Объединив денежные средства Министерства культуры, Министерства иностранных дел, Европейской комиссии, можно было приступать к реализации проекта. Понадобилось одиннадцать месяцев, чтобы превратить груду камней в величественное строение, каким оно было раньше. Зал был рассчитан на 650 мест. По особому распоряжению вход для женщин сделали бесплатным. Ключи собирались вручить мэру Кабула, который и будет ответственным за функционирование кинотеатра.

В утро открытия французский «десант» высадился у «Арианы». Десятки пулеметов и почти столько же танков, лучшие снайперы охраняли нас от возможного покушения. И действительно, французские знаменитости и крупные афганские деятели, собравшиеся здесь в тот день, были лакомым кусочком для террористов. За час до сеанса толпа женщин в голубых чадрах, с детьми, подошла к периметру безопасности. Мы решили первым показать фильм про Астерикса и Обеликса. Это был, несомненно, правильный выбор. И теперь на площади Пуштуни-стан гудела толпа, — более шестисот человек ждали возможности войти. Когда двери наконец открылись, до нас донесся радостный гул, и поток мальчишек в шароварах устремился к ступеням. Они взбирались по ним, смеясь. И их неудержимая радость поглощала пережитое насилие, войну и унижения. Матери приподнимали чадры, чтобы попытаться разглядеть своих чад, которые, перегоняя друг друга, старались войти первыми. Я увидела, как Клод Лелюш, стоя на верхней ступеньке, прослезился.


Была осень. Афганистан переживал значительное событие в своей истории: первые всеобщие прямые президентские выборы. Мужчин и женщин призывали идти на выборы. Конечно, все мировые СМИ следили за этим событием, которое проходило в напряженной обстановке. Будущему президенту республики предстояло противостоять боевикам, наркобаронам и всякого рода криминальным элементам, которые не желали терять свое влияние в стране. Они предупреждали об этом участившимися терактами. Несколько смелых женщин выставили свои кандидатуры. Они получали в свой адрес угрозы. Многие чиновники, журналисты, борцы за права женщин брали на себя работу с населением, чтобы убедить их пойти голосовать. Этим людям тоже угрожали. И тем не менее результат был.

9 октября 2004 года с самого утра улицы Кабула, обычно запруженные желтыми такси и велосипедами, наполнились прохожими. Мужчины в традиционных одеждах, женщины в платках или чадрах направлялись к избирательным участкам. Это было волнующе — видеть длинные вереницы голубых силуэтов, а рядом с ними — мужей, отцов, которые терпеливо ждали своей очереди. Некоторые выходили, подняв вверх большой палец, окрашенный в чернила: отпечаток служил им подписью. Это был своеобразный знак победы. Конечно, были попытки фальсификации, цифры были вне всякой критики: «проголосовали 120 % зарегистрированных избирателей» или «проголосовали 10,5 миллиона человек», когда лишь 9,9 миллиона имели на это право. Тем не менее Хамид Карзай был избран. Пришло время для страны двигаться в сторону демократии и самостоятельности.


В Джелалабаде Шахзада поставил перед собой деликатную и сложную задачу: убедить вождей племен Нангархара уничтожить посевы мака. Как только его избрали, Хамид Карзай, под давлением США, объявил войну наркотикам. А Нангархар был одним из самых крупных регионов — производителей наркотиков в стране. Проклятый цветок рос в соседних деревнях, на маленьких клочках земли и даже в самом Джелалабаде — в садах. Самый большой рынок опиума был на землях племени шинвар, в Рани Хейл, где производили закупки наркодельцы. Достаточно было войти в любую лавку, чтобы вынести оттуда любое количество расфасованных пакетиков. Даже сегодня Афганистан остается поставщиком трех четвертей потребляемого в мире опиума.

Мак сеют зимой, чтобы получить урожай в мае. Было еще время запретить посев. Шахзада, лидер местных племен, решился на крестовый поход. Он был из числа редких деятелей, связанных с правительством, у которых не были запятнаны руки. Никогда он не промышлял этим, не зарабатывал денег на наркотиках. Его прошлое позволяло ему быть лучшим посланником.

Он ездил по региону, из деревни в деревню, проводя беседы с крестьянами и вождями: «Опиум обогащает семьи, но уничтожает жизни. Подумайте об этом. Правоверный мусульманин не может жить, разрушая чужие жизни». Жители всегда слушали его внимательно, потом один из них обязательно спрашивал: «А на что мы будем жить?» Шахзада предлагал заменить мак пшеницей, кукурузой, арбузами… Сначала нужно избавиться от мака, а затем последуют обещанные дотации ООН и правительства. Тогда можно будет построить оросительные каналы, больницы…

Это было чрезвычайно рискованно. Наркобароны объединялись против сторонников уничтожения мака. И угрожали наркотерроризмом, которого стране до сих пор удавалось избегать. Шахзаде приходилось быть начеку. Число его телохранителей увеличилось с четырех до шести. В нашей спальне мы спали с пулеметом и магазином на 300 пуль у изголовья. В машине под сиденьем был спрятан револьвер. Я боялась, чтобы предатель не проник в команду и, усыпив бдительность, не разрядил его. Если Шахзада попадет в засаду, то как же будет защищаться? Опасность подстерегала, серьезная, как никогда. И это пугало меня. Шахзада это видел и не делился со мной своими мрачными мыслями.

