— Я не больной.

Брэди приподнял кустистую бровь, но ничего не сказал. Вместо того он взял коробку Уиллоу с медикаментами.

— Захватил это для вас. Если будете так относиться к рукам, придется вам искать другую профессию.

— Вас бы это здорово расстроило, — усмехнулся Лобо.

— Мне все равно, чем вы займетесь, когда все это кончится, — сказал Брэди, и добавил, хотя ему и больно было сделать самое близкое к правде признание, на которое он был способен, — но сейчас вы нужны Уиллоу.

Лобо пронзительно глянул на него, потом перевел взгляд на коробку. Томас был прав. Он снял перчатки и посмотрел на ладони, расправляя пальцы и ощущая боль. Он взял жестянку с мазью и потер лопнувшие волдыри. Он вспомнил, как нежно это делала Уиллоу, и стал втирать мазь еще крепче. Неужели он не мог выкинуть ее из головы?

Когда он закончил, то вернул жестянку Томасу, заметив, что руки Брэди дрожат гораздо меньше, чем прежде. И у него был прицеплен револьвер.

— Покажите, как вы выхватываете, — вдруг сказал он, и Брэди поморщился. Он не хотел, чтобы профи видел, как дрожит его рука.

— Томас, — негромко, но настойчиво сказал Лобо, — мне надо знать.

Брэди понял, что это было разумным требованием. Они должны были знать, может ли он вообще выхватывать револьвер и мог ли он хотя бы ровно держать его. Скоро он узнает. Он встал, и то же сделал Лобо. Они стояли не больше чем в четырех футах друг от друга, чуть расставив ноги для устойчивости.

Рука Лобо находилась у револьвера.

— Давай, — вдруг сказал он.

Правая рука Брэди метнулась к револьверу и выхватила его одним быстрым движением. Револьвер не зацепился за кобуру, как тогда, когда Брэди практиковался, и его рука не дрожала. Револьвер Лобо также был выхвачен, на несколько мгновений раньше его собственного, но Брэди знал, что у него вышло неплохо.

Он посмотрел на Лобо и увидел на его губах подобие улыбки.

Брэди знал, что тоже улыбается, пряча оружие в кобуру.

— У вас еще хватает духу, — сказал Лобо, это не было вопросом.

— Скорее сохранился вкус к этому, — коротко ответил Брэди.

Ему не очень нравился этот разговор, но он понимал его важность. Они могли быть вынуждены вместе отражать нападение, и Лобо имел право знать, чего ожидать.

— Не хотите ли сказать, почему?

— Я убил безоружного человека.

Лобо уставился на него.

— Зная вашу репутацию, я думаю, у вас были на то причины.

— Да, я так считал, но в тот день понял, что был не лучше него. Между ним и мной не было разницы. Больше не было.

Лобо потер затылок, морщась, когда почувствовал, что на него перешла мазь с ладони.

— Змей надо просто убивать.

— Представителю закона нельзя так думать.

— Большинство из тех, кого я знаю, так и думают. Им неважно знать, плох человек или хорош. Только то, что он разыскивается, или даже может разыскиваться. — В его голосе была затаенная горечь. Брэди отвернулся.

— Я работал не так.

— Я слышал, вы были неплохой законник.

— Я слышал, вы были быстрым.

— И не слишком хорошим? — В вопросе прозвучала насмешливая ирония.

Брэди повернулся к нему, глядя в глаза.

— У меня вы бы вылетели из города, как пробка из бутылки.

— Вы могли попробовать.

Брэди издал невеселый смешок.

— Да, я бы попробовал.

— А теперь?

Брэди поколебался, потом сказал правду:

— Я чертовски рад, что вы здесь.

— Чертовски неохота признавать это, верно?

Брэди помолчал несколько мгновений. Лобо был честен с ним, он должен был быть так же честен.

— Может быть, днем раньше.

— Я не изменился, Томас.

— Может, я изменился.

— Что, если кто-то предложит вам бутылку?

— Всегда добиваете противника, да?

Лобо чуть шевельнулся.

— Вы должны полагаться на меня. Мне может потребоваться ваша помощь.

— Ладно. Я не знаю, что сделаю, если кто-то предложит мне выпивку. Вас устраивает?

— Да. — В голосе Лобо слышалось удовлетворение, и это разозлило Брэди. Он понятия не имел, почему.

— Я собираюсь отдохнуть. Может, чертову индейцу, как вы, это ни к чему, а мне надо.

Лобо пропустил это мимо ушей. Он намеренно поддразнивал Брэди.

— На заре продолжим. К тому времени пришлите Чэда меня сменить. Брэди ушел, качая головой, и Лобо был рад остаться в одиночестве с покоем ночи: это было единственное, что он понимал.

* * *

Когда Мариса приехала, Салливэна не было на месте. Вместо этого на двери висела записка. Уехал на ранчо Эпплтона. Не знаю, когда вернусь.

Она подергала дверь. Может, она немного подождет. Было еще светло, а отец в любом случае разозлится. Несколько минут не имеют значения.

Дверь оказалась не заперта, и она зашла внутрь. Обстановка кабинета была самой простой, и она заинтересовалась остальными комнатами. Она понимала, что не должна совать туда нос, но не могла оторвать взгляда от двери, ведущей, она знала, в его жилые комнаты. Там она никогда не была.

