– Угу, – неопределенно ответила я, а у самой мороз по коже пробежал от его взгляда, подмигивания и этого: «А, Дуняша?»

«И все-таки что же со мной происходит? – гадала я. – То в жар, то в холод бросает! И в глаза я ему смотреть не могу – неловко как-то. Нет, со мной явно что-то творится!» – заключила я и в эту минуту увидела стадо баранов – голов двадцать, не меньше. Все, как один, тощие, иссушенные, грязные, словно осенняя листва весной, когда тает снег – лишь прожилки, скелет от них остается, и больше ничего – ни листовой пластины, не говоря уж о кутикуле, верхнем эпидермисе, хлорофилловых зернах, воздухоносных межклетниках и остальных важных составляющих этого органа высших растений, которые выполняют функции фотосинтеза и транспирации. Лишь сеточка остается от сего сложного организма – безжизненная, мертвая сеточка. Бараны тоже показались мне неживыми – они, словно тени, двигались по горячему, едва успевающему остыть к утру песку.

Один из них, наверное, вожак (если у баранов вообще существуют вожаки), поднял голову, и вдруг все стадо напомнило мне не трухлявые омертвевшие листья, а группу мужчин, которые прошли мимо нас минут пять назад. Я в воображении своем нахлобучила на всех баранов огромные несуразные кепки, которые здесь в этом сезоне особенно модны, и невольно опустила глаза долу, склонив при этом голову. Так шла я, как мне показалось, очень долго, так что не заметила перед самым своим носом зеленовато-бирюзового моря.

– Дуня! Вот предел твоих мечтаний! – издевательски проскрипел Нур. Я очнулась, посмотрела вперед, и в одно мгновение были забыты вдова, закутанная в фиолетовую тряпку, группа мужчин, перед которыми надо склонять голову, бараны в модных кепках, похожие на тех самых мужчин, на которых ни в коем случае нельзя смотреть.

Только загадочное подмигивание Варфика колыхалось в памяти и приводило меня в панический трепет. Лишь его взгляд сейчас волновал меня – настолько, что было неловко стянуть при нем сарафан и остаться в фиолетовом, как траурные одежды вдовицы, которая встретилась нам по пути, купальнике. Первый раз в жизни я испытывала жуткий комплекс неполноценности. Как я покажусь перед ним?! Это мое ужасное костлявое угловатое тело танцовщицы, словно спрыгнувшее с одноименного полотна Пабло Пикассо, написанного им во времена увлечения примитивизмом! Я страдала, стоя в нерешительности у сотворенного самой Природой бескрайнего бассейна, в котором я собралась отшлифовывать свой баттерфляй, чтобы вызвать зависть у своего желчного тренера. Но отчего мне было так важно мнение Варфоломея о моем теле? Эта мысль мне в голову не приходила. Мне было просто стыдно, и все.

Я зашла прямо в сарафане по колено в соленую воду, сняла его и, швырнув на берег, не теряя ни секунды, спряталась в первой же набежавшей волне. Проплыла метров пять, обернулась – мой сарафан, подгоняемый сильным ветром, улетал в сторону низенького дома, из которого недавно вышла закутанная безутешная вдова. А Варфик, Нур и Марат бегали по дикому пляжу, как ошпаренные, пытаясь схватить мое платьице.

– Ловите! Ловите быстрее! В чем она обратно пойдет?! Ужас! Кошмар! – Мира, крайне недовольная, вся взвинченная какая-то, высоко подпрыгивала на месте, думая, что таким образом она помогает ловить мой сарафан.

Я подплыла к берегу, встала, нащупав ногами дно, и заржала, как лошадь. В тот момент я как-то не сознавала, что они ловят мою единственную одежку, в которой я смогу добраться до плоского домика с виноградными шпалерами. Так смешно они метались втроем по пляжу, поднимая столбом песок – слоны, да и только! Так забавно злилась и подпрыгивала Мира, словно резиновый мяч при ударах об асфальт! А сарафан все удалялся и удалялся от моря, летя вверх, к аулу. Варфик почти превратился в черную точку. И тут я представила, что он сможет разглядывать мое костлявое, некрасивое тело в течение получаса – то есть всю обратную дорогу до дома. Гогот мой резко сменился икотой. Я прикладывала ладонь ко лбу козырьком, чтобы разглядеть Варфоломея, несмотря на то, что солнце заходило над морем, за моей сотрясающейся от непроизвольных отрывистых звуков спиной.

Наконец он появился в поле зрения. Он приближался, прижимая к груди мой сарафан.

– Слава богу! Молодец, Варфик! А то как бы она обратно пошла – ума не приложу!

– Как ты его поймал? – ревностно спросил Нур.

– Он зацепился за финиковое дерево! Я его – хвать! А ты, балда, даже пробежаться не смог! – И Варфик захохотал таким же смехом, каким я сама ржала минут пять назад. И снова между ними завязалась шутливая драка, которую Нур воспринял в высшей степени серьезно.

– Спасибо огромное! – крикнула я из воды.

– Зачем ты его вообще бросила? – бурно жестикулируя, воскликнула Мира.

