Я всхлипнула. Данил успокаивающе погладил меня по волосам.

— Почему так? — в отчаянии шепнула я.

— Если бы я знал, малышка… Если бы я только знал.

— Я не хочу хотеть тебя так сильно.

Данил тихо рассмеялся.

— Да… Я тоже. Это происходит непроизвольно.

— И что же нам делать?

— Жить. Нам нужно просто жить…

Мы так еще долго стояли, покачиваясь в объятьях. Пока колени вконец не затекли. И дождь не прекратился. А потом выбрались из палатки и занялись каждый своими делами. Данил возился с камерами. То ходил туда-сюда, прикидывая что-то, то надолго замирал в одном месте. А я тенью следовала за ним. Стараясь не отвлекать, внимательно следила за его действиями. Пока не решила, что ему не помешал бы ассистент. В первый раз, когда я подала Соловьеву объектив, он удивленно на меня уставился внимательно всматриваясь в мое лицо, словно что-то для себя решая. А потом медленно кивнул и больше уже не удивлялся моей инициативе. Наоборот, всячески ее поощрял, отдавая мне короткие указания. Что сделать и как. Будучи интерном я провела бесчисленное количество часов, ассистируя. Мне была знакома и привычна эта работа. Пусть сейчас вместо скальпеля или зажима я подавала камеры и объективы. Конечно, работа шла бы быстрей, если бы я хоть что-то понимала в ремесле фотографии. Впрочем, к ночи мы и так отлично сработались.

Только когда Данил начал сворачиваться, я поняла, как устала. Нечеловечески. Через край. Затекшие от долгого сидения на одном месте мышцы ныли. И мне, наверное, нужно было подумать об ужине, но я просто отключилась, откинувшись спиной на осиновый пень. Ненадолго пришла в себя, когда Данил подхватил меня на руки. Вяло пробормотала что-то протестующее, и даже попыталась встать на ноги. Но Соловьев лишь шикнул на меня, и я сдалась. Прижалась лицом к его шее. Уже колючей и пахнущей чем-то родным, и в тот же миг снова провалилась в сон.

Утром я проснулась одна. Пошевелилась, не сразу сориентировавшись, где я. Потянулась, огляделась по сторонам, сонно моргая, и… замерла. Прямо возле моей головы лежал аккуратный букетик чабреца. Нежные бело-розовые соцветия издавали характерный аромат. Кто бы мог подумать, что Соловьев окажется таким романтиком? Тронутая до легкой тянущей в груди боли, я осторожно провела пальцами по древесным стеблям, погладила крохотные листочки… Опустила голову на спальник, поближе к цветам. Как мне этого не хватало, господи… Вот этих, возможно, для кого-то банальных вещей. Внимания… Как же сильно мне этого не хватало.

И снова на мои глаза набежали слезы. Я зажмурилась, отгоняя их. В то же мгновение полы палатки разошлись.

— Ну, и сколько ты будешь дрыхнуть? Я уже кофе сварил. Вот. Осторожно… Не обожгись.

Я всхлипнула. Данил застыл с протянутой алюминиевой кружкой, полной ароматного черного кофе. Крепкого наверняка. Как его объятья, или внутренний стержень, который в Даниле был прочнее дамасской стали. В Соловьеве все было такое… Крепкое. Надежное. Основательное. Взять хотя бы его старомодную заботу о женщине, необходимости в которой современные мужчины по большей части не видели… Все это кричало, что передо мной тот самый… почти вымерший вид. Мы с подругами его называли «мужик настоящий».

От нахлынувших вдруг эмоций внутри меня все вибрировало и дрожало… Горло перехватило, и я несколько раз сглотнула, чтобы хоть что-то сказать.

— Доброе утро и… спасибо. За цветы.

— Эй, ну, ты чего?

— Да так… Что-то ты растрогал меня, Соловьев. Вот, уже потекла, как прохудившееся корыто.

Я стряхнула со щек влагу и, запрокинув голову к куполу палатки, часто-часто заморгала. Данил осторожно отставил чашку и на коленях забрался внутрь. И снова мы замерли друг напротив друга в тесном, пронизанном оранжевым светом пространстве. Сюрреалистическая выходила картинка…

— Я предпочитаю, чтобы текла по другой причине.

Я отшатнулась и недоверчиво уставилась на Соловьева. Сердце подпрыгнуло и застучало в горле.

— Ты ужасный пошляк, — хохотнула я, скрывая за смехом скручивающее узлом желание.

— Да нет. Я просто предпочитаю называть вещи своими именами.

И без того сырой воздух сгустился до состояния клейстера. Я им не дышала, кажется. Пила… Захлебывалась и давилась.

— Пей кофе и выходи завтракать. Свет сейчас хороший. А я даже как-то привык к твоей помощи.

Серьезно? Завтракать? А ведь я уже было решила, что моим завтраком станет он. Я сдалась своим желаниям в плен, следуя по пути наименьшего сопротивления. Думала, что и Данил не сможет себе отказать. Но, как видно, он гораздо лучше себя контролировал.

— Ясь…

— Ммм?

