— Таков мой долг перед моим сюзереном, — ответил Фаро. — Но я обязательно вернусь, миледи.

Берти снова повернулась к нему лицом, и взгляды их встретились.

— Я и впрямь твоя леди? — спросила она шепотом: — Не смогу вынести мысли о том, что сердце человека, которого я буду ждать, не принадлежит мне.

Фаро долго и пристально смотрел на нее. Затем руки его скользнули под ворот туники, и он снял с шеи изящную продолговатую подвеску на длинной и тонкой золотой цепочке. Какое-то время он держал цепочку прямо перед собой. Потом тихо проговорил:

— В моей родной стране, когда мужчина берет женщину в жены, он дарит ей мангалсутру — символ того, что она замужняя дама и находится под защитой мужа: Обычно это какая-нибудь красивая вещица, украшенная драгоценными камнями, символизирующими любовь мужа.

Берти неотрывно смотрела на подвеску и странные символы, выгравированные на ней. Внезапно ее охватила дрожь, и она бессознательно облизнула пересохшие губы.

— Это украшение, — продолжал Фаро, — находилось в моей семье много поколений и переходило от отца к сыну. Было время, когда я мог бы одарить тебя всеми сокровищами, принадлежавшими моей семье. Но теперь могу предложить только вот это.

— О, Фаро!.. — выдохнула Берти, и глаза ее наполнились слезами. — Твое богатство — ничто по сравнению с моей любовью к тебе.

— Так ты примешь этот знак моей любви к тебе, чтобы он заменил меня, пока я не вернусь? — спросил Фаро, по-прежнему держа перед собой цепочку.

Девушка покраснела и кивнула. Ее обуревали столь сильные чувства, что она не могла вымолвить ни слова. Наконец она наклонила голову, и Фаро осторожно надел цепочку ей на шею, так, чтобы подвеска оказалась под платьем, между грудей.

— Ты оказала мне великую честь, — сказал он, поцеловав ее.

— Нет, Фаро. — Она взяла его лицо в ладони и пристально посмотрела ему в глаза. — Это ты оказал мне честь. Я никогда даже не надеялась… — Горло ее сжал спазм, предвещающий слезы. — Я думала, что меня нельзя полюбить.

Фаро осторожно провел ладонью по ее щеке, утирая слезы, а потом снова ее поцеловал.

— Ты похожа на самый прекрасный лотос, — сказал он. — Твое тело — полное и гладкое, как кремовые лепестки цветка, открывающиеся для меня. Когда я рядом с тобой, я как будто молюсь в самом святом из храмов.

Солейберт разрыдалась от счастья.

— О, Фаро, пожалуйста, — умоляла она, — не покидай меня. Я не смогу вынести мысли о столь скорой разлуке с тобой.

— О, мой цветок, — пытался он ее утешить, — это совсем ненадолго. В мое отсутствие ты будешь чувствовать мою любовь каждое мгновение.

Фаро отстранился и сжал пальцами подвеску, висевшую меж ее грудей. Поцеловав украшение, он вернул его на место и с нежностью прошептал:

— О, миледи Солейберт… — Ее имя прозвучало в его устах как шелест тончайшего шелка.

Влюбленные обнялись и крепко прижались друг к другу. Но тут послышался голос Баррета — он звал Фаро, — и им пришлось разомкнуть объятия.

— Я буду тебя ждать, — прошептала Берти; теперь она уже забыла о печали и была полна решимости.

Фаро кивнул и запечатлел на ее устах последний поцелуй.

— Однажды я подарю тебе вместе с самой прекрасной мангалсутрой нечто такое, что мог создать только Господь. И с сегодняшнего дня ты всегда будешь моей.

Берти улыбнулась и отстранилась от него. Окинув взглядом окрестные холмы, тихо сказала:

— А теперь уезжай побыстрее, иначе я не смогу это вынести.

Осознав мудрость ее слов, Фаро тут же поднялся и поспешно исчез за стенами Гринли.

Берти же еще долго сидела на траве, сидела до тех пор, пока небольшой отряд воинов, направлявшихся в Лондон, не выехал из ворот замка. Фигуры всадников постепенно уменьшались и вскоре скрылись за грядой холмов.

Но последний из всадников задержался на гребне холма и развернул своего вороного коня — словно хотел вернуться обратно к замку.

Берти тут же поднялась на ноги и, глядя на всадника, помахала ему рукой.

— Счастливого пути, любовь моя, — прошептала она. Конь взвился на дыбы, потом развернулся и тоже исчез за холмом.

Тихонько вздохнув, Берти медленно направилась к замку.

Ворвавшись в дом, Хейд хлопнула дверью с такой силой, что на полках вся утварь задребезжала.

— Святая Корра! — воскликнула Минерва.

— Боже милосердный… — пробормотал Руфус, сидевший за столом. Надзирая за посевными работами, он натрудил руки до водяных мозолей, и теперь Минерва обрабатывала их мазью, чтобы потом перевязать.

— Что с тобой, моя фея? — спросила Минерва. — Что случилось?

— Нечего особенного, — ответила Хейд. Швырнув свой недавно собранный мешочек в угол, она вышла на середину комнаты и, скрестив на груди руки, уставилась на Руфуса. — Не пора ли тебе заканчивать, Минерва? — спросила она, нахмурившись.

— Я могу и сам перевязать себе руки, — в смущении пробормотал Руфус; ему хотелось побыстрее убраться отсюда — подальше от разгневанной Хейд.

