Патриция Поттер - Вне закона

У него еще все дьявольски болело, и он чувствовал себя не сильнее новорожденного волчонка, но был готов ехать. И чем быстрее, тем лучше, прежде чем у него снова появятся дурацкие мысли. Нежные мысли. Мысли, причиняющие боль.

Так что рассказ Уиллоу о его похоронах не доставил ему удовольствия, и он слушал, мрачно насупившись, не ободрило его и то, что весь город объединился в заговоре молчания, чтобы спасти ему жизнь. Лобо больше не существовал, а того, что оставалось, было чертовски мало.

В мрачном молчании он вытерпел назначенный Салливэном уход за ранами и смену повязок. Он заметил беспокойство и страх в глазах Уиллоу, прежде чем она вышла из комнаты, и его сердце сжалось от любви к ней. Но он ей не годился. Лобо или Джесс, он всегда приносил беду, всегда будет ее приносить. Она заслуживала гораздо большего.

Он пытался пошевелить пальцами руки и получил только дикую боль в награду за старание. Будь он проклят, если он ее не приветствовал: она напомнила ему о том, чего ему следовало ожидать. Она укрепила его решимость.

Завтра, поклялся он себе. Завтра он уедет.

Сколько раз за последние несколько недель он говорил себе то же самое? Сколько раз он пренебрегал своими собственными предупреждениями? Но завтра он этого не сделает. Он должен уехать. Ради Уиллоу, он должен уехать. Хотя и знал, что это способно разбить сердце, существование которого он ценой таких страданий обнаружил совсем недавно.

От внимания Гэра Морроу не ускользнули бросаемые на него враждебные взгляды, когда он подъехал на своей тележке к дому Ньютона. Он приехал один, без своих людей. Он не хотел лишних неприятностей.

Дождь продолжался, и вода стекала с полей его шляпы. Большая клеенка прикрывала что-то в задке тележки. Он натянул поводья у крыльца, так похожего на крыльцо его собственного дома, сожалея о прошлом и настоящем. Он с Джейком и Алексом когда-то разделяли между собой что-то очень ценное. Может быть, ему следовало давным-давно сказать Джейку, что произошло, но его гордость не позволяла. Его лучший друг считал, что он его предал, выстрелил в него, не дав возможности объясниться, отвернулся от него после стольких лет, проведенных вместе. Предательство сделало его глухим к голосу разума, так же как и Алекса.

Из-за всего этого пострадали другие. Ребенок. Молодая девушка. Человек, пытавшийся их защитить. Теперь Гэр не находил оправдания своим действиям. Он был так же виновен, как и Алекс. Его молчание было столь же ответственно за происшедшее, сколь ярость Алекса.

Он постучал, и управляющий Ньютона открыл дверь.

— Мистер Ньютон ждет вас, — сказал он. Управляющий быстро оглядел его с ног до головы, не увидел оружия и провел Морроу в кабинет Алекса.

Алекс сидел за столом в инвалидном кресле. Его лицо выражало что угодно, кроме приветливости, но Гэр сделал вид, что не замечает. Он повернулся к управляющему.

— В тележке лежит седло. Пожалуйста, принесите его сюда.

После ухода управляющего двое мужчин молча смотрели друг на друга. На похоронах они впервые за много лет встретились, хотя жили только в нескольких милях один от другого. Время не пощадило ни одного: ожесточение и одиночество покрыли оба лица морщинами.

Когда управляющий вернулся с седлом, они все еще молчали, наблюдая друг за другом.

— Это ваше, — сказал Морроу. — Мэри хотела сделать вам подарок.

Алекс разинул рот в удивлении.

— Из-за этого она приезжала тогда ко мне, — с тяжелым вздохом продолжал Морроу. — Это был подарок на ваш день рождения. Один из моих людей умел работать с серебром. Я помог ей достать то, что ей хотелось. Она несколько месяцев только об этом и думала.

Алекс вцепился в подлокотники, пытаясь подняться, но рухнул обратно.

— Подарок?

Морроу тяжело вздохнул.

— Вы не дали мне возможности объяснить. Просто выстрелили, а потом выстрелил я.

Алекс закрыл глаза, пытаясь вспомнить тот день и переполнявшую его ярость.

— Подарок? — повторил он.

— Между Мэри и мной никогда ничего не было, хотя я однажды надеялся, что могло быть… прежде чем вы с ней поженились. Я любил ее, но вы были моим другом, и она вас очень любила. Раз уж она выбрала не меня, я был даже рад, что это оказались вы.

— Но почему… все эти годы…

— В тот день вы предали нас обоих, — медленно выговорил Гэр. — За себя я, пожалуй, мог бы вас простить, но за Мэри… Черт, она любила вас, а вы ее обесчестили, вы все вываляли в грязи. — Он помолчал. — Наверное, я хотел заставить вас страдать, позволяя верить…

Он замолк.

— Как же так, Гэр, — выкрикнул Алекс, — в тот день я был как помешанный. И раз вы этого не отрицали…

— Я не думал, что это необходимо мне… или Мэри. Я ошибался. — Он сглотнул слюну. — Знай она… она бы так дьявольски разозлилась на нас обоих.

Алекс уткнул голову в ладони.

