Доктор Нонна - Влюбленный скрипач (сборник)

– Это просто чудо что за доктор! У моей свекрови после климакса такие головные боли начались – ужас просто, она не то что из дому – она из спальни в ванную выйти не могла. Терапевты, невропатологи, эндокринологи – да все, все только руками разводили: мол, что вы хотите, классическая мигрень, терпите, темнота и покой – все, что можем посоветовать. Хотели уже инвалидность оформлять. Приступы-то чуть не каждый день. А после шариков этих гомеопатических – тишина и покой. Прямо волшебство! И сам он такой чудесный, ты в него сразу влюбишься! Ну… не в том смысле, что влюбишься, а… ладно, сама увидишь.

Старенький профессор был удивительно похож на доктора Айболита: худенький, седенький, бородка клинышком, круглые очочки. Выслушав Женю, он нахмурился:

– Ну, голубушка, как же я могу вашему мужу заочно лечебный курс составлять? Вот приходите с ним на прием, обследуем, подберем препараты…

Но вытащить Семена к доктору, конечно же, не удалось. Мужчины! Пока пластом не лягут, ни за что не согласятся, что им помощь требуется. В конце концов Женя уговорила профессора выписать самые общие средства: для укрепления тонуса, снижения утомляемости и профилактики сердечных заболеваний.

Маленькая бутылочка темного стекла, за которым таинственно пересыпались крохотные шарики, казалась ей волшебной. Но – слишком простой. У Семена должно быть все самое лучшее, решила она, сворачивая на Невский, к антикварному магазину. Когда-то Женя заходила сюда часто: аура старины, окутывавшая здесь даже самые простые предметы, делала их странно притягательными. В старых зеркалах, казалось, еще жили тени тех, кто смотрелся в них сто, а то и двести лет назад.

Она выбрала маленькую серебряную коробочку с чеканными узорами и выпуклой буквой «С» на крышке. Кажется, это называется «бонбоньерка».

Коробочка лежала в кармане, а Женя шла сквозь веселую пестроту Невского и соседних переулков и все гладила, гладила крышечку. Казалось, невозможно оторвать пальцы от этой теплой выпуклости: С – Семен, С – Судьба… С —…

– Женя?

Она вздрогнула и обернулась. Воздух вдруг кончился, как будто под дых ударили: хочешь вздохнуть, а нечем. Колени стали ватными, в животе похолодело.

– Саша?

Едкий холод сменился знакомым жаром, щеки запылали, в горле пересохло. Он приобнял ее за плечи и повел к маленькой невзрачной кафешке. А Женя только послушно передвигала враз ослабевшие ноги, ни словом, ни движением возразить не могла. Да что же это, в самом-то деле!

Саша усадил ее за дальний, в самом углу, столик, заказал чай – по-прежнему не отрывая взгляда от Жениного лица. Уж конечно, он прекрасно видел, что с ней творится – не в первый раз! Нежно взял ее безвольную руку и начал целовать ладошку – медленно, тягуче, неодолимо…

– Ваш чай, пожалуйста, – официант появился так беззвучно, что Женя вздрогнула от неожиданности. Или не беззвучно? Или это она сама так провалилась в свой привычный пожар, что уже ничего вокруг не видит и не слышит? Да что она, марионетка, что ли?

Коробочка лежала в одном кармане, бутылочка от «доктора Айболита» – в другом. Женя стиснула ее в кулаке: прикосновение холодного гладкого стекла словно вернуло ясность мысли.

– Мне нужно идти, я…

– Да ладно, посиди, не каждый день видимся. А ведь не чужие. – Саша опять попытался завладеть ее рукой, но Женя не позволила.

– Чужие! Понял? Я замужем, и я его люблю! – она вскочила, едва не опрокинув стул.

– Подумаешь! Я тоже женат, но я ее не люблю, – усмехнулся Саша и уверенно преградил ей дорогу.

Ничего, ничегошеньки не осталось от того стеснительного солдатика: ни робости, ни неожиданного смущения – ничего! Только этот знакомый жар от его прикосновений и взглядов. Ну ничего, с этим она как-нибудь справится!

Обойдя протянутую руку, Женя стремительно двинулась к выходу. И по улице летела так, точно Саша гнался следом, обжигая шею горячим обессиливающим дыханием.

Дома она долго намыливала и терла руку, которую он целовал, – как будто на ней могли остаться грязные пятна. Почему-то было стыдно и этого жара, и этой внезапной слабости, словно она предала Семена. Хотя ведь ничего же не произошло! Ничего! Ничего?

– Ну, Светочка, пора. Беги к ребятам.

– Не пойду.

– Как – не пойду? – изумилась Женя. – Ты же так хотела в школу?

– А теперь – не хочу, – Света упрямо набычилась, надула губы, даже пышный белый бант стал торчать как-то сердито. – Я домой хочу!

Одной рукой она вцепилась в руку матери, другой – в руку отчима. И вжалась между ними, как будто спряталась. Семен Петрович присел перед ней на корточки:

– Ты же только что скакала и радовалась, что уже большая. Что случилось?

Женя отошла к ограде, предоставив уговоры Семену – почему-то Света тянулась к нему куда сильнее, чем к матери, обожала военные байки и слушалась с полуслова.

– Она, – Света мотнула головой в сторону здания школы. – Она серая. И страшная. Как крокодил!

– Вот те раз! Наш дом тоже вроде серый. Ты же не боишься в подъезд заходить?