Было что-то удивительно трогательное в том, как он произносил мое имя.

— Я тоже тебя хочу. Просто… черт, — Данил зарылся рукой в волосы и прикусил изнутри щеку. — Я просто не могу выбиться из графика.

Что-что, а это мне было понятно. Я медленно кивнула и потянулась за кружкой. Весь день мы провели в лесу, фотографируя орланов.

— Есть что-нибудь стоящее? — спросила я, когда уже вечером Данил взялся просматривать отснятый за день материал.

— Для журнала — пойдет. Но ни одного по-настоящему ценного кадра.

— Выжидая его, ты можешь провести здесь всю жизнь, — ухмыльнулась я и вернулась к чистке сковородки. Данил покосился на меня через разделяющие нас языки пламени.

— Я сегодня уже думал об этом.

— И что?

— А то, что с каждой секундой эта мысль мне все больше нравится.

— Да ладно. Ты здесь быстро заскучаешь. Это летом еще ничего, а когда приходит зима…

— И что же тогда?

— Тогда все становится однообразно. Жизнь застилает белым. Из нее исчезают краски. Все монотонно и рутинно до зубовного скрежета.

— Поэтому ты хочешь уехать?

— Я уже не знаю, хочу ли… На самом деле штиль гораздо лучше любого шторма. По крайней мере, для меня.

— Я понимаю, о чем ты.

— Правда?

— Да. После плена я на многие вещи стал смотреть по-другому. Опасность больше не манит меня так, как раньше. Я спрыгнул с адреналиновой иглы. Понял, как много времени потерял на всякие глупости, вместо того чтобы… — Данил не договорил и снова уставился на экран планшета.

— Если бы ты мог изменить прошлое… Ты бы воспользовался этим шансом?

Данил вскинул взгляд. Языки пламени танцевали на его блестящем, покрывшемся испариной, лице. Золотили выгоревшие до цвета спелой пшеницы волосы.

— Я не знаю, — пробормотал он. — Еще пару дней я бы сказал: конечно. Но теперь я не знаю…

Это и близко не стало моей победой. Да я и не стремилась к ней. Но мне было до дрожи в руках приятно то, что он не отмел, как несущественное, то, что между нами происходило.

Не знаю, почему это было так важно.

Глава 18

Остаток вечера её вопрос звенел в моей голове. Я прокручивал его снова и снова. Мысли кипели. Их не смог охладить и мой заплыв в ледяной даже сейчас воде озера. Кожу покалывало от холода, мышцы сводило, и перехватывало дыхание, но я упорно плыл вперед, вспарывая руками неспокойную озерную гладь.

Хорошо, что Яська отказалась составить мне компанию. Она и меня взялась уговаривать не лезть в воду, а, последовав ее примеру, обмыться под теплым импровизированным душем, который Яна смастерила, проделав дырочки в пластиковой десятилитровой бадейке. Я не мог не признать гениальность инженерного решения этой конструкции, с моей помощью подвешенной на сук. Но, во-первых, десяти подогретых на костре литров воды нам двоим бы не хватило, а во-вторых… да, мне нужно было остыть.

Я вышел из воды, стуча зубами от холода.

— Сумасшедший! — ругалась Яна, протягивая мне полотенце. — Дурак!

Ну, спорить я не стал. Какой умный полезет в воду, которая даже в самые жаркие дни не прогревалась больше шестнадцати градусов?

— Здесь поблизости есть место, из которого можно было бы позвонить?

Растирающие меня Яськины руки замерли. Она отстранилась и, не сводя с меня внимательного взгляда, кивнула.

— Ехать минут сорок. Ничего?

— А до дома часа два с половиной?

— Дорога просохла. Теперь доедем быстрей.

Я растер подбородок и потянулся к свежему белью, приготовленному заранее.

— Выходит, мы могли бы каждый день возвращаться?

— Вообще-то предполагалось, что мы поедем на дальние рубежи!

— Да… Я помню. Но мы ведь остановились здесь.

— Если хочешь — можем и возвращаться. Оплачивай только горючку, — Яна отвернулась и пнула ногой корягу.

— Ты злишься?

— Злюсь? Нет… Скорее боюсь возвращаться назад, — Яська хохотнула и зябко поежилась. Я обхватил ее плечи рукой и притянул к себе.

— Рано или поздно тебе придется посмотреть в глаза своим проблемам. Вечно убегать от них ты не сможешь.

Яна промолчала и закинула руку мне на спину.

— Я даже не разговаривала с отцом… Так, спросила у матери, как он, и отключилась. Не представляю, что с ней будет, когда она обо всем узнает. Что будет со всеми нами.

— У тебя появился брат. Это не так уж плохо.

— Если бы не все остальное, — вздохнула Яська. Переступила с ноги на ногу и вдруг поинтересовалась: — Так, как мы все же поступим? Поедем к насыпи позвонить, или домой? Пока соберемся — часа два уйдет точно.

— Нет. Собираться не будем. Завтра еще поснимаем, а к вечеру отчалим, — отмахнулся я и тут же сосредоточился на главном: — Слушай, а что это за насыпь такая?