Доктор Нонна - Влюбленный скрипач (сборник)

Наконец вернулась Саша с радостным Павлушей.

– Бабушка, смотри! – Он поставил модель самолета перед ней.

– Это же сколько стоило? – Мария Александровна покачала головой. – Ты, доченька, зря транжиришь!

– Мам, ну ты посмотри, как Пашка счастлив! – Саша чмокнула мать в щеку и засмеялась.

– А ты не хочешь мне рассказать, откуда у тебя такие деньги?

Лицо дочери помрачнело:

– Это долгая история, мам. И я не уверена, что она тебе понравится. Знаешь, я устала считать каждую копейку. Я хочу жить, нормально жить, понимаешь? И мне… ну почти все равно, откуда эти деньги. Если, конечно, они не в крови. А они не в крови, я знаю точно.

Мария Александровна ошеломленно смотрела на дочь, узнавая и не узнавая ее. Эта, другая Саша немного ее пугала. И в то же время дочь казалась такой уверенной, что рядом с ней становилось… да-да, спокойно. Вот такое противоборство чувств. Что, оказывается, возможно.

Увидев Сашу первый раз возле тюремных ворот, Давид сразу влюбился. Так, как влюбляются в юности, пылко, безоговорочно, восторженно. Да, он понимал, что шансов покорить сердце этой тоненькой медноволосой красавицы у него почти никаких. Он видел, что намного моложе ее. Знал, что ему с его двумя курсами музыкального училища нечего ей предложить. Однако он знал еще и то, что сделает все возможное, и невозможное тоже, чтобы быть рядом с ней и чтобы она с ним чувствовала себя счастливой. Это его стремление совпало с давним желанием уйти наконец из дома, где всегда царили беспросветность и мрачная рутина повседневности.

Родители Давида были инженерами-строителями и всю жизнь проработали в стройтресте за зарплату. Отец попивал, мать скандалила. Давид никаких проблем родителям не доставлял, а вот младший брат, зачатый в алкогольном опьянении отца, родился умственно отсталым и болезненным. Мать, Циля Давидовна, яркая еврейка с красивыми густыми волосами и огромными карими, всегда грустными глазами, все время плакала и проклинала мужа. Дедушек и бабушек не было, чтобы помочь ей. После перестройки отец совсем спился, а матери пришлось «челночничать». Понимая, что ей в это сложное время просто не справиться одной, Давид по вечерам стал подрабатывать грузчиком.

– Да выгони ты его! – говорил он матери про отца.

– Давид! У тебя души нет. Куда выгнать? На улицу? Человек ведь.

– Какой человек?! Алкаш! Мразь! Ты батрачишь, а он пьет! – с горечью возражал Давид.

Мать начинала плакать, он обнимал ее и успокаивал:

– Ну ладно, ладно. Это твоя жизнь! Пусть живет с нами, раз ты хочешь.

Отдушиной его была скрипка. Стоило Давиду взять ее в руки, как забывались все проблемы, отступали на задний план нищета и грязь повседневности, и он словно парил в невесомости, между небом и землей, среди волнующих, завораживающих звуков музыки.

Когда Давид заканчивал первый курс, он впервые увидел директора училища и дирижера городского оркестра Исаака Моисеевича, невысокого лысого мужчину с внушительным брюшком. Тот был председателем комиссии, принимавшей у первокурсников экзамены. После выступления Давида Исаак Моисеевич поднялся со своего места (что было более чем удивительно), подошел к юному музыканту и крепко его обнял.

– Виртуозно! Браво, юноша! Я поставлю тебя первой скрипкой! – восторгался директор. – Вот как надо играть и чувствовать музыку! – Это уже адресовалось остальным студентам, не без зависти поглядывавшим на везунчика.

Так Давид стал играть в городском оркестре. Но это было занятие больше, конечно, для души, поскольку доходы от концертов оставляли желать лучшего. И все труднее оказывалось выкручиваться материально – репетиции съедали все вечернее время, тратившееся прежде на подработку.

Однажды Исаак Моисеевич буквально выловил Давида из потока студентов, расходившихся после занятий по домам.

– Задержись, юноша. Мне необходимо с тобой поговорить.

– Да, Исаак Моисеевич. – Давид очень торопился домой, ведь брата Вовочку нельзя было надолго оставлять одного, а мать на несколько дней уехала за товаром.

– Не здесь, мой дорогой, не здесь. Разговор-то серьезный, – усмехнулся директор. – Пойдем-ка ко мне в кабинет, от лишних глаз подале.

Давид впервые оказался в директорском кабинете с красивой офисной мебелью и мягким кожаным диваном, на который он даже не решился сесть. Толстенький Исаак Моисеевич очень органично вписывался в этот интерьер. От директора пахло деньгами: белоснежная рубашка, шейный платок и вязаный жакет непривычно смотрелись в то время. Давиду тоже хотелось так шикарно одеваться. В особенности приковывал взгляд королевский перстень с огромным бриллиантом. Раньше Давид не видел, чтобы мужчины носили перстни, да и где он мог такое увидеть.

– Ты плохо одет! – Исаак Давидович пристально и бесцеремонно рассматривал Давида, его вытертые джинсы, старый пуловер, поношенные кроссовки. – Денег не хватает?

Тот молча кивнул.

– Хочешь заработать?