Девочка немного подумала и помотала головой, мол, не боюсь, потом обернулась на «страшную» школу и кивнула. Одернула пышный белый фартук, подтянула гольфы, потопала, даже подпрыгнула раза два – хорошо ли сидят новые туфельки? Смешно заскакали бомбошки на белых гольфах. Подняла новенький синий ранец, зачем-то понюхала. Женя дома и сама его нюхала, вспоминая детство, – ранец пах остро и незнакомо, но, в общем, вкусно.

– Ладно. Только пусть бабушка пирожков испечет, – донеслось до Жени, заставив невольно улыбнуться. Бабушкой Светочка звала Валю.

Как же, думала Женя, ей сказать-то, что недолго осталось «бабушкиными» пирожками лакомиться. У одинокой Вали неожиданно нашлась троюродная сестра. Да не в Ленинграде, а в какой-то астраханской деревне. Валя проплакала два дня, а потом решилась: мол, простите, я с вами, как с родными, жила, но все же – «как». А тут родная кровь, хоть и дальняя. Вот и будем вместе доживать, да и я старые косточки на южном солнышке погрею, и вы когда-никогда в отпуск приедете. Женя и радовалась за тетю Валю, и печалилась – как теперь без нее, сжились, сроднились.

Первое сентября выдалось солнечным, почти жарким, и чугунная оградка – типично питерская, узорная, блестящая свежей черной краской – была почти горячей. От криков и пестроты кружилась голова и слегка подташнивало. Голову, что ли, напекло? Надо было хоть воды с собой взять. Что-то я совсем расклеилась, подумала Женя. В последнее время она постоянно чувствовала себя не в своей тарелке: не то чтобы больна, но как-то все время нехорошо. То слабость, то в сон клонит, то голова кружится.

Улыбаясь, Женя следила, как Светочка, подхватив ранец, опять заскакала козленком. Семен пристрожил ее:

– Ты уж, Светик, давай поспокойнее. Как за партой-то усидишь?

– Не беспокойтесь, дедушка, – улыбнулась подошедшая учительница. – Все в порядке будет, привыкнет, полный ранец пятерок приносить будет. Да? – она наклонилась к Свете, но та, нахмурившись, отступила, прижалась к Семену Петровичу:

– Это мой папа!

– Ох, извините, пожалуйста! – смутилась учительница. – Ты Светлана? Ну, пойдем, Светлана, за пятерками?

Женя отцепилась наконец от оградки – да что ж в голове-то так смутно? – подошла к ним и прижалась к плечу мужа, глядя, как Света уходит «в новую жизнь». Семен тоже глядел – и как-то печально.

– Ты чего загрустил? – затормошила его Женя. – Расстроился, что дедушкой тебя назвали? Ну их всех, они ничего не понимают, а ты у меня самый красивый и самый молодой.

– Да нет, ничего, – улыбнулся Семен. – Все в порядке. Так, подумалось. Выросла наша девочка. То все только наша была, а теперь – школа, потом институт, а там и замуж. Ну, ладно, это жизнь, все хорошо. А вот ты что-то бледненькая. Голова не кружится? Может, давление?

– Сейчас в медпункт загляну, померяю.

В части Женя сразу отправилась к Яне Александровне.

– Сто двадцать на восемьдесят – хоть в космос, – улыбнулась фельдшерица, складывая старенький тонометр. – Чего это ты вдруг давление кинулась мерить?

– Да голова что-то кружится в последнее время, не пойму, что за напасть.

– Ну вот, сразу и напасть. Может, ты просто беременна?

– Побойся бога, мне до сороковника уже рукой подать!

– И что? Во-первых, еще не сорок, во-вторых, даже сорок – это еще не шестьдесят. Так что давай-ка ты, подруга, к гинекологу. И прямо сегодня, не тяни, все же не девочка, в самом-то деле. Иди у начальства отпрашивайся – я вот тебе направление в поликлинику выписала, чтобы не цеплялись, что в середине рабочего дня срываешься.

Гинекологиня глядела на Женю довольно сурово:

– Беременность семнадцать недель. Не понимаю вашего удивления. Вы вроде такая интеллигентная дама, не какая-нибудь, – она хмыкнула, – подзаборная. И беременность, – она заглянула в карточку, – не первая. А ведете себя, как девочка наивная, которая не понимает, что к чему. Что ж вы, не заметили? За менструациями не следили?

Жене стало стыдно:

– Следила, но… у меня цикл неровный, особенно летом, поэтому как-то… и я думала – наверное, возраст уже…

– Возраст! – фыркнула врач. – Это вы про климакс, что ли?

Женя кивнула.

– Ну какой климакс, дама? Вы что, на пенсию собираетесь? Вам лет-то сколько?

– Почти сорок.

– Да вижу, вижу ваше «почти»! – Она снова зашелестела карточкой. – Нет, надо же! Вы это так говорите, как будто это бог знает какой возраст. И сразу – климакс! Нет, ну бывает, конечно, ранняя менопауза, и в тридцать пять даже бывает. Но, уверяю вас, очень и очень редко. У большинства – в пятьдесят, ну уж не раньше сорока пяти, так что вам до этих радостей далеко, еще пятерых родить успеете. Или еще какие-то симптомы заметили? – ее взгляд стал немного обеспокоенным. – Жар, зуд, в туалет чаще бегать стали? Потому что я пока никаких патологий не вижу, но всякое бывает.