Повторяя про себя, что не должна этого делать, она взялась за ручку двери и повернула ее, чувствуя угрызения совести. В комнате обставленной так же просто, как и кабинет, пахло мылом и пряностями.

В комнате царил необычайный порядок — но, с другой стороны, ее нечему было загромождать, кроме книг вдоль стены. В ней стояла кровать, и поблизости от нее столик. Керосиновая лампа располагалась рядом с аккуратной стопкой книг. В середине комнаты был стол с двумя стульями, и на нем еще книги. Она подошла к столику у кровати, взяла один из томиков и посмотрела название. Стихи Уолта Уитмена. Она открыла книгу на месте, отмеченном клочком бумаги, и стала разглядывать заглавие над словами «О, капитан, мой капитан!»

Прочтя грустные слова, она ощутила ужасную печаль.

— Он был санитаром в гражданскую войну, — послышался голос от двери, и Мариса выронила книгу. Она знала, что краснеет от смущения за свое подглядывание, но была так рада его видеть, и даже еще больше обрадовалась, заметив усмешку в его глазах, как будто он понимал ее потребность больше знать о нем.

— Кто? — спросила она, не поняв.

— Уолт Уитмен.

— А вы… вы были на войне?

— Да.

— Доктором?

Он кивнул.

— Это было ужасно, да?

— Хуже всего, что можно вообразить.

— Это там… там вы заболели малярией?

— Нет. Я подцепил ее в Луизиане. Это где я вырос.

Мариса вдруг поняла, как мало она о нем знает. Он приехал в Ньютон вскоре после войны и никогда много о себе не рассказывал. Горожане были так рады иметь настоящего доктора, что не задавали слишком много вопросов.

— Вы были с южанами? — Большинство людей в Колорадо поддерживали Север. Он кивнул. Ее глаза вернулись к книге.

— Уиллоу читала это стихотворение в классе. Оно об Аврааме Линкольне.

— Да, — негромко сказал он. — На обеих сторонах были хорошие люди, Мариса.

— Большинство из тех, кого я знаю, кто воевал, ненавидели мятежников.

— Боюсь, что так.

— И поэтому?..

— Я не рассказываю о войне, потому что не хочу о ней думать. Мой отец погиб при Филоне, а моя мать, сестра и… невеста были убиты на лодке, которую обстреляли войска северян. После войны, когда я вернулся, то узнал, что землю, которой моя семья владела несколько поколений, отобрали в уплату налогов. Наверное, меня это должно было бы огорчить, но когда всех, кого я любил, не стало, мне же было просто все равно. Я был сыт по горло ненавистью и смертями и знал, что климат в Колорадо был чертовски полезнее для моего здоровья. А теперь вы все знаете, моя маленькая любопытная Мариса.

Она знала и жалела об этом.

— Невеста? — спросила она. Он кивнул.

— Это было очень давно, Мариса.

— Как ее звали?

— Юлия, — мягко ответил он. Мариса ощутила боль глубоко внутри.

— И поэтому… вы не женились?

— Нет, — сказал он и помолчал, прежде чем продолжить. — Мы были… обручены до того, как я заразился малярией, как раз перед тем, как поступить в медицинское училище. За время войны приступы стали хуже. Я подумывал о том, чтобы разорвать помолвку, но прежде чем я смог получить увольнение, она… погибла.

— Вы ее любили?

Мариса знала, что это был глупый вопрос, и ей сразу захотелось, чтобы его можно было взять обратно. Но Салливэн только задумчиво смотрел на нее.

— Да. Мы выросли вместе. У нас было много общего.

У Марисы перехватило дыхание. Ей не требовалось объяснять, что у нее с Салливэном было мало общего, только сила взаимного влечения. Но больше чем за себя, она почувствовала огромную грусть за него. Он потерял все.

— Не смотрите на меня так, Мариса, — сказал он, как будто читая ее мысли. — Сейчас у меня очень насыщенная жизнь.

— Вы не сказали счастливая.

— Очень счастливая жизнь, если так.

— Это не правда.

Он сдвинул брови, притворяясь расстроенным.

— Вот как, мисс Мариса? И что, вы считаете, могло бы сделать меня счастливым?

— Я. — Ну вот, она все высказала. И была рада этому. Насмешка исчезла из его глаз, сменившись чем-то гораздо более резким.

— А как мог бы такой старик, как я, сделать счастливой вас?

— Вы совсем не старый.

— Достаточно стар, чтобы быть вашим отцом.

— Только если бы вы были чересчур развитым ребенком.

Он хмыкнул.

— Так же, как вы очень развитая молодая леди? — Но в его словах не было издевки, только смесь удивления и одобрения.

— Я знаю, что хочу.

— Действительно знаете, Мариса? Или это просто вопрос, кто кого?

— Думаю, что нет, — честно созналась она. Он откинул голову и засмеялся.

— Мариса, вы замечательная юная леди.

— Настолько замечательная, чтобы поцеловать?

— О да, конечно. — Наклоняясь, чтобы ее поцеловать, он все еще посмеивался.

Он собирался только чуть поцеловать ее, чтобы стереть память о другом поцелуе, но это была напрасная надежда. От вкуса ее губ вся его решительность пропала. От ее прикосновения он снова почувствовал себя молодым-молодым, восторженным и полным надежды.