Хейд направилась к соседней комнате. Обернувшись, сказала:

— Да, это было бы замечательно, Руфус. Всего хорошего.

Руфус тотчас же вскочил на ноги.

— Нет, сиди, — приказала Минерва. Руфус послушно сел, а старуха повернулась к девушке: — Хейд, я терпеть не могу твоих детских истерик и скандалов. Придержи свой язычок. — Она взяла чистый лоскут и принялась перевязывать руку Руфуса. — А если не можешь сдержаться, отправляйся куда-нибудь в другое место.

Хейд вздохнула и пробормотала:

— Это не скандал и не истерика, Минерва. Просто я… — Она снова вздохнула.

— Хейд, дорогая, потерпи немного, — проговорила старуха. — Сейчас я закончу дело, и ты все мне расскажешь.

Тут с полки вдруг съехал горшок и, упав на пол, разлетелся вдребезги.

— Господь милосердный… — прошептал Руфус.

Хейд даже не взглянула на разбитый горшок. Приблизившись к Минерве, она пристально на нее посмотрела, затем процедила сквозь зубы:

— Что ж, очень хорошо. — Еще один горшок обрушился на грязный пол. — Я подожду.

Минерва с невозмутимым видом принялась перевязывать другую руку Руфуса.

Третий горшок треснул прямо на полке, где стоял. Минерва подняла голову и проворчала:

— Милая, тебе придется убрать все это.

— Ради Бога, Минерва… — в испуге пробормотал Руфус. — Если следующий горшок упадет мне на голову…

Четвертый горшок закачался на полке — и разбился об пол.

— Лучше успокойся, Руфус, — посоветовала Минерва. Она вытащила из-за пояса кривой нож и обрезала лоскуты у самых узлов. Потом взяла Руфуса за руки и вполголоса принялась читать молитву (в этот момент ложка с длинной ручкой, покоившаяся в отваре трав, стрелой пролетела через комнату, разбрызгивая какую-то зеленоватую жидкость, и ударилась о дальнюю стену).

— Тебе следует подержать повязки всю ночь, — сказала старуха, поднимаясь из-за стола. Направившись к полке, она сняла с крючка небольшой кожаный мех. — А утром омой свои руки вот этой водой. — Она протянула мех Руфусу.

— Прими мою благодарность, Минерва, — сказал арендатор и тут же громко вскрикнул: огромный горшок спрыгнул с полки и разбился об пол прямо у него за спиной. — Всего хорошего вам, леди Хейд, — проговорил он с дрожью в голосе. И тут же выскочил за дверь. Дверь с громким стуком захлопнулась за ним, судя по всему, без его участия.

Минерва повернулась и внимательно посмотрела на девушку. Окинув взглядом комнату, спросила:

— Когда же ты успела научиться всему этому?

Но Хейд нисколько не интересовали горшки, разбитые ею в гневе. Глядя в глаза старухе, она заявила:

— Я хочу, Минерва, чтобы ты погадала мне сейчас же. Раскинь камни.

— О нет, ты этого не хочешь, — покачала головой Минерва. — Правда, я пыталась научить тебя кое-чему, потому что ты имеешь на это право по своему рождению — с тех самых пор, как родилась и крошкой лежала в объятиях матери. И вот сейчас… — Она снова оглядела комнату, и ее морщинистое лицо осветилось улыбкой. — Сейчас ты в порыве гнева бьешь мою посуду!

— Раскинь камни! — потребовала Хейд. — И если захочешь, то потом поговорим о том, что мне причитается по праву рождения.

— Конечно, раскину, если ты так настаиваешь. — Минерва подошла к самой высокой полке и сняла с нее меховой мешочек. Затем, вернувшись к столу, выдвинула стул и уселась. — А теперь скажи мне, фея, зачем тебе это и почему ты так торопишься? — Минерва принялась распускать шнурки мешка.

Хейд тоже села за стол. Скрестив на груди руки, ответила:

— Тороплюсь, потому что хочу немедленно узнать, за кого выйду замуж.

Минерва взглянула на нее с недоумением:

— Хочешь прямо сейчас узнать?

— Да-да, прямо сейчас! — закричала Хейд и с силой ударила кулаком по столу. — Минерва, неужели не понимаешь? Я хочу знать, кто будет моим мужем, вот и все. Хочу знать его имя.

— Но это же лорд Тристан, моя фея, — сказала старуха, снова стягивая шнурки мешка. — Я думала, что ты уже давно все поняла.

— Нет, не поняла. Пожалуйста, раскинь камни с рунами.

Минерва в задумчивости смотрела на девушку. Наконец с вздохом сказала:

— Ладно, хорошо. Хотя ты никогда ни одному моему слову не верила. — Сделав глубокий вдох, она встряхнула мешок с камнями и забормотала:

Дождь прошел, и ветер с гор раздувает мой костер. Ты, старуха в сотню лет, На вопрос мой дай ответ. Корра милостива к нам, Силу даст моим камням. Брось скорей их — поручусь, Ты узнаешь правды вкус. На вопрос мой дашь ответ, Ведьма многих сотен лет.

Передав мешок Хейд, старуха спросила:

— Ты ведь помнишь, что тебе нужно сделать? Хейд молча кивнула и закрыла глаза. Держа перед собой мешок, заговорила:

— Я хочу знать, кто станет моим спутником жизни. Руны, скажите мне правду. Скажите сейчас же.