Нат Рейвен - Внутри меня гасли звезды

Кто же ты такая, Дакота? И какую роль играешь в банде?

В любом случае, если ты с ними, то ты мой враг.

Два месяца спустя

Я рад агонии. Мне чертовски все болит, но это как знак того, что я живой. Но большее счастье мне принесло полное воссоединение нашей семьи – Дакота вернулась ко мне, она вернулась ко всем нам. Если это авария так на нее подействовала, то я благодарен несчастному случаю. Можно было бы пошутить, что клин клином вышибают, но смеяться тут не над чем. Что вышибло из Даки дурное, то заставило ее еще больше переживать. И я не хочу, чтобы она еще хоть когда-нибудь встретилась с чем-то подобным.

Меня уже как пару дней назад отпустили домой. Я могу ходить, но боль в сломанном ребре быстро расходует силы, поэтому большую часть времени провожу в постели. Но я верю, что поправлюсь быстрее рядом с теми, кого люблю больше всего на свете.

– Папочка, смотри, что я тебе нарисовала! Это я, ты и Дакота! – забегая в комнату и протягивая рисунок, пищит радостно Ив.

– Очень красиво, дочка. Я здесь так похож! – глядя на забавную улыбающуюся рожицу с круглым носом и огромными глазами, смеюсь я.

– Я вложила все свои способности в то, чтобы ты получился здесь здоровым! Это значит, что ты совсем скоро поправишься.

– Уверен, что так и будет… А где Дакота?

Ивонна залезает на кресло и достает карандаши. Высунув язычок, она увлеченно продолжает калякать что-то на листке.

– Она пошла в танцевальный зал, кажется…

– Радость моя, а как давно она ходит туда?

– Сегодня первый раз.

Даки… Она решилась вспомнить свое танцевальное прошлое? Представляю, как ей сейчас тяжело. Ведь все, что подчинено танцам, напрямую связано с Мередит. Я боюсь, что она, вспомнив об этом, снова рассердится. И я должен быть рядом, если это произойдет… Поэтому, преодолевая ноющую боль в боку, я поднимаюсь на ноги и выхожу из комнаты.

В зале настораживающе тихо. Я не решаюсь зайти внутрь и лишь слегка приоткрываю дверь. Дакота сидит на полу в тренировочном костюме, обняв себя за тощие колени, и смотрит вниз. Она не плачет, ей просто грустно. И осуждать ее за это глупо. Печаль здесь обоснована. Ее громкое и неспокойное дыхание, словно она только что делала разминку, эхом проходит по стенам.

Собрав всю волю в кулак, она подходит к зеркалу и внимательно разглядывает себя в отражении. Ее волевой, но слегка потерянный взгляд, блуждает по трясущимся рукам и ногам. На секунду она хмуро сдвигает брови, прикусывает губу и сжимает кулаки.

То ли презрение, то ли сомнение становится последним решением.

Дочь включает какую-то грустную мелодию и неуверенно начинает танцевать. С каждым шагом ее действия становятся сильнее, напористее. В ее плавных движениях чувствуется незабытая грация. Она, будто забывая о гравитации, парит над полом, как птица, раскинув руки в стороны. Столько энергии и одновременно боли в этой пластике! Даже я, полный чайник в делах хореографии, замечаю это.

Она так похожа на Мередит…

***

Если бы я была способна уничтожить себя танцем, то это произошло прямо сейчас. Чувствую натянутое, как струна, напряжение, каждую ноющую мышцу в своем теле. Все болит, в том числе и душа. Она знает, что чего-то не хватает… И я знаю, чего, а точнее, кого.

Эти движения мы придумывали вместе с мамой. Я помню ее советы, ставшие настоящей находкой. Я помню каждую связку, предложенную ей. Я помню, как мы вместе повторяли куски хореографии у нее в студии.

Как же мне тебя не хватает, мамочка…

Густая пелена слез заставляет остановиться, и я обездолено падаю на пол.

– Доченька, т-с-с, все хорошо, не плачь! – Мягкая рука отца утешающе касается моего плеча.

И я благодарю Господа за то, что он дал мне шанс все исправить. Он подарил мне возможность все ему сказать, попросить прощения. И он простил меня. Простил свою никчемную плохую дочь, несмотря на все гадости, сотворенные раньше.

Каким же должно быть большим сердце, чтобы так поступить?

Вот уже как два месяца я не скандалю, не закатываю истерик, не убегаю из дому. Я не чувствую себя счастливой, но и несчастья в моей жизни больше нет. Я успокоилась. И, самое главное, перестала ненавидеть ее. Я отпустила ее. Наверное…

– Я уже не плачу, пап, – вытирая мокрую щеку, скулю я.

– Ты так красиво танцевала. Мне очень понравилось.

– Правда? Мне казалось, это выглядит ужасно.

– Ты что?! Какое глупое заблуждение… Ты уверена, что не хочешь вернуться к учебе?

Мельком смотрю на свое отражение.

Вот она я. Внешне все та же, но внутри разрушена. Я больше похожа на куклу с неисправным механизмом. Ноги сломаны, а нужно бежать, чтобы не угодить в лапы саморазрушения.

– Я не знаю, это сложно. Да если бы и захотела, то поздно. Учебный год уже начался.

