– Нет, я пойду, хоть дом проверю.

– Ну, до завтра.

Я шла по влажной пожухлой августовской траве, полная луна, словно прожектор, вмонтированный в небо, ярко освещала деревянные домики, белые стволы берез, даже плакучую иву у пруда на окраине, как вдруг прямо посреди автотрассы, что разделяет нашу деревню Хаврюшкино, я увидела крупного ежа. Во что бы то ни стало я решила спасти его и – спасала почти до полуночи. Что я только ни делала, чтобы убрать его с проезжей части! И прыгала возле него, будто слон, надеясь, что он испугается и убежит, и тщетно пыталась ухватить его подолом длинной юбки, и, найдя в овражке длинную разлапистую ветку липы, принялась выметать его, словно веником, с дороги. Все бесполезно!

Я посмотрела на часы – они показывали 23.55, и все-таки пошла на крайнюю меру: извинившись перед животным, я ударила по нему, как по футбольному мячу. И в это мгновение мне было суждено распрощаться с жизнью. Свет фар, визг тормозов...

Вжик! Трррр! Тсззззззззз!

* * *

Мой полет вдруг прервался, я перевернулась пару раз в воздухе (если там, где я находилась, действительно имелся воздух) и оказалась рядом с кругом яркого теплого света. Этих кругов там было множество, и в каждом стоял кто-то полупрозрачный, струящийся. Не могу сказать, что передо мной были существа бестелесные, но и доказать обратное мне сложно.

Ближе всех ко мне в круге стояла молодая женщина с невероятно густыми и длинными золотистыми косами.

– Накулечка, – ее голос звучал ровно, спокойно, как музыка. – Возвращайся назад – твое время еще не пришло.

– Бабушка! – Мне казалось, что я кричу – на самом деле я даже рта не раскрыла, но, несмотря на это, она понимала меня. – Так ты не умерла тогда во сне?!

– Придет время, и ты все узнаешь... возвращайся назад. Тебя там ждут.

– Никто меня там не ждет! – возмутилась я и хотела было войти в пустой круг света.

– Этот круг не для тебя. Никогда не занимай чужого места. – Она пригрозила мне пальцем, и я полетела кубарем вниз, по черному тоннелю – очень быстро, казалось, быстрее звука.

Все ниже и ниже... Наконец я повисла над трассой, над деревней, над плакучей ивой у пруда на окраине, над полями, над нашим с мамой домом и домом своей лучшей подруги Люды... Увидела темную длинную иномарку... Себя, лежащую на земле, и мужчину – моего, наверное, ровесника, хорошо сложенного – он делал мне искусственное дыхание, загородив мое тело своим.

Последнее, что я увидела с высоты птичьего полета, – как, раздвигая лапками осоку, торопился в сторону леса крупный ежик...

Я глубоко вздохнула – такое ощущение, что я долгое время провела под водой и легкие мои были ею заполнены.

Я раскрыла глаза и увидела перед собой знакомое лицо: в миндалевидных изумрудных глазах застыл ужас. Римский нос – крупный, правильной формы, с горбинкой. Дугообразные брови, приподнятые в удивлении, и левая – выше правой. Чуть припухлые, четко очерченные губы – не то что какие-нибудь размазанные под носом, какие можно наблюдать у людей слабовольных и упрямых; волнами набегающие на чистый округлый лоб каштановые волосы с сединой на висках. «Какое красивое лицо, – подумала я. – Все в нем, в этом лице, гармонично. И все-таки римским носом обладать куда лучше, чем греческим, который будто перепрыгнул на мою физиономию с лица эллинки, которая жила двадцать два века назад, и с наслаждением вдыхал в себя пары маринованного чеснока, коим пропитался воздух в границах Пергамского театра».

– Слава богу! Очнулась! – воскликнул незнакомец и вознес руки к звездному небу. – Дуняша?! Ведь это ты?

– Да, я. Я – Дуня Перепелкина. А откуда вы узнали?