— Она любила вас, Алекс. Я не знаю другой женщины, которая бы так любила. Она пыталась все для вас сделать. — Он помолчал. — Ни один из нас не был ее достоин, ни вы ее любви, ни я ее дружбы.

Гэр Морроу смотрел на сидевшего перед ним человека, своего друга, своего соперника, своего врага, с чувством бесконечной грусти за них обоих. Он повернулся и вышел.

После похорон Джесс Мартин стал таким же, как прежде. Даже Уиллоу относилась к нему с опаской. Казалось, только простенькие слова Салли Сью могли проникать сквозь броню, в которую он заковал себя.

Через два дня после похорон он стал ходить. Это было гораздо раньше, чем рекомендовал Салливэн, но он был подобен беспокойному волку, чье имя носил, и если и испытывал боль, по прикрытым непроницаемой завесой глазам этого не было видно.

Вначале он оставался в доме из-за дождя, но потом перестал обращать на него внимание. Уиллоу видела, как он бесцельно бродил снаружи, пробуя сжимать и разжимать пальцы перебинтованной ладони. Его ребра также были забинтованы, и Салливэн сказал ей, что несколько недель ему нельзя будет ездить верхом, чтобы не нанести себе непоправимый вред.

Она знала, что он не собирался оставаться так долго. Каждый раз, как она заходила в комнату, он передергивался, и на ее вопросы или попытки заговорить отвечал в лучшем случае односложно, в худшем — молчанием.

Она спросила, не хочет ли он использовать это время, чтобы научиться читать, и он только злобно посмотрел на нее. Она ужасно боялась, что он винит ее в потере руки. И конечно, именно она была виновата. Если бы она так упрямо не цеплялась за землю, ничего этого не случилось бы. ело;ового члена их семьи. •' ' Так что Уиллоу жила со своим собственным чувством вины, таким глубоким, что она не решалась настаивать вторгаться в его личные переживания, хотя ей так хотелось его погладить, любить, убедить его, что с поврежденной рукой или нет, он был лучше всех мужчин, которых она когда-либо знала.

Джесс не скрывал, что собирается уехать сразу, как только будет физически на это способен. Он уже просил, чтобы она отвезла его в гостиницу в городе, но она отказалась и позаботилась о том, чтобы он не мог ни оседлать лошадь, ни запрячь упряжку, и с ребрами в таком состоянии, как у него, он точно уж не мог пройти несколько миль до города.

Однако он настоял, чтобы перебраться в сарай. Брэди обосновался в городе, когда снова занял должность шерифа, хотя он часто заезжал на ранчо посмотреть, как дела у Джесса, и сделать то, что требовалось по хозяйству.

Она ни больше ни меньше, как держала Джесса заложником, и он расхаживал туда-сюда подобно заключенному, стараясь восстановить свои силы, напрягаясь гораздо больше, чем следовало. Уиллоу знала, что он так старается для того, чтобы от нее уехать.

Салли Сью иногда удавалось его уговорить, и он оставался после ужина слушать сказку. Несмотря на поврежденные ребра, он позволял настойчивой Салли Сью свернуться у него на коленях, и его здоровая рука легко лежала на ее здоровой пухленькой ручке.

На пятый вечер после похорон Уиллоу покончила со странствиями Одиссея. Он вернулся домой после двадцати лет лишений и схваток. Наученный осторожности годами невзгод, он не стал до въезда в свое царство объявлять о своем возвращении, и сразу обнаружил измену. Его знать враждовала между собой и разворовывала его богатства.

— Как мистер Ньютон, — сказал Джереми.

— Может быть, — согласилась она, — что касается вражды.

— Но почему же Пенелопа не узнала Одиссея? — спросил Чэд, который хотя и делал вид, что его не интересуют детские сказки, был так же увлечен изложением, как и остальные.

— Он был переодет. Никто не догадался, кто он такой, — сказала Уиллоу заговорщицким тоном. — Только его старая собака узнала его.

Уиллоу глянула на Джесса, который, хотя и пытался, не мог скрыть интерес.

— И что дальше?

— Все знатные люди хотели жениться на Пенелопе, но она сказала, что выйдет только за того, кто сможет натянуть громадный лук Одиссея и выстрелить из него. Все пытались это сделать, но ни у кого не вышло. И наконец пробует старик нищий. Все смеются и издеваются над ним…

Не сводя с нее широко открытых глаз, они представляли себе эту сцену — большой зал, прекрасную Пенелопу, хвастливых професс… благороднорожденных.

— И он натягивает могучее оружие и не спеша пускает стрелу.

— Одиссей! — догадался Джимми.

Уиллоу кивнула, решив не досказывать остальное, как Одиссей перебил всю знать. Который раз она молча просила Гомера простить ее.

— И они жили долго и счастливо, — удовлетворенно продекламировала Салли Сью. Так всегда кончались сказки Уиллоу.

Джесс бросил на нее подозрительный взгляд, как будто знал, что она о чем-то умалчивает. Но с его теперешним настроением он не участвовал в обсуждении. Он осторожно спустил на пол Салли Сью, торопливо пожелал спокойной ночи и вышел.

Уиллоу так хотелось пойти за ним, но Салли Сью упросила ее вместе сказать молитву на ночь, и когда Уиллоу покончила с этим и прошла к сараю, дверь у Джесса была закрыта. Завтра, подумала она про себя. Завтра.