Потом мы еще долго сидели на лавке просто так, а когда в спальне у Азы с Арсеном погас свет, целовались и обнимались. Поцелуи и объятия в этот вечер, надо сказать, носили печально-прощальный характер, почти трагический, как перед концом мира. Затем я благочестиво ушла в свою комнату, а Варфик, оставшись на улице, закурил сигарету от большого переживания и расстройства чувств – еще до ужина он спер ее у отца из внутреннего кармана пиджака.

Он курил – я ревела в подушку. Это было невыносимо! Я вскочила с кровати и босиком выбежала во двор. Варфоломей отшвырнул окурок в сторону и кинулся мне навстречу.

– Мне не верится, что я завтра уеду! – всхлипывала я.

– Мы будем переписываться, – утешал он.

– Все равно, – промычала я.

Он обнял меня и сказал, стремясь успокоить и хоть как-то смягчить наше расставание:

– А хочешь, я завтра ровно в полдень заберусь на крышу нашего дома и буду махать белой простыней каждому пролетающему самолету?

– И я увижу тебя в иллюминатор?

– Меня – вряд ли, но белую тряпку увидишь – тут самолеты идут на взлет и летят низко-низко.

– Ты пиши мне, – с невыразимой печалью в голосе прошептала я. Я прощалась с Варфиком, потому что чувствовала – завтра будет не до этого: приедет Нур, схватит мою красную сумку из кожзаменителя и поведет к автобусной остановке. И – все.

– Конечно. А ты мне отвечай. На каждое письмо отвечай! – горячо воскликнул мой возлюбленный.

– На каждое! На каждое! – заверила я его, мы еще раз поцеловались (никогда не забуду этого поцелуя!) и, наконец, разошлись по своим комнатам.

А утром случился истинный кошмар. Я оделась и вышла на веранду, но там было пусто. Я прислушалась – в спальне родителей Варфика отчитывал то женский голос, то мужской. Но что именно говорили Аза с Арсеном, я не могла понять, пока не приросла ухом к замочной скважине.

– Мужчина привязан за язык! А мы уже решили, что вы с Хатшепсут поженитесь! – напористо вразумляла сына мать. – С нас хватило Марата! Он женился хоть и на ассирийке, но не из нашего рода. Этой семейке все равно, за кого выдавать своих детей! Лишь бы пристроить! Ты ведь знаешь, что именно из-за нашего негативного отношения к выбору Марата мы лишили его кольца! Так ты оказался еще хуже! Вон что удумал!

– Обещание свободного – долг! – вторил отец.

– Я ничего не обещал Хатшепсут! Не знаю, о чем вы договаривались с ее родителями! Меня это не касается! Сами женитесь на ней, раз вас за язык привязали! – отпирался Варфик.

– Эта русская девушка – всего-навсего гостья, а наш народ гостеприимный! – шептала мать. – С приходом гостя в дом приходят счастье и радость, но существуют и правила поведения в чужом доме! И первое из них – он не должен вмешиваться в дела семьи.

– Гость не должен слишком долго оставаться в чужом доме!

– Ага! И не должен слишком много пить и есть! – усмехнулся Варфоломей.

– Да! Ходи в гости через день – и ты завоюешь любовь, гласит народная ассирийская поговорка! Тут нет ничего смешного! И ты, Варфик, все равно женишься на Хатшепсут! Мы закажем точно такое же кольцо ювелиру и подарим ей в день помолвки!

– Не выйдет! Я никогда не женюсь на Хатшепсут! У нее уже в пятнадцать лет борода растет! Представляю, в кого она превратится к тому времени, когда я приду из армии!

– Ну и что! Подумаешь, у девочки повышенная растительность! Это не смертельно!

– Хватит! – прогремел глава семейства. – Ты прекрасно знаешь, что наши мужчины женятся только на ассирийках! Это традиция! Нас и так осталось не слишком много!

– Расисты! Я никогда не женюсь на вашей образине!

За дверью перешли с русского на современный ассирийский язык, и понять, о чем говорилось далее, я уже никак не могла, к тому же над домом снова с ревом пролетел самолет. Но мне было достаточно и того, что я услышала.

Варфоломей вышел из спальни родителей с красным лицом, но не от стыда или угрызений совести, а от злости и несправедливости. Аза гневно сверкнула на меня глазами, а Арсен ушел, не сказав мне ни слова, к тому самому соседу с кривыми омегообразными ногами и длинным, похожим на огромный пеликаний клюв, носом, который жил в доме напротив и который был слишком озабочен неадекватным поведением морских собак в море, утверждая, что они, вконец ополоумев, выпрыгивают из воды, на людей набрасываются и кусаются, яко шакалы.

Варфик схватил меня за руку и отвел в сторону.

– Возьми, возьми обратно кольцо! Я не смогу носить его! Слышишь? Оно не для меня предназначено – твои родители правы!

– В чем? В чем они правы? – злобно спросил он и посмотрел на меня так, как в тот самый день, когда я впервые увидела его с утюгом в руке. – В том, что я вместо Марата должен теперь жениться на бородатом страшилище Хатшепсут только потому, что они, видите ли, договорились и она из нашего рода, а следовательно, лишь она одна достойна меня?! Что за чушь?! Не бывать этому! Поняла?! – И он сильно дернул меня за руку. – А перстень этот никогда не снимай с руки. Пусть он напоминает тебе обо мне и о нашей любви. – Он замолчал на минуту, пристально вгляделся в меня и сказал твердо: – Мы все равно будем вместе. Ты веришь мне?

