Доктор Нонна - Влюбленный скрипач (сборник)

Яна глядела на серебристую коробочку – диктофон? откуда? – как на скорпиона.

– Я… я ничего не делала…

– Может, сами и не делали, – покладисто согласился следователь. – Как же такими ручками в грязных железках ковыряться? Можно ведь маникюрчик попортить. Жениха попросили?

– Иосиф тут ни при чем!

– А кто при чем? У такой… красотки, – почему-то это слово прозвучало так, словно означало что-то грязное, непристойное, – у такой красотки наверняка про запас десяток-другой поклонников имеется. И кто-нибудь, кто в машинах разбирается, среди них найдется. Чтобы испортить в нужной машинке тормоза. Или рулевое управление? За соответствующее вознаграждение, – он плотоядно облизнул губы.

Яна сквозь душный тошнотворный ужас попыталась собрать бессвязные мысли:

– Почему вы говорите «или»? Значит, вы сами не знаете? Может, и тормоза, и руль, и вообще вся машина была в порядке? Пусть ваши эксперты или кто там у вас, посмотрят и скажут – я ничего с ее машиной не делала!

– Посмотрят, Яна Сергеевна, непременно посмотрят. Но у экспертов, знаете ли, очередь, а вы все время врете. А мотивчик-то у вас – ого-го какой! И возможностей – хоть отбавляй. И что нам с вами делать?

Он замолчал, впившись взглядом в ее испуганное лицо. И молчал долго. Минуты три, наверное. Так что Яна в конце концов не выдержала:

– Все? Я могу идти?

– Можете, душенька, конечно, можете. И адвокатику перед этим можете позвонить – что же мы тут, звери какие, что ли? У вас же адвокатик на такой случай непременно имеется? А у нас все по закону, – улыбаясь, он подтолкнул к ней какую-то бумагу – с гербами, с печатями.

Яна не сразу сумела прочитать разбегающиеся в глазах строчки: «…избрать мерой пресечения содержание…»

– Что?!

– Ну как же! – обрадовался следователь. – В соответствии с общественной опасностью. Я сперва-то ведь и не собирался вас задерживать, но как вас на свободе оставлять? Вы ведь такая шустрая девушка. Вдруг вы еще кого-нибудь убьете?

Он улыбался. Улыбался, черт бы его побрал!

Улыбался, всхлипывала Яна, облизывая разбитые о стену костяшки пальцев. Какая я дура! Зачем, ну зачем я вырядилась на этот допрос, как на вручение премии «Оскар»? Надо было прийти серенько, скромненько, в костюмчике а-ля сельская училка, без макияжа, без прически, пучок на затылке и очочки за двести рублей. Нет, решила прилично выглядеть! Зачем?! Он ведь меня возненавидел с первого взгляда: ты тут вся такая из себя красивенькая и богатенькая, а я, серенький, тебе жизнь-то отравлю. И отравил.

Недаром мне тогда, когда мы с Иосифом про Таньку разговаривали, показалось, что нас кто-то подслушивает. Это точно соседка была, что на Иосифа облизывается. И подслушала, и записала. И следователю отдала. Или, может, самой Таньке? А диктофон в машине, наверное, нашли. Вот следователю счастье-то! Мало того что громкое дело в руках, так еще и подозреваемых не надо искать – вот она я, готовенькая. С этой записью больше никаких улик не надо, практически чистосердечное признание! Да еще и экспертам подскажет, они все, что надо, найдут. И свидетелей отыщет, которые собственными глазами видели, как я Танькину машину портила. Нет, погодите, машину я портить не могла – я же к свадьбе готовилась. Значит, у меня алиби? Или я могла ее накануне испортить? Или, как там следователь сказал, попросила поклонника? Господи, да было бы желание – доказать все, что угодно, можно! А желание у него есть.

И на допрос больше ни разу не вызвал – маринует. Господи, что же делать! Я же умру тут, в этой камере!

Яна почувствовала, что в глазах темнеет, ноги стали какими-то ватными, звуки доносились глухо, как сквозь толстое одеяло:

– Именем Российской Федерации… за отсутствием состава преступления…

В ушах зазвенело, и она потеряла сознание…

– Яна, Янушка! Очнись, пожалуйста!

Конечно, ласковый голос Иосифа ей мерещится. Или она спит. А когда очнется, опять увидит унылые деревянные панели, которыми в России облицовывают стены, кажется, всех официальных учреждений, а уж залов суда – непременно. Или, хуже того, взгляд упрется в облупившуюся сизую краску на холодных ребрах нар. Но щеку грело явно солнечное тепло – нет, это не зал суда, тем более не камера.

Яна осторожно взглянула сквозь ресницы – что-то зеленое. И еще кусочек голубого. И немножко белого. Это же небо! Небо и на нем облако!

Может, все-таки открыть глаза?

Скамейка. Кусты какие-то вокруг. За ними…

– Нет! – она снова зажмурилась, чтобы не видеть это жуткое серое здание с золотыми буквами «СУД» на табличке цвета запекшейся крови.

– Все позади, любимая! – Иосиф, сидевший рядом, крепче прижал ее к себе. – Следствие показало, что машина твоей тети была исправна. Это случайность. Ну не плачь же, любимая! Все позади!

Яна открыла глаза. Рядом со скамейкой стояли мама и отец. Они улыбались, но лица у них были виноватые. А вон Георгий, и в руках что-то блестящее.

