Два часа спустя Рэндал медленно спускался по лестнице. В прихожей никого не было, хотя свет горел. Пальто Рэндала лежало на стуле. Он надел его и почти крадучись вышел через парадную дверь, которая закрылась за ним с едва слышным щелчком.

Он сел в «бентли», завел мотор и выехал на Белгрэйв-сквер. И только тут осознал, что же с ним произошло, осознал это со всей ясностью. На секунду он возненавидел Джейн за то, что она лишила его еще одной иллюзии, разбила в прах еще одну его мечту.

Он думал, что Джейн не такая, как другие. В ней было что-то особенное, что всегда привлекало его, помимо более явных достоинств. Рэндал думал, что нашел в ней нечто, что всегда искал, нечто такое, что невозможно было выразить словами, нельзя объяснить даже самому себе, но все же искал это нечто всю свою жизнь.

А теперь он понял со всей очевидностью, что ошибался. Джейн была очень милой, очень привлекательной молодой женщиной, но в ней вовсе не было ничего такого, что отличало бы ее от сотни других милых и привлекательных молодых женщин, которых он добивался слишком легко и которые любили его не ради его самого, а из-за его мужской привлекательности — неотразимости, как считали они.

Если бы он только сам знал, чего хочет, если бы мог это сформулировать. Но мечты его были такими же неопределенными и расплывчатыми, как еще не созревший в голове новый сюжет. Он только знал, что эти мечты живут в нем, постепенно зрея, но пока еще не готовы облечься в слова. Такое же радостное возбуждение он испытывал при первом пробуждении в его мозгу нового сюжета. Тот же восторг и любопытство, что и при мысли о том, чего он ищет и не находит в женщинах.

Он испытывал то же волнующее беспокойство, у него так же перехватывало дыхание, когда в его жизни появлялась новая женщина. Но обычно возбуждение быстро покидало его, оставляя после себя легкую тоску, неудовлетворенность и разочарование. Да, вот оно, нужное слово. И тут Рэндал вспомнил, от кого он уже слышал его раньше.

«Если вы женитесь на Джейн, то будете разочарованы», — сказала ему Сорелла.

Голос ее, произносящий эти слова, словно зазвучал у Рэндала в ушах. Он вспомнил, как раздражили его тогда ее слова. Но она оказалась права. Теперь он знал это. Рэндал разочаровался в Джейн — она его подвела.

А еще Сорелла как-то сказала: «Люди часто не соответствуют нашим ожиданиям».

И это тоже была правда. Джейн не оправдала его надежд. Он ожидал от нее большего, гораздо большего. И теперь он знал, что у нее этого просто не было и поэтому она не смогла ему этого дать.

Рэндала посетило странное ощущение — он словно протягивал руки к чему-то неосязаемому. Но к чему — Рэндал не знал в точности. Он очень хотел, он отчаянно жаждал чего-то, чего никак не мог отыскать.

Собственная жизнь виделась Рэндалу чем-то вроде паломничества. Словно он бредет по извилистой дороге, зная, что должен следовать ей, как бы далеко она ни вела. Время от времени ему казалось, что он достиг желанной цели, но, отдохнув немного, он понимал, что снова ошибся. То, что он нашел, было лишь миражом, лишь еще одной мечтой о том, что лежало впереди.

Он был пилигримом, ищущим свой путь к еще не открытой, неизведанной Мекке, которая не нанесена на карту и к которой не ведет шоссе с указателями. Мираж — вот чем была для него Джейн и многие до нее.

«Обманутые ожидания, разочарование» — эти слова словно преследовали Рэндала. Он лег в постель, а слова все крутились и крутились в его мозгу. Рэндал заснул, повторяя их, а когда проснулся на следующее утро, слова по-прежнему были с ним.

Хоппи ворвалась в комнату, прежде чем Рэндал успел приступить к завтраку.

— Простите, что приходится беспокоить вас так рано, Рэндал, — сказала она. — Но вы должны подписать вот эти письма. Я не стала бы настаивать, если бы они не были срочными.

— Давайте их сюда.

Рэндал открыл папку и стал подписывать все подряд, даже не взглянув на письма. Он поступал так, только если очень торопился или был чем-то сильно расстроен. Хоппи посмотрела на него с беспокойством.

— Что-то не так? — спросила она.

— А почему что-то должно быть не так? — резко поинтересовался Рэндал.

И Хоппи тут же поняла, что что-то очень даже не так. Но, будучи женщиной тактичной, она ничего не сказала, а только собрала торопливо подписанные письма и вышла из комнаты.

Полчаса спустя, одевшись и выйдя в прихожую, Рэндал обнаружил, что там его ждет Сорелла. На девочке было новое пальто, а на голове — зеленый бархатный берет в тон платью.

— Можно мне поехать сегодня с вами? — почти умоляюще произнесла она.

— Если хочешь, пожалуйста, — буркнул Рэндал.

Они в полной тишине дошли до лифта, и, только когда оказались в автомобиле, Сорелла тихо спросила:

— Сегодня репетиция в костюмах, да?

Рэндал снова что-то буркнул, направляя машину в поток движения на Парк-Лейн, довольно медленного, с пробками и частыми остановками.

— Можно мне что-то сказать? — спросила Сорелла через несколько минут.

