– И сколько уже? – спросила Сара.

– Давай посчитаем, – задумчиво произнесла миссис Ольсен. – Сейчас середина июля. Думаю, два-три месяца, не больше.

Не простившись, Сара спрыгнула с козел.

От непрерывной качки и спертого воздуха Селине снова стало не по себе. Она привстала и увидела, что задний полог опущен. Ни ветерка, ни сквозняка.

В последнюю минуту все-таки удалось приподнять кожаную стенку и перегнуться через край повозки. Спазмы оказались мучительными. Катарина сжала поводья одной рукой, а второй взяла влажную тряпку и положила Селине на затылок.

– Спасибо.

Приступ тошноты отступил, и она, хоть и с трудом, выбралась на козлы и села рядом с заботливой попутчицей. Миссис Олсен крикнула сыну, чтобы тот откинул задний полог, а потом посоветовала:

– Прополощи рот, сразу станет легче. И побольше пей. Слава богу, воды хватает.

Она искоса взглянула.

– Сегодня вечером постираем все одеяла. Ночь тебе придется провести на земле, вместе с нами, но к утру они высохнут. Постелем вдоль, чтобы ты могла вытянуть ноги. Да и дышать так будет легче. А запасы провизии уберем в дальний угол.

Катарина говорила так спокойно и уверенно, что Селина удивилась:

– Но… я ведь всегда сплю на земле, как и все остальные.

– Теперь будешь ночевать в повозке, – отрезала собеседница, не допуская возражений.

Долго ехали молча. Селина смертельно устала. Казалось, изнеможение уже никогда не пройдет, как и постоянная боль в мышцах. Все тело мучительно ломило. Солнце продолжало немилосердно палить, и она протерла шею платком.

– Выпей воды. Маленькими глотками. И пожуй корочку хлеба.

Селина повернулась, чтобы пробраться внутрь.

– Не хочу хлеба. Лучше прилягу.

– Обязательно поешь и постарайся оставаться на козлах до тех пор, пока не постираем одеяла и не проветрим повозку. – Катарина говорила негромко, буднично, но в то же время уверенно и даже властно. – А если ляжешь сейчас, то снова станет плохо.

Селина глубоко вздохнула и раздраженно возразила:

– Миссис Олсен, я…

– У меня семеро детей, – перебила спутница. – И трое внуков. Поверь, я знаю, когда женщина беременна. И знаю, как тяжело даются первые месяцы. Даже думать страшно, что стало бы со мной от всех этих запахов.

Селина едва не задохнулась от шока.

– Но… нет, вы ошибаетесь… это же невозможно! – Она провела рукой по груди, по животу и недоверчиво покачала головой. Все тело болезненно ныло.

«Невероятно». И все же она знала, что Катарина права. Как же можно было не заметить, не понять?

Ответ пришел сразу и не оставил сомнений. Дело в том, что в ужасных условиях чувства притупились от усталости, а мышцы постоянно болели от переутомления. Вся энергия ушла на поддержание жизни во враждебной среде, а после катастрофы цикл сбился настолько, что Селина перестала обращать на него внимание. Неужели тогда, в лесной хижине, Тревор подарил ей ребенка? Или это случилось в Новом Орлеане?

– В первый раз все не верят, – продолжая смотреть вперед, равнодушно пояснила Катарина. – А потом, с каждой новой беременностью, осознание приходит быстрее и легче.

– Но это невозможно… я не… – повторила Селина, снова провела рукой по животу и умолкла. Стоит ли что-то объяснять?

Внезапно смысл случившегося предстал во всем своем великолепии: в ее теле растет ребенок Тревора! И она снова куда-то едет. Еще один ребенок. Еще одна повозка. Господи! Пусть в этот раз не случится ничего страшного!

Тревор…

О как страстно хотелось разделить с ним счастливую новость! Не надо было поспешно убегать из Нового Орлеана.

Она больше не пуста, не бесплодна. Каждый нерв ожил в радостном осознании: она носит под сердцем ребенка – его ребенка! Захотелось побыть одной, разобраться с мыслями и чувствами, погрузиться в счастливые любовные воспоминания. Да, возрождение влекло за собой темную сторону страсти – боль. И все же самой тяжкой, мучительной болью оказалось долгое бесчувствие. И вот теперь в ней теплится новая жизнь. Ребенок Тревора! Селина с трудом скрыла восторг.

– Давно вы поняли? – спросила она, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Трудно сказать. Здесь время течет мимо. Может быть, с месяц назад.

– И так долго молчали? А что навело на мысль?

– Сначала просто возникло подозрение. В той истории, которую ты рассказала в Миссури, концы с концами никак не сходились. Вот я и подумала: может быть, убежала от побоев жестокого мужа? Впрочем, какая мне разница?

Катарина помолчала, затем пожала плечами и снова заговорила:

– А потом у тебя начало резко меняться настроение: то грустишь и едва не плачешь, то смотришь весело. И фигура начала меняться: сама ты похудела от постоянной ходьбы на жаре, а грудь пополнела.

Она наклонилась, уперлась локтями в колени и, продолжая крепко сжимать поводья, посмотрела вдаль, на горизонт. Селина впервые увидела спутницу задумчивой.