– Перстень, Дуняша. Я сначала узнал тебя по нему, а потом лицо – лицо твое ни с чьим не спутать!

– Варфик! Неужели... – прошептала я восторженно и растерялась – я хотела было спросить его, искал ли он меня или наша встреча произошла по воле судьбы, которая вытащила нас, подобно испачканному носовому платку, из кармана забвения, вдруг неожиданно ей понадобился вновь этот платок – но не успела. Его уста коснулись моих, и я вновь ощутила то чувство, какое испытала четырнадцать лет назад, когда шла со своим принцем к морю по теплому, почти белому, искрящемуся на солнце песку. Все внутри меня перевернулось, голова закружилась, мысли утончились, превратившись в туманную дымку, тело обмякло... «Сейчас он поцелует меня, и я упаду», – промелькнуло в голове. Только падать мне было некуда – я лежала на земле.

Как потом Варфик рассказал мне – вечером того знаменательного дня, когда я героически спасла жизнь ежу, а сама, по иронии судьбы, оказалась задетой его автомобилем и потеряла сознание ровно на пять минут (может, я потеряла сознание вследствие неожиданно перенесенного мною шока, а может, я действительно умерла на пять минут и побывала на том свете – ведь многие люди переносят клиническую смерть и за какие-то минуты успевают пережить свою жизнь заново, пообщаться с давно ушедшими из этого мира родственниками, а потом вернуться к своей обычной жизни?), – он разыскал наконец мой адрес. За неделю до этого он свел знакомство с одним славным парнем, который служит в правоохранительных органах, и тот помог ему узнать, где я живу. Варфик кинулся ко мне домой, но меня не застал – я уже уехала в Хаврюшкино, а моя мама, разузнав, кто он, подробно объяснила, как добраться до вышеупомянутой деревни.

Было уже одиннадцать часов, когда Варфоломей отправился в путь, а в одиннадцать пятьдесят пять, не заметив меня за поворотом, торопясь и предвкушая долгожданную встречу, машиной задел меня, стоящую на шоссе и спасающую упрямого ежа.

Так все и было – кто-то, может, скажет, что это слишком сложно и невероятно, а кто-то, напротив, удивится – слишком все просто, гладко, что тоже неправдоподобно, но такая уж чудная и странная эта штука – человеческая жизнь. Ничего в ней не понять!

Эпилог

Прошел год с тех пор, как мы с Варфиком вновь обрели друг друга столь чудесным образом.

За этот год мы успели пожениться. Я написала эту книгу, которую читатель, надеюсь, дочитал до конца, а не отбросил ее на тридцать пятой странице, как я все откидывала один из самых удачных, по мнению критиков, романов Жорж Санд. Кстати, за этот год я ознакомилась с творением французской писательницы и в полной мере оценила мастерство автора.

Но самое главное событие в нашей с Варфоломеем жизни произошло два месяца тому назад: у нас родилась двойня – мальчик и мальчик, которых мы назвали Гиль и Меш, в честь легендарного правителя Шумерского города Урука, который существовал в двадцать восьмом веке до нашей эры, героя Гильгамеша, который после смерти своего друга – дикого человека Энкиду – странствовал в поисках бессмертия.

Моя мамаша обрадовалась тому, что наконец-то стала бабушкой, но удивилась именам внуков, сказав:

– Дуня, а голову-то тебе надо подлечить!

– Нет, а что ты от меня хочешь? – по обыкновению возмутилась я. – Я – искусственница! Неполноценный ребенок, оторванный пяти недель от роду от материнской груди!

И мама, видимо, осознав свою вину (ведь глупо, согласитесь, с ее стороны было выходить на улицу в начале марта в минус пятнадцать градусов в тонком демисезонном пальто и без головного убора, дабы лишний раз похвастаться своей осиной талией и роскошными, выросшими на двадцать сантиметров за время беременности волосами, в результате чего она заработала себе мастит, лишив меня натурального молока), замолчала...