* * *

В конце того же дня Гриффин Шальной сидел на скамье в раздевалке полицейского участка и задумчиво разглядывал свой шкафчик. Сучья неделя была, ребята. Он остановил взгляд на календаре, приклеенном скотчем к исцарапанной металлической дверке. Коллекция разного рода свиданий, которые в данный момент казались совершенно бессмысленными. Прием у дантиста в следующий вторник… встреча с новым свидетелем по делу об убийстве завтра после полудня… вечер с младшими скаутами в понедельник.

Поблуждав по всем этим датам, глаза остановились на числе, помеченном ярко-красными чернилами и обведенном пять раз для пущего эффекта. В следующую пятницу исполнилось бы девяносто пять лет его прадедушке. В этот день Гриффин должен был впервые встретиться со стариком. Но уже никогда не встретится. Потому что прадедушка никогда не вернется в Штаты из зимней поездки в Новую Зеландию, у берегов которой, на дне морском, покоится теперь его тело.

На прошлой неделе позвонил адвокат, сообщил о смерти Гарольда Мерсера и подтвердил, что Гриффин Шальной является единственным живым родственником и наследником состояния Мерсеров. Странно было думать о том, что фамилия, столь знаменитая богатством и знатностью в пригороде Клемента, штат Огайо, будет принадлежать теперь Гриффину. Он вырос, зная Мерсеров как богатейших и самых выдающихся граждан Клемента — их знали все. Кто бы мог предположить, что он сам — один из них?

Он скомкал черную форменную рубашку и бесцеремонно запихнул в помятую спортивную сумку. Потом с неторопливым стуком упали на пол ботинки. Гриффин рывком встал со скамьи и с усталым стоном стащил черные штаны. Покрутил левым плечом, чтобы снять онемелость, все еще сохраняющуюся после ранения, и направился в душевую.

Окунувшись в клубы пара, он с наслаждением чувствовал, как влажное тепло проникает во все поры, размягчает мышцы, снимает напряжение, накопившееся по многим причинам: сказывались и последствия пулевого ранения, полученного меньше двух месяцев назад, и растерянность, в которую повергло его неожиданное обретение семьи, тут же вновь потерянной, и странное, неизвестно откуда взявшееся осознание быстротечности и суетности жизни, не позволявших остановиться и насладиться мгновением…

Преследовавший его аромат цветов никак не удавалось выветрить из памяти. Аромат этот заставлял вспомнить светлые локоны, казалось просившие его прикосновения, и открытый взгляд карих глаз — о таких говорят «зеркало души».

Гриффин с досадой фыркнул. Бога ради! Он же оштрафовал эту женщину, забыл, что ли? Если и есть какой-то слабый шанс наткнуться еще раз на мисс Сару Гринлиф, она вряд ли окажется восприимчивой к каким бы то ни было романтическим поползновениям с его стороны. И все-таки он не удержался от улыбки, вспомнив выражение ее лица, когда этот презерватив полетел кувырком из бардачка вместе с кучей прочего имущества. Давненько ему не доводилось встречать людей, краснеющих от смущения. Да и тех, кто вообще способен испытывать такое чувство, осталось немного.

— Гриффин? Ты здесь? Он узнал голос друга и сослуживца, Митчела Стоунстрита, и откликнулся:

— Здесь, Стоуни.

В клубах белого тумана материализовался Стоуни в своей неприметной штатской одежде детектива. Почти белые волосы едва виднелись за паром, но невероятно черные глаза были пронзительны, как всегда, и Гриффин в очередной раз подивился тому, насколько угрожающий вид придают они в остальном вполне невинной его внешности.

— Хорошие новости, приятель, — сказал Стоуни, показывая белый конверт. Капитан Пирс прислал меня ради этого. Твой рапорт прошел инстанции. Тебя выперли на верхний этаж. Отдел мошенничеств. Хотя, чего тебя тянет к нам, жуликам, мне никак не, понять. Взял бы убийства или нравы. Чем плохо? Не мужик, что ли?

Все еще обнаженный и со стекающей по телу водой, с удовольствием ощущая свою мужественность — спасибо, Митчел, — Гриффин подошел к другу, взял конверт и открыл. Бумага, которую он вытащил, официальный бланк Полицейского управления города Клемента, штат Огайо, быстро обвисла в мокрых пальцах, впитав влагу из воздуха душевой. Тем не менее на ней были именно те слова, которые он хотел прочитать, и Гриффин улыбнулся.

— Убийства, на мой вкус, мрачноваты, — сказал он. — А в нравах все лунатики. Зато мошенничества… В общем, по мне, так это нормальное занятие. Между прочим, Стоуни, мне недоставало твоей мерзкой рожи с тех пор, как ты ушел из мотоотряда. Да, а рапорт о том, чтобы снять форму, я подавал почти два месяца назад. Долго же он блуждал.

Он сунул письмо и конверт другу, вернулся под душ и смыл остатки мыла. Когда он закрутил кран, Стоуни швырнул ему полотенце, и Гриффин небрежно обвязал им бедра.

— Не было вакансий, — пояснил Стоуни. — Ты заменяешь Томми Гандерсена. Его жена получила какое-то очень большое повышение по службе, и они переезжают на Запад. — Он улыбнулся и добавил:

— Мы с тобой, Грифф, снова будем напарниками.

— Как в старые времена. Надеюсь, в управлении знают, что делают. Стоуни фыркнул.