Катарина повернулась, быстро взглянула и снова сосредоточилась на быках.

– А главное, когда в женщине появляется новая жизнь, она сразу становится другой. Но словами этого не объяснить.

Впереди замаячил неглубокий овраг, и Катарина придержала быков.

– Пока живот не вылез на всеобщее обозрение, лучше придумать какую-нибудь достоверную историю. А сейчас тебя выдает тошнота. Сара сразу поняла.

Селина задумчиво кивнула. Почему же сама она ни о чем не догадалась?

– Значит, вот что она имела в виду, когда спросила, сколько уже. Вы обсуждали мой срок.

Селина прислонилась головой к стенке повозки. Шляпа сползла на лоб, прикрыв лицо от солнца. Суровая реальность отступила, и мысли сосредоточились на главном.

– Тпру! Тпру! – заставил очнуться окрик Катарины.

Все, на сегодня путь закончен. Миссис Олсен спустилась на землю, потерла затекшую спину и отошла к соседям, чтобы обсудить предстоящую ночевку. Уилл взялся распрягать быков.

Больше всего на свете Селине хотелось остаться в одиночестве, чтобы подумать о Треворе, помечтать о будущем и о своем ребенке, а вместо этого приходилось смотреть в отвратительное лицо, маячившее между бычьими ушами.

Она медленно поднялась, чтобы спуститься с жесткой скамейки. Мокрое от пота платье прилипло к бедрам и ногам. От нижних юбок она давно отказалась из-за жары и оставила только сорочку из тонкого полотна. Так одевались все женщины: драгоценное нижнее белье берегли для холодных ночей в горах.

Чтобы слезть, пришлось повернуться спиной к Уиллу. Тут же послышался похотливый смех. Селина мгновенно вспыхнула.

Все, хватит!

Она продолжала спускаться, пытаясь не обращать внимания на издевательские замечания и грубые шутки, однако Уилл быстро подошел и остановился рядом, тяжело дыша. Селина спрыгнула, воинственно обернулась и замерла, крепко встав на ноги и сжав кулаки, готовая отразить любое нападение.

Столь решительного отпора Уилл не ожидал. На миг застыл в недоумении, а потом, не выдержав прямого вызывающего взгляда, ссутулился и понуро отвернулся.

Противник признал поражение, и на этом необъявленная война закончилась.

В эту минуту Селина инстинктивно превратилась в медведицу, готовую на все ради защиты своего медвежонка.

Глава 20

В Сент-Джозеф, штат Миссури, баржа пришла темной безлунной ночью. Жак Пьер нервничал. Чрезвычайно нервничал. Он уже проверил все свои связи, выяснил каждое возможное направление. Тревору удалось превратить жизнь мошенника в настоящий кошмар, и результат не заставил себя ждать: некогда цветущий, упитанный француз похудел, побледнел, привык настороженно озираться и нервно вздрагивать при каждом звуке и шорохе.

Последнее предупреждение не потребовалось: с самого начала Жак Пьер не скрывал, что всю дорогу в Миссури и обратно готов вылизывать сапоги мистера Андруза, лишь бы остаться живым и относительно здоровым, – однако уже сейчас стало ясно, что, если миссис Керкленд не найдется в ближайшее время, прощения не будет. Тревор ясно предупредил, что благополучие дельца непосредственно зависит от благополучия Селины: если с ней все в порядке, Жак Пьер получит свободу; если же что-нибудь случилось, алчному пройдохе несдобровать.

Тревор понял одно: негодяй понятия не имеет, куда направилась беглянка, однако знает, кто способен ее найти, если это еще возможно. Оставалось лишь молиться, чтобы не произошло ничего плохого, и надеяться, что нанятый сыщик сумеет выполнить задание.

Жак Пьер показал на левую сторону улицы – туда, где даже в поздний час светились окна салуна с несколькими комнатами наверху.

– Можно остановиться в этом отеле. На первом этаже есть бар. – Он направился к входу. – Конечно, бывает и лучше, но для Сент-Джозефа совсем не так плохо, как может показаться с первого взгляда. А бар так и вообще приличный.

Тревор вцепился в толстую шею.

– Прекрати нести несусветную чушь! – пророкотал он. – Мне плевать, как выглядит это заведение. Главное – кого или что ты надеешься там найти. За последние три дня ровным счетом ничего не изменилось: уже начинает казаться, что ты просто тянешь время.

Тревор еще крепче сжал его шею и подтолкнул. Коротышка испуганно заверещал, сморщился от боли, а потом привстал на цыпочки и заглянул поверх доходившей ему до глаз двери.

– Он здесь, месье, внутри.

Тревор взглянул и увидел возле бара человека.

– Кто?

Жак Пьер вздохнул с облегчением.

– Сыщик. Чаще всего его называют просто Волк. Лучший в своем деле. Равных ему нет в мире. Обязательно найдет вашу леди.

– Только не ври, – предупредил Тревор.

– Что вы, никаких преувеличений, месье. Обещаю, что все будет сделано наилучшим образом.

– Вон тот тощий парень в мешковатых штанах?

Жак Пьер вытянул шею, всмотрелся в дымный полумрак и удивленно повернулся.

– Но… но как же вы узнали, месье?

Тревор толкнул дверь и решительно переступил порог.