– Думаешь, поезд ушёл? Пустяки, придёт следующий. У тебя куча попыток, возможностей. И не нужно считать, что каждая неудачная – последняя. Нет последней, всегда есть ещё одна.

Его уверенный голос пробегает по залу и застывает в груди. Слова веры и надежды вселяют долю оптимизма, но реальность полна подводных камней, и в это я больше верю, чем во что-то хорошее.

– Но, пап…

– … ты считаешь это единственной проблемой? – сложив руки в замок, спрашивает он.

– Ну да.

– А что, если я скажу, что это совсем не проблема? Фамилия «Коуэн» довольно влиятельная. Я могу поговорить кое с кем. Думаю, это поспособствует твоему восстановлению. Только в Нью-Йорк вряд ли получится, но в Университет искусств Филадельфии – запросто!

– Я не хочу возвращаться в Джулиард.

Больше всего на свете я желаю забыть то место, хранившее тысячи воспоминаний. Там было мое прошлое, а мне нужен чистый лист, пустая страница.

Я не хочу идти по дороге, вымощенной прочным камнем, по которой ходило тысяча пар ног. Я хочу найти нетронутое, где смогу оставить свой первый уверенный след, который станет новым ориентиром.

***

Благодаря связям папы и действительно значащему имени, меня приняли в группу. Правда, я представляю, сколько денег на это ушло. А еще пришлось пройти прослушивание, и это, на удивление, далось мне легко. Из-за жесткой, но действенной учебной программы самой лучшей танцевальной школы Нью-Йорка я смогла показать высокий уровень мастерства. Все остались под приятным впечатлением, педагоги перестали смотреть косо, поняв, что у меня есть талант, и я не просто дочка богатого папаши и посмертно знаменитой матери.

Уже сегодня начнутся первые занятия. Из-за довольно длительного застоя на этом поприще мне немного не по себе. Уже и не помню, что значит заниматься в группе. Надеюсь, я не облажаюсь в первый же день.

А еще меня вдруг посетила одна мысль – съехать. Нет, у нас по-прежнему все хорошо с папой, просто мне хочется свободы, независимости и самостоятельности. И я подумываю в ближайшее время снять квартиру. Если уж и начинать новую жизнь, то основательно.

Здание Университета искусств не такое впечатляющее, как Джулиард, но здесь тоже неплохо. Главное ведь не форма, а ее содержание. Мне только и нужны опытный педагог и хорошая учебная программа.

Как только я захожу в просторный зал, обставленный зеркалами со всех сторон, все взгляды сразу же падают на меня. Кажется, я немного опоздала, потратив время в попытке найти нужную аудиторию, блуждая по незнакомым коридорам.

– О, а вот и мисс Коуэн из Джулиард собственной персоны! – Привлекательный мужчина лет тридцати подходит ко мне и протягивает руку. – Я ваш куратор и по совместительству преподаватель академической программы мистер Сэймор.

В Джулиард преподавали в основном опытные, пустившие седину, хореографы, ушедшие в «отставку». А это что-то новенькое. Он довольно высокого роста. Крепкие руки прячутся за легким кардиганом, мышцы ног выпирают из тренировочных брюк. По его ярко выраженному акценту создается впечатление, что он француз.

– Здравствуйте! Собственная персона на месте, – спокойно отвечаю я, будто виделась с ним и не раз. Все-таки моя буйная жизнь сказалась на характере. Хоть что-то положительное оттуда вышло.

– Коуэн? Как Мередит Коуэн? – выдает кто-то из группы.

Меня словно только что кипятком облили. Кажется, я даже побледнела.

А на что я надеялась?

Будь моя мать кем угодно, то и удивляться бы не пришлось. Но мою мать знают многие… Придется снова привыкать.

– Да, как Мередит Коуэн, которая, как вам должно быть известно, покончила жизнь самоубийством! – В моем голосе прорезается стальной холодок. Я смотрю на своих сокурсников и в отражении зеркала замечаю, что этот взгляд стервозный. Он сразу же прекращает тихие перешёптывания и загоняет в ступор студентов. – Но мне будет очень приятно, если вы не станете говорить о ней. Спасибо.

Да, не так я представляла себе первое знакомство. Ну да ладно. Мне все равно, как меня здесь примут. В конце концов, я учиться пришла, а не друзей заводить.

– Так, ребята, со знакомством покончено! Даю вам пятнадцать минут на разминку, – разряжает обстановку мистер Сэймор.

Все расходятся к станкам, аккуратно обходя меня, словно я дорогая хрустальная ваза, которую не стоит задевать, чтобы не попасть на бабки. И лишь одна девушка смело останавливается передо мной и лучезарно улыбается.

– Круто ты всех уделала! Камилла Берк или Кэм, как будет удобно! – Оценивающе рассматривает она меня и дает пять.

– Дакота или Даки, – сразу же отвечаю я.

Есть в этой блондинке с фиолетовыми прядями нечто такое, что привлекает. Мне нравится ее стиль: немного дерзкий из-за открытого топа и татуировок на ключице, но она сразу же выделяется из толпы, однообразно одетых в черные трико и футболки, танцоров.

– Даки, характер у тебя убойный, такие мне импонируют.

– Да ладно?

– Не люблю стеснительных кулем и тихушниц, Значит, будем дружить! Пошли, познакомлю тебя кое с кем.