– Застеснялась – вот и зашла в сарафане в воду, – буркнула я себе под нос и поплыла, рассекая волны круговыми движениями рук, отталкиваясь по-лягушачьи ногами. Вперед, вперед – туда, куда наполовину окунулся огненный солнечный шар, к той зыбкой, кажущейся границе соприкосновения земли и моря, которая ускользала от меня все дальше и дальше. Я плыла, не оглядываясь (меня всецело поглотила отшлифовка баттерфляя), думая лишь о том, что движения мои размашисты и не синхронны, что Павел Захарович сейчас обрушился бы на меня с упреками и ругательствами. Вертелась в голове и еще одна навязчивая мысль: о Варфоломее, об улетевшем сарафане, который тот поймал и нес, прижимая к сердцу.

Когда я оглянулась, то поняла, что нахожусь в центре меж двух горизонтов. Я немедленно развернулась и поплыла к берегу.

По пути к дому, поднимаясь в гору, Мира пилила меня:

– Не думала я, Дуня, что ты так себя поведешь! Если б ты знала, как мы все за тебя перепугались! Зачем так далеко заплывать? Ты не представляешь, насколько это опасно! Ты бы могла попасть в воронку и захлебнуться! Что бы тогда мы сказали твоей матери? А если бы рядом оказался тюлень? Ты хоть знаешь, что их тут полно?! Знаешь, сколько людей пропало без вести! – Мира замолчала и даже после моего извинения не разговаривала больше со мной.

– Дуняш, ты бы вдоль берега, что ли, плавала! – Эта попытка Марата примирить нас с Мирой ни к чему не привела из-за моей тогдашней дури. И надо мне было ляпнуть, что вдоль берега плавать совершенно неинтересно – все равно как для канатоходца тренироваться не под куполом цирка, а по начерченной на полу линии.

После этого Мира совсем уж озлобилась на меня – разочаровалась и пожалела, наверное, о дорогостоящих мельхиоровых позолоченных столовых приборах, которые семья Нура присылала мне в бесчисленном количестве; наверняка припомнила она и тот самый кубок для вина, изготовленный непонятно из какого металла, напоминавший мне всегда чашу Святого Грааля. И вовсе не потраченные на подарки деньги она пожалела – Мира усомнилась, достойна ли я вообще называться Нуровой женой. Теперь Эльмира расскажет о моем безобразном поведении Раисе и Соммеру, и они сами будут не рады, что столь упорно (я бы даже сказала, навязчиво) звали меня в гости.

Настроение у меня было окончательно испорчено. Я шла босиком позади всех – мелкий теплый песок ласкал мои ступни. Я проклинала себя за идиотскую выходку с сарафаном и за рекордный заплыв до горизонта и обратно. И тут неожиданно ко мне подошел Варфик.

– А ты красивая! – шепнул он беззастенчиво, посмотрев мне в лицо, – ему, судя по всему, пришлось по душе, что наши с Мирой и Нуром отношения дали трещину. Кажется, он не переносил ни жену брата, ни своего шурина. – Да ты не расстраивайся, они завтра уедут, и мы с тобой опять на море пойдем! – Он улыбнулся, и его серьезное, мрачное лицо моментально преобразилось. Не только лицо его, а все вокруг стало радужным, засияло, будто я розовые очки надела и мне теперь плевать на мнение Миры и ее родителей. Я не могла не улыбнуться в ответ. – У тебя сарафан так вкусно пахнет!

– А ты что, его нюхал? – поразилась я.

– Чем-то пряным.

– Так это гвоздичный одеколон от комаров! Мне бабушка его в дорогу дала – сказала, что у моря, должно быть, всегда много комаров, потому что сырость большая вокруг него в воздухе, а комары любят сырость.

– Да нет у нас никаких комаров!

– Ну, значит, ошиблась старушка, перепутала что-то.

– В карты играешь? – в лоб спросил он.

– В «дурака» умею.

– Сыграем в подкидного на... – и он задумался. – Ну, с девушкой на деньги играть как-то нехорошо... давай на поцелуй!

– Че-его? – возмутилась я. Неслыханно! Даже Петухов себе такого не позволял!

– Если я тебя в дураках, то есть в дурах, оставлю – целую тебя в губы, – очень хладнокровно объяснил он.

– А если я тебя в дураках оставлю? – Мне было интересно, чем пожертвует он.

– Тогда ты меня в губы целуешь!

– Вот еще!

– Ну ладно, тогда я лишний раз веду тебя на море. Согласна?

– Нет, не хочу в губы целоваться, – заявила я, потому что еще ни разу этого не делала, но от подруги Люды слышала, что это довольно неприятная процедура. «Хотя, может, ни Людка, ни ее кавалер просто не умели целоваться?» – вдруг подумала я и поймала себя на мысли, что сама-то я не прочь проиграть Варфику пару конов, но – ради приличия я предложила ему невинный поцелуй в щеку.

– Это неинтересно, ну да ладно – ты ведь гостья. Из Москвы! – значительно добавил он. – А у меня дед с бабкой по отцу тоже в Москве живут.

– Правда?!

– А зачем мне врать-то?! Они туда в пятидесятых годах уехали. У них своя будка у Рогожского рынка.

– Какая будка? – удивилась я.

– Обувная. Ну, они там туфли чинят да ваксу продают.

– А-а, – промычала я.

Однако в этот вечер в карты нам поиграть так и не удалось. Стоило нам только появиться на веранде, как Нур принялся ябедничать Азе.

– И сарафан свой закинула, он полетел, мы его догоняли, – взахлеб рассказывал он. – Потом уплыла так далеко, что ее и не видно было! Мы все смотрим, а ее нет! Вышла из моря совсем не там, где вошла! – И тараторил, и тараторил.