– Ну еще бы!

– Да, деньги всякие нужны, деньги всякие важны, – задумчиво проговорил Исаак Моисеевич, не спуская с юноши глаз. – Молчать умеешь?

Давид снова кивнул.

– На, вложи в футляр скрипки. – Директор протянул ему перевязанный бечевкой сверток. Давид смотрел огромными глазами, не решаясь что-либо сказать. – А скрипку оставь у меня! Вот ключи от кабинета. Постарайся зайти за своим инструментом так, чтобы тебя никто не видел. И еще… – Он протянул ошеломленному парню довольно толстую пачку денег. – Это тебе за начало работы. Гуляй, веселись, живи на полную. И купи себе что-нибудь из одежды. – Исаак Моисеевич снова брезгливо окинул Давида взглядом. – Вот адрес. Спросишь виолончелистку Диану. Передашь ей пакет, а она тебе тоже сверток даст. Вот и все.

– Я могу идти?

– Иди, мальчик. Да! У тебя будет кличка Скрипач. А я – Дирижер, значит. И, сам понимаешь, никому… – Он приложил указательный палец к губам.

Так Давид стал курьером Дирижера, не зная, что он передает и кому. Каждый раз адрес менялся, а оплата за услуги увеличивалась… Опрометчивая юность не давала возможности задуматься, что же за поручения он выполняет: ему что-то вкладывали в футляр скрипки, а он выполнял роль почтальона.

Так прошло несколько месяцев. Давид уже привык к этому занятию, легко и стабильно приносившему хорошие деньги. Матери он врал, что подписал выгодный контракт с кабаре-клубом, где требовался скрипач. Циля Давидовна верила сыну. Впрочем, у нее, замученной работой, заботами об инвалиде и муже-алкоголике, не было ни сил, ни времени сомневаться. Поначалу Давид уговаривал мать бросить торговлю, а потом понял, что ей просто необходимо хотя бы на несколько часов уходить из дома. Ведь он и сам мечтал уйти, вырваться из него и зажить наконец по-человечески. Но денег, которые Давид приносил, хватило пока только на то, чтобы купить приличную одежду для себя и матери и привести в порядок квартиру. Планов у юноши было громадье, однако осуществиться им не удалось…

Возвращаясь как-то ночью со своего очередного тайного задания, Давид не обратил внимания на ничем не примечательного парня, который шагал вслед за ним по другой стороне улицы. Ну идет себе человек и пусть идет. Мало ли таких бродит по ночам. Миновав освещенную часть города, Давид свернул в пустынный парк – причем не осторожности ради, он любил бывать тут. Ночной парк привлекал его особенно: острее ощущался свежий смолистый запах сосен, мягко светила луна, как большая небесная лампочка, – и тишина вокруг. В этой тишине очень четко были слышны его шаги по гравийной дорожке. Как и все музыканты обладавший очень чутким слухом, Давид вскоре услышал посторонний шорох и, приглядевшись, заметил темную фигуру, крадущуюся среди кустов. Только тогда он понял, что его «ведут»… и, резко вильнув в сторону, побежал. Парк оказался заброшенный, заросший, в этом было и преимущество, и беда. Давид то и дело натыкался на поваленные деревья или тесно сплетенные ветки кустарников. Мешал бежать, конечно, и футляр от скрипки, который цеплялся за все что придется. Правда, шума погони Давид не слышал, однако продолжать путь со своей таинственной поклажей посчитал опасным. Вполне может быть, что за ним следят не первый день и уже знают, куда он направляется. Приметив заросшее молодым кустарником большое дерево, на котором луна ярко высветила вырезанные ножом сердца, Давид, размахнувшись, бросил футляр, попав в самую гущу листвы. Да, это был правильный шаг. Преследователь и не думал исчезать. Похоже, он лучше Давида знал заброшенный парк и встретил юношу на самом выходе. Драться, а тем более пытаться снова убегать было бесполезно – преследователь имел преимущество: маленький пистолет, небрежно зажатый в руке. Впрочем, тон незнакомца оказался вполне миролюбив.

– Ты чего убегаешь?

– А что, нужно стоять и ждать, когда на тебя нападут? – буркнул Давид.

– Где скрипка?

– Потерял!

– Ты мне сказки не рассказывай. Посидишь пару суток – вспомнишь.

Действительно, его продержали почти неделю… и вдруг отпустили. Он даже не понял, что кто-то хлопотал об этом.

Тогда и состоялась встреча Давида с Сашей у тюрьмы. И он благословил тот день, когда стал курьером у Дирижера, день, который приблизил час его свидания с ней. В груди Давида словно зажглась яркая лампочка, согревая душу теплым, ласкающим светом.

В тот же вечер, не думая о возможной слежке, он отправился в парк. Футляр оказался на месте.

Утром Давид принес его Дирижеру. Тот долго смотрел на юношу сквозь стекла очков и вдруг заявил:

– Все содержимое – твое.

– А что там?

– Дома посмотришь. Только закройся в комнате, когда смотреть будешь! – усмехнулся Исаак Моисеевич.

Давид думал, что догадывается о том, что носит в футляре от скрипки. Белый порошок в их городке входил в моду. Давид понимал, что передает смерть людям, но время было такое, когда выживали кто как мог. Однако он ошибался. Это были не наркотики…