Однажды, возвращаясь из деревни, он позвонил мне на мобильный. Когда дело касалось его, у меня появлялся тончайший нюх. По его голосу я поняла, что он что-то скрывает, но я ничего не узнала. Еще пару дней он хранил молчание. Я сделала все, чтобы к нему приехать. И в самом надежном месте в мире — в нашей спальне — он признался мне.

Это было рано утром, он собирался уезжать из своей деревни с шофером и телохранителями, когда от взрыва задрожали земля и стены домов. Бомба взорвалась у выезда из деревни, там, откуда он должен был ехать в Джелалабад. Старая женщина, идя в поле, наступила на мину, которая предназначалась Шахзаде. Кто хотел его смерти? Бывший моджахед, член Аль-Каиды, кровный враг? Подозрений хватало; он ищет, и он найдет…

Он научился жить с этой угрозой. По телефону он говорил о своих передвижениях всегда расплывчато. Даже верный шофер, готовый отдать за него жизнь, узнавал маршрут, только когда вставлял ключ в замок зажигания.

После того как он мне все это рассказал, он обнял меня и сказал на ухо: «Я не хочу, чтобы ты волновалась. Но, видишь, Брижитт, мы не должны ссориться. Кто знает, что с нами будет завтра?»

Да, зачем устраивать сцены, если я знала, что его жизнь висит на волоске? Зачем добавлять мои проблемы к его собственным, которые он так умело скрывал? Поселившись у него внутри, они проявлялись в виде мигреней, изматывая его. Я обещала не ссориться с ним, но не всегда держала слово. Было трудно сдерживать свою ревность, тревогу, когда я знала, что он проводит время с женой. Он понимал это, поэтому, будучи в деревне, старался звонить мне как можно чаще. У нас обоих были для этого старые трубки Thuraya — огромные спутниковые телефоны, используемые для междугородней связи. Чаще всего он смеялся над моей ревностью, сглаживая ее приступы с присущим ему талантом: «Правильно делаешь, что ревнуешь: Пророк сказал, что женщина должна следить за своим мужем». Он вил из меня веревки. Поэтому мысль, что ему грозит опасность, что наша история закончится, леденила душу, придавая каждой мелочи особый смысл.

Апрельским утром я приехала к нему — вся в дорожной пыли, — чтобы поделиться новостями, которые меня выбили из колеи. Мой контракт, возможно, не будет продлен, а мою должность сократят. Какая напрасная трата средств! Зачем запускать программу, которую прекращают через два года, когда она еще не начала приносить реальные плоды? Шахзада сказал дружелюбно: «Это всего лишь работа, что ты так переживаешь? Самое главное — это то, что мы любим друг друга».

Но ведь эта работа позволяла мне оставаться в Афганистане, а значит, рядом с ним. Он улыбнулся и сказал мне, что решил заняться бизнесом и заработать денег. На той неделе с ним встретилась дама из Великобритании. Я насторожилась. Он устроил ее в доме, отдав в ее распоряжение комнату одного из сыновей на своем этаже. Англичанка хотела открыть бизнес по производству оливкового масла. Зная репутацию Шахзады, его честность, она решила, что он будет удобным партнером. Я была в бешенстве. Женщина под его крышей, на его этаже, — мне это совсем не нравилось. Но хуже всего, что иностранка предлагала ему совместный коммерческий проект, тогда как я не решалась предложить ему свою идею о конном туризме… Это было невыносимо.

Я в ярости кружила по комнате. То был естественный страх любой влюбленной женщины потерять любимого. Сомнения и мучения последних месяцев вылились наружу. Я хотела доказательств его любви. Я сказала, что хочу ребенка от него. Он отмел эту идею: «Брижитт, если у нас будет ребенок, ты должна будешь жить в деревне». Я настаивала, и когда у него кончились аргументы, он улыбнулся и сказал: «Я дам тебе двоих из своих детей, ты их воспитаешь». Я не хотела никаких отговорок, я хотела ребенка от человека, которого люблю. Он опустил голову: «Может, тебе завести ребенка с кем-нибудь другим?»

Шахзада никогда не был жесток со мной. Эта фраза вернула меня к моему одиночеству, разбудила во мне глубокую печаль, меня захлестнули эмоции. Грусть, ярость, ревность взорвались вулканом. Я взяла стеклянный поднос с журнального столика, на котором мы разложили фотографии нашей поездки вдвоем по Европе, схватила их и разорвала на мелкие кусочки. Вспышка прошла так же неожиданно, как и началась. Когда ураган стих, Шахзада сел как побитый. В комнате воцарилась тишина. Я помню лишь шум кондиционера. И ужасное чувство того, что все испорчено.

Он посмотрел на меня. Что-то беспокоило меня в этом невидящем взгляде. Упавшим голосом он прошептал: «Мое сердце закрылось. Я больше не чувствую тебя в глубине своей души». Потом наклонился, чтобы собрать кусочки фотографий с ковра, взял со столика маленькую шкатулку, открыл ее и положил их туда с такой осторожностью, как если бы это была раненая птица. Он протянул ее мне, словно это был волшебный амулет, и сказал на этот раз решительно: «Брижитт умерла. Брижитт, которую я знал и любил, умерла».