– Я-ка! Тебе! – он передал ей плоский квадратный сверток.

Непослушными пальцами Яна развернула блестящую бумагу, открыла глянцевую коробочку желтоватого картона… В коробке лежало блюдечко с голубой каемочкой и вензелем Екатерины Великой в центре. На плотной карточке с золотым обрезом дрожащими буквами было выведено: «Чтобы ты все в жизни получала на нем! Твоя бабушка Женя».

– Выходи, красавица. – На лице далеко уже немолодого милиционера мелькнуло хмурое подобие улыбки. – И больше сюда не попадай. Не твое это дело, поняла?

Саша кивнула – говорить она не могла: судорогой сжало горло так, что даже дышать было трудно.

Господи, неужели все позади и сейчас она поедет домой, прочь из этого проклятого места? Домой, где ее ждут мама и маленький Павлик. Домой!

Саша оглянулась. Покрытые ржавчиной и налетом белесой дорожной пыли ворота тюрьмы, где она провела три немыслимо долгих, страшных дня, закрылись. Вот уж точно: никогда не зарекайся ни от сумы, ни от вот этого, что, пожалуй, в десять раз страшнее самой унылой нищеты.

Ничего! Все образуется. Все будет хорошо. В конце концов, уже должно прийти время для белой полосы… после стольких-то черных.

Тополиный пух кружился в воздухе, садился на лицо и щекотал нос. Это было приятно. Очнувшись от раздумий, Саша поняла, что улыбается.

– Ветер свободы будоражит и пьянит, так, что ли? – послышался рядом молодой насмешливый голос.

Саша подняла глаза. В нескольких шагах от нее стоял высокий парень, светловолосый, плечистый, совсем юный. Он смотрел на нее с любопытством и… что-то еще было в его глазах, такое, от чего щеки Саши вдруг вспыхнули непрошеным румянцем. И она попыталась отвернуться, чтобы скрыть его.

– Негоже прелестной барышне разгуливать одной в столь непотребном месте. Позволите вас подвезти? – не унимался веселый незнакомец, которого, похоже, ничуть не смущало ни Сашино молчание, ни ее холодный, настороженный взгляд.

– На чем? На палочке верхом? Или из тыквы появится карета? – сухо осведомилась Саша, мимоходом подумав, что тыкву, которой здесь и в помине не было, приплела совсем некстати.

– Боюсь разочаровать вас. Но все гораздо прозаичнее. Будем ловить попутку.

Саша не успела ничего ответить, как ее рука уже оказалась в его горячей ладони. Удивительный незнакомец, почти мальчишка, который был лет на восемь моложе Саши, вел ее за собой с такой уверенностью, словно имел на это полное право, словно ничего особенного в том не было и быть не могло.

– А вот и карета… То бишь попутка.

Саше показалось, что он и руку-то не успел поднять, а возле них, окутанная облаком пыли, уже тормозила старенькая «Волга».

– Подбросите нас… до центра? – Он вопросительно посмотрел на Сашу.

Она кивнула и покорно села в машину. Этот странный парень так легко и спокойно управлял ситуацией, что уже казалось невозможным не подчиняться ему.

В нагретом солнцем автомобиле Сашу разморило. Кажется, она даже задремала, потому что обрывки разговора сидевших впереди мужчин доносились до нее нечетко, словно уши ей заткнули ватой. Вроде бы водитель спросил у парня, не оттуда ли он, а тот ответил, что да, именно так, и ничего ужасного в этом нет, со всяким может случиться. Потом заговорили о рыбалке, а после настырный водитель опять вернулся к прежнему. Так напрямую и спросил: «За что сидел?» Саша, даже будучи в полудреме, слегка испугалась – разве можно так, с места в карьер? – и открыла глаза, готовясь, если что, ввязаться в ссору. Но никакого «если что» не случилось. Парень усмехнулся и коротко, очень спокойно ответил: «За то, что дурак».

Денег с них владелец «Волги» не взял, нарочито ворчливо буркнув: «Ладно уж. Что с вас брать-то? Идите».

– Стоящий мужик, – одобрительно заметил Сашин попутчик, провожая глазами сигнальные огни легковушки. – Получается, мы сэкономили, а значит, сейчас прямая дорога – в кафе. Тебе нужно выпить кофе и прийти в себя.

– Мы уже перешли на «ты»? – нахмурилась Саша.

– А разве нет? – искренне удивился он. – Точно. Мы даже не познакомились. Меня зовут Давид. Как иудейского царя, помнишь?

А ведь он очень хорош, подумала вдруг Саша. Серые глаза, спокойные и чуть насмешливые; четкие черты лица; взлохмаченные волосы, придающие ему вид бесшабашный и неунывающий.

– Редкое имя. Ну ты и выглядишь… прямо скажем, по-королевски. – Саша наконец улыбнулась Давиду, и снова внезапный румянец вспыхнул на ее щеках. Девушка даже рассердилась и мысленно прикрикнула на себя: хватит уже краснеть, как девчонка. Но он опять так странно смотрел на нее, что приводил в смятение… в недоумение…

– Ну а как же зовут тебя?

– Что ж, будем знакомы. Саша.

– А, Шурочка. Тебе очень идет это имя.

– Саша. Александра, – упрямо повторила она. – Только так и не иначе. Видишь ли, папа хотел мальчика, а родилась я.