— Они хотят, чтобы ты приступил к работе через две недели, считая с понедельника, — сказал он, следуя за Гриффином в раздевалку. — Сумеешь до тех пор не въехать в неприятности на своем мотоцикле?

Гриффин легкомысленно кивнул.

— Да-да. Постараюсь.

— Как насчет перестрелок с плохими парнями один на один?

Гриффин нахмурился и бессознательно потер плечо. Кожа все еще была розовой, тонкой и сморщенной на груди и на спине в местах, где затянулись входное и выходное отверстия.

— На этот счет вы там можете не волноваться. Надеюсь, мне больше не придется заглядывать в прорезь прицела. Почему, думаешь, я просил о переводе? Служба в форме становится слишком опасной.

Стоуни посмотрел на друга с сомнением.

— Слишком опасной? Я правильно расслышал? И это говорит человек, проводящий отпуск в пустыне только для того, чтобы можно было носиться на мотоцикле по ночам, не включая фару?

Гриффин невесело улыбнулся.

— В пустыне в меня не стреляют. А на улицах слишком многое может случиться. Я хочу дожить до пенсии.

Он поднял руку, видя, что Стоуни хочет возразить. Ясно, что мог сказать друг. Что толку говорить о выходе на пенсию, если выходить некуда? К сожалению, сказать на это было нечего. Отец и мать умерли, а другой семьи у него нет. Уже нет, неохотно поправился он, вспомнив о смерти прадеда. В тридцать семь лет он почти не оставил следа на земле и особых планов на будущее не имел. Так стоит ли начинать думать о будущем именно сейчас?

Гриффин успел заправить черную футболку в изрядно поношенные джинсы, сунуть ноги в башмаки на плоских каблуках и вскинуть на плечо спортивную сумку, прежде чем ответил на собственный вопрос. И нельзя сказать, чтобы ответ ему понравился. Он начал думать о будущем, потому что последнее время ему почему-то ни о чем другом не думалось.

— Есть планы на вечер? — спросил он друга, беря с верхней полки шкафчика неслужебный мотоциклетный шлем.

Стоуни помотал головой.

— Элен не разговаривает со мной в этот уикенд. Гриффин поморщился.

— Опять? Что ты теперь натворил? Стоуни огорченно вздохнул.

— Понятия не имею.

— Тогда как обычно? — улыбнулся Гриффин, захлопывая шкафчик. — Дернем по маленькой, а?

— Конечно. Почему не дернуть?

Мужчины поболтали, пока Стоуни собирал свои вещи, и вышли из раздевалки в душистый весенний вечер.

— Слушай, — начал Стоуни, когда они остановились у темного блестящего «харлея» Гриффина, — может, ты поможешь разобраться в женской логике? Ты-то в бабах изрядно покопался?

— Покопался — это от слова «коп»? — Гриффин нахлобучил шлем и оседлал свою тяжелую машину. — Поверь, я понимаю женщин не лучше, чем ты. Встречаемся у Дельгадо?

Стоуни кивнул.

— Кто приходит первым, заказывает первую выпивку.

Гриффин кивнул в ответ и нажал на педаль. Это движение и взревевший мотор почему-то напомнили ему о стычке с женщиной, той самой, которая смотрела на него в зеркальце заднего вида и складывала губами слово «свинья». Он улыбнулся воспоминанию. Наверно, не понимала, что он догадается. Интересно, что бы она сделала, если бы он вернулся к «фольксвагену», выдернул ее из машины, арестовал и обыскал?

Улыбка стала шире. Наверно, подняла бы визг про грубость полиции и сексуальное оскорбление и засунула его в тюрягу. Впрочем, подумал он, вспомнив полоску спины под желтой футболкой, может, такое удовольствие и стоило бы того, чтобы проваландаться там пару лет.

Хмыкнув, Гриффин Шальной надел солнечные очки, дал газу и умчался прочь. Поскольку мисс Сара Гринлиф отныне и навеки превратилась в воспоминание, нечего забивать ею голову.

И все же пахла она здорово. И таких карих глаз он, кажется, еще не встречал. Интересно, волосы у нее на ощупь такие же мягкие, как на вид?..

Глава 2

— И что же твой ленч с братом в пятницу? Сара, покрывавшая глазурью кривобокий шоколадный торт, бросила на свою подругу, Элен Бингэм, мрачный взгляд.

— Как всегда. Уолли просто не может понять, почему у меня нет его амбиций и его преуспевания. Убежден, что я испортила себе жизнь, когда развелась с Майклом.

— Скажи, пусть отвяжется. Из того, что он подрядчик, еще не следует, что можно распоряжаться всем на свете, особенно твоей жизнью.

Сара согласно кивнула, понимая, что на самом деле все далеко не так просто.

— Впрочем, этот завтрак был не хуже других. И уж во всяком случае не хуже, чем то, что мне пришлось испытать по дороге.

С тех пор как она поставила подпись на квитанции за превышение скорости (а она по-прежнему считала штраф несправедливым), прошло три дня, но время ничуть не улучшило испорченное тогда настроение. Всякий раз при воспоминании об офицере по фамилии Шальной, а вспоминался он во всем его черном великолепии, она внутренне фыркала, как рассерженная кошка. Непонятно, почему он продолжал злить ее так долго и почему она не могла забыть его, а смущение по поводу собственного поведения еще больше выбивало ее из колеи. Теперь, готовя дом к вторжению пятнадцати младших скаутов, она только качала головой, дивясь своей реакции.