— О пьесе? — поинтересовался Рэндал. — Если собираешься сказать мне, что что-то не так, то я и сам знаю.

— Конечно, знаете, — кивнула Сорелла. — Я была в театре вчера днем. Я оставалась там почти до шести, а потом Хоппи захотела, чтобы я поехала домой вместе с ней, и пришлось уйти.

— И к какому же выводу ты пришла? — поинтересовался Рэндал.

В голосе его звучал сарказм. Он давно уже не разговаривал с Сореллой в таком тоне. А она только посмотрела на него удивленно из-под своих длинных ресниц.

— Люсиль очень встревожена и несчастна.

— Что ж, если и так, это не моя вина, — сказал Рэндал.

Он перебрал в памяти события последней недели. Нет, ему не в чем было себя винить. Он не сделал ничего такого, что могло бы сделать Люсиль несчастной. Он был с ней мил и всячески демонстрировал ей внимание и заботу.

Нет, еще раз повторил себе Рэндал, если Люсиль и несчастна, это не его вина. Сорелла могла и ошибиться. Но в то же время он знал, что это маловероятно: Сорелла редко ошибается.

— Может быть, Эдвард мог бы выяснить, в чем дело, — предположила Сорелла. — Думаю, он знает, что что-то не так. Я слышала, как вчера он говорил кому-то: «Хотелось бы мне, ради всего святого, знать, что беспокоит Люсиль. Она вдруг сделалась молчаливой и спокойной, а когда Люсиль молчит — это серьезно».

И Рэндал вдруг осознал в одну секунду правду этих слов. Люсиль действительно была последнее время спокойной и молчаливой. Обычно она была яркой, шумной, царила над всем. Ее невозможно было не заметить или забыть. Люсиль всегда доминировала, заполняла собой всю сцену, так что казалось, что больше ничего и никого в театре не было. Теперь Рэндал, кажется, понимал, что идет не так.

Он рассчитывал, что Люсиль будет царить на сцене. Поэтому он и написал роль Марлен для актрисы, привыкшей блистать. Наверное, когда он писал, то подсознательно имел в виду именно Люсиль, хотя и не ожидал тогда, что именно она сыграет эту роль. Эффект, который был необходим, мог быть достигнут, только если главная героиня затмевает всех на протяжении трех актов пьесы.

Именно это и было неправильно, именно это не давало ему покоя.

Люсиль играла свою роль, произносила реплики, совершала в нужный момент нужные действия, но она больше не доминировала. Она словно отстранилась от происходящего на сцене, оставив свою телесную оболочку, но лишив ее наполнения. А только неповторимое обаяние, темперамент и огонь Люсиль могли принести постановке «Сегодня и завтра» успех.

Сорелла была права — как она была права! И все же какое-то упрямство внутри Рэндала не позволяло ему признать это окончательно. Они доехали до театра, не произнеся больше ни слова, и Рэндал, оставив Сореллу, направился к двери, ведущей на сцену. Он думал, что Сорелла пройдет через боковое крыло к главному входу. Точнее, он вообще не думал о ней, торопясь вверх по лестнице в гримерную Люсиль.

В гримерной была ее костюмерша, старая Мэгги, которую все любили, но которая становилась сущим дьяволом, если была чем-то недовольна или если ей казалось, что Люсиль не уделяют должного внимания. Гримерная была ярко освещена, в воздухе стояло благоухание цветов, расставленных в вазы, к которому примешивался аромат любимых духов Люсиль.

— Мистер Джепсон уже здесь, Мэгги? — спросил Рэндал.

— Доброе утро, мистер Грэй, — ответила та. — Да, он был здесь минуту или две назад. Не думаю, чтобы он успел далеко уйти.

Рэндал выглянул в коридор и увидел Эдварда Джепсона, выходящего из соседней гримерной.

— Эдвард, я хочу с тобой поговорить! — крикнул ему Рэндал.

— Ну конечно, старина. Здесь обнаружилась пустая гримерная, и я забил ее для себя. Ты ведь знаешь, с какой чертовой кучей людей мне приходится видеться, пока ставится пьеса, а Люсиль раздражается, если я веду деловые переговоры в ее гримерке. Говорит, что это разрушает атмосферу.

Эдвард провел Рэндала в гримерную, совершенно непохожую на ту, из которой Рэндал только что вышел. Здесь стоял обычный письменный стол, два жестких стула и множество их отражений в пыльных зеркалах, висевших на стенах.

— До мебели пока не дошли руки, — с ухмылкой произнес Эдвард. — Но я не забываю об этом. — Он достал из шкафа бутылку виски и поставил на стол два стакана.

— Наливай себе, — предложил Эдвард.

— Для меня слишком рано, — сказал Рэндал.

— А я пропущу немного. — Налив себе виски на два пальца, Эдвард сделал большой глоток. — Так что там у тебя за головная боль?

— Это ты мне скажи, что случилось с Люсиль?

Эдвард удивленно поднял брови, но затем, видимо, решил не увиливать от ответа.

— Хотелось бы мне это знать, — развел он руками.

— Лучше тебе это выяснить, — сказал Рэндал. — Завтра премьера. Если спектакль пойдет так, как прошла вчерашняя репетиция, можно смело закрываться к концу недели.