– Да, – коротко ответила я – в ту минуту я действительно в этом не сомневалась, да и вообще верила каждому его слову.

– Дурак дурака находит, – прошипела Аза, проходя мимо нас с тазом отжатого белья.

– Постойте! – не помня себя, воскликнула я и метнулась вслед за ней. – Вот. Возьмите! – Я стянула с пальца кольцо и протянула ей. – Это ваше! Варфик не должен был дарить его мне. Возьмите!

– Прекрати! – крикнул Варфоломей.

– Он прав, – спокойно сказала Аза, ставя таз на стол. – Ему уже восемнадцать, он совершеннолетний, перстень принадлежит ему, и он вправе распоряжаться им. Увы, ветры дуют не так, как хотят корабли.

– Возьмите! – настаивала я, понимая, что не имею никакого права присваивать себе бесценное кольцо.

– Нет-нет, носи его. Отрезанную голову назад не приставишь. И запомни, Дуняша: все, что отдашь, при тебе и останется. – И Аза сжала мой кулак, где сиял кроваво-красный рубин, загорелой рукой своей, подхватила таз и отправилась развешивать белье.

Через полчаса у калитки появились Марат, который приехал за мной вместо Нура, и Арсен, который, наверное, ни к какому соседу с омегообразными ногами и длинным, похожим на огромный пеликаний клюв, носом из дома напротив, не ходил, а поджидал из города все равно кого – лишь бы меня поскорее этот кто-то увез отсюда.

– Ну что, Дуняша, отшлифовала свой баттерфляй? – весело спросил Марат.

– В общем-то, да, – промямлила я.

– Тогда тащи свои вещи – поедем к Нурику, он совсем тебя заждался!

– А почему он не приехал? – поинтересовалась Аза под рев самолета.

– У него какие-то проблемы на практике. Обещал все уладить и к обеду будет дома, как штык!

«Вот счастье-то! Остаток сегодняшнего дня и все завтрашнее утро, пока я не сяду в самолет, придется отвечать на его глупые вопросы!» – с тоской подумала я.

Марату даже не предложено было перекусить, рассиживаться никто не намеревался, все, кроме Варфика, хотели немедленно избавиться от меня, увидев вдалеке мою спину. Аза с Арсеном даже повеселели, разулыбались вдруг.

– До свидания, Дуняша! – воскликнула Аза и, обняв за плечи, крепко прижала меня к груди. – Желаю тебе удачно выйти замуж – чтобы брови красить, а не заплаты шить! Пусть у тебя будет молодой муж и драная рубашка, чем нарядная рубашка да старый муж! – метнула она на прощание очередной восточной поговоркой. – Мягкой тебе посадки, Дуняша! – пожелала она напоследок и, кажется, совершенно искренне. Я тоже вежливо попрощалась со всеми и вышла за калитку в сопровождении Варфика и Марата.

– Ну, прощайтесь, – смущенно проговорил старший брат, отойдя в сторонку и держа в руке мою допотопную красную сумку. Не успели мы с Варфиком благочестиво пожать друг другу руки, как подошел автобус, с треском открылись двери «гармошкой», и Марат затолкал меня внутрь вместе с сумкой из кожзаменителя.

– Пиши-и-и!.. – донеслось до моих ушей, а потом рокот самолета и рев автобуса заглушили последующие слова, если, конечно, они вообще вырвались из сахарных уст моего любимого.

Мы с Маратом всю дорогу ехали молча. Кольцо я убрала от посторонних взглядов и лишних расспросов туда же, где лежала сдача в семь рублей от покупки дезодоранта у нечестного лавочника – то есть на дно сумки, рядом с кошельком в плавательной резиновой шапочке, которая мне так и нее пригодилась, впрочем, как и гвоздичный одеколон от комаров... Лишь когда дверь-гармошка раскрылась на нашей остановке, лишь когда Марат подхватил сумку и мы зашагали по дороге к дому Соммера и Раисы, он вдруг с непередаваемой печалью, грустью, даже (мне, по крайней мере, так показалось) с сожалением, сознанием того, что уже ничего не изменить теперь, проговорил:

– Эх! Дуняша, Дуняша! – И обнял вдруг меня за плечи. Потом как-то незаметно рука его скользнула по спине и оказалась у меня на талии. Мне показалось, что еще мгновение – и он бросит сумку на раскаленный асфальт и поцелует меня прямо в губы. Точно такое же чувство я ощутила в первый день моего приезда, после ужина, когда мы остались с Маратом наедине в гостиной – он схватил меня за руку, а я разбила вдребезги гору посуды от неожиданности. – Иногда мне хочется, чтобы некоторые люди исчезли, – страстно заговорил он, глядя мне в лицо. – Нет, я не хочу, чтобы они умерли все разом, а просто – чтобы пропали куда-нибудь... Затерялись в другом измерении, в параллельном мире. И особенно в последнее время это желание возникает во мне все чаще и чаще. Как я увидел тебя в аэропорту... Да, да, – подтвердил он свои слова. – Чтобы Мирка куда-нибудь пропала с дураком Нуром, Раиса – тоже, а главное... Главное, чтоб Варфик сквозь землю провалился! И чтобы ты его никогда не видела, не знала!..

– Да что ты! Что ты такое говоришь?! – испугалась я.

– Правду, – серьезно сказал он и вдруг весело воскликнул, указывая сумкой на девушку, идущую впереди: – Видишь?