Пытаясь подавить искушающий внутренний голос, Гриф напомнил себе, что он может стать тем, кого всегда ненавидел. Ему надо как-то пережить трудные времена и при этом сохранить корабль. Разве что-то изменилось в его убежденности по сравнению с теми временами, когда рядом был Грейди? Разумеется, нет; хотя теперь Гриф остался в одиночестве.

Француз приготовился привести еще один аргумент в свою пользу, и в этот момент головы всех присутствующих в таверне повернулись в сторону вновь прибывшего. Фигура человека, появившегося в дверном проеме, определенно заслуживала внимания: плотные фланелевые штаны, подкованные ботинки и парусиновые гетры выглядели довольно нелепо в данном месте, учитывая к тому же теплую португальскую погоду. Человек был небольшого роста, с розовыми от жары щеками, а когда он снял парусиновую шляпу, то под ней обнаружилась бледная лысина. Близоруко щурясь, он окинул взглядом помещение, словно крот, вылезший на свет, и внезапно обратился к хихикающей официантке с типичной британской формальностью.

Улыбка мгновенно сползла с лица Грифа, когда он услышал, что человек спрашивает что-то о капитане Фросте. Он даже успел приподняться, но девушка тут же с ухмылкой указала в его сторону, и надежда на уединение была утрачена.

Приблизившись к столу, за которым сидел Гриф, незнакомец довольно громко произнес:

– Майлс Сидни, сэр, ваш покорный слуга.

Взволнованное выражение лица сидевшего напротив француза явилось достаточной компенсацией для Грифа за нежелательное внимание.

– Добро пожаловать, мистер Сидни, – любезно произнес он. – Чем обязан?

– Я хотел бы обсудить с вами возможность зафрахтовать ваш корабль, – без тени смущения заявил мистер Сидни.

Гриф удивленно приподнял брови, затем кивнул в сторону француза:

– Кажется, образуется очередь.

– О, – сказал мистер Сидни, – значит, вы уже ведете переговоры?

– Кто именно хочет зафрахтовать мой корабль?

– Я и мой коллега.

– В качестве пассажиров?

– Не совсем так. – Лицо Сидни вспыхнуло энтузиазмом, и он, наклонившись вперед, пояснил: – Я знаю, что у вас есть опыт перевозки натуралистов и образцов растений, мистер Фрост. Вот почему я потратил чертовски много времени на поиски и наконец нашел то, что искал, а именно – вас. Видите ли, мой коллега и я – ботаники, и нам очень повезло – мы получили поддержку спонсора и теперь намереваемся собрать достойную коллекцию на побережьях южных морей. Это путешествие займет около восьми месяцев, а может быть, и больше, если экспедиция окажется успешной.

– Ага, значит, натуралисты? – Внезапно в голове Грифа возник образ, который он тут же со злобой отверг. – Но я никогда не принимал участия в экспедициях натуралистов.

– О, возможно, вам не приходилось участвовать в самом путешествии, зато я видел, в каком прекрасном состоянии находились образцы графа Морроу, когда они прибыли в Ботанический сад. Я сказал моему коллеге Томасу Картрайту – может быть, вы слышали о нем?.. Так вот, я сказал Тому: «Парень, который доставил эти образцы, да еще в таком великолепном состоянии, как нельзя лучше подходит для нашей экспедиции». Нам часто приходится сталкиваться с тем, что морское сообщество не может оценить истинную ценность собранных образцов, не то что вы, сэр. Мне достаточно было одного взгляда на эти молодые деревца кек-ропии, чтобы понять – вы отлично знаете, как надо обращаться с растениями.

Плечи Грифа напряглись при упоминании Морроу.

– Мистер Сидни, – раздраженно сказал француз, – я сомневаюсь, что вы сможете заплатить столько, сколько запросит капитан Фрост.

Глаза маленького человечка сузились.

– А-а, так вы его агент? Позвольте уверить вас, оплата будет вполне достойной. К тому же мы берем на себя обеспечение продуктами и прочими корабельными запасами.

– Этот человек вовсе не мой агент, – резко сказал Гриф, окидывая мистера Сидни изучающим взглядом. – Мне необходимы восемь тысяч фунтов, чтобы я мог сняться с якоря.

– Понятно, капитан. И, скажем, еще две тысячи, чтобы вы решили все свои проблемы во время путешествия? Уверен, мы сможем договориться.

Гриф развел руками и насмешливо посмотрел на бородача.

– Думаю, наш с вами разговор закончен. Прощайте, сударь.

Француз тяжело вздохнул:

– Семьдесят пять процентов, капитан.

Гриф покачал головой, потом негромко произнес:

– Я не пират и не собираюсь становиться пиратом ни за какие деньги. – При этом он чувствовал себя так, словно с его плеч свалился тяжелый груз.

– Ну-ну! – одобрительно воскликнул мистер Сидни. – Конечно, вы не пират. Могу я присесть? Чудесный день, не правда ли, сэр?

К тому времени, когда «Арканум» снабдили продовольствием и поставили на якорь в Гавре, Гриф убедился, что маленький человечек по имени Сидни далеко не простак. За его суетливой любезностью скрывалась душа скряги. Соленая говядина была приобретена за полцены, а что касается свежей телятины и птицы, то все это предназначалось только для избранных, так же как ром и плоды лайма. Вся эта чудесная бережливость достигалась путем долгих переговоров и взаимных рукопожатий между Сидни и агентами по снабжению судна, с частыми обращениями к Грифу, который должен был воспринимать все это как неизбежное, иначе путешествие вообще могло не состояться. Зато во всем, что касалось обещанного гонорара, Сидни проявил удивительную щедрость, заявив Грифу, что услуги капитана достойны самой высокой оценки и что он не сомневается в его заботе о судьбе образцов растений, которые вскоре будут собраны.

Они уже две недели ждали в Гавре прибытия Томаса Картрайта, и каждый день Сидни обещал, что его коллега «вот-вот должен прибыть, хотя он очень поглощен многочисленными заботами и, возможно, забыл назначенную дату». Гриф отпустил команду на берег, а сам развлекался посещением книжных лавок, имея на руках небольшую, выделенную из предполагаемого бюджета сумму, которую мог потратить на книги. Остальные деньги он положил в сейф и иногда, проснувшись среди ночи с мыслями о пиратах, французе и девятифунтовых пушках, вставал и проверял, на месте ли монеты.

Цена, которую он заплатил за то, чтобы чувствовать себя в безопасности, не давала ему покоя. Мысли о Тесс постоянно преследовали его, воспоминания оживали с новой силой каждый раз, когда Сидни начинал с любовью говорить о различных растениях или настаивал на особых условиях для их защиты. Год назад он выбросил Тесс из головы и обратил горечь утраты в гнев, но сейчас воспоминания вернулись, вызывая душевную боль. Перед Грифом снова представало ее лицо, он слышал ее голос, чувствовал ее в своих объятиях, а ее смех, звучный, полный радости, заставлял его особенно остро ощущать унылость и пустоту жизни.

Он ужасно скучал по ней, но разве не сам он выбрал такую судьбу? Теперь он стал мудрее. Гриф не сомневался, что любовь является самым слабым местом в созданной им защите. Его близкие – все те, кого он любил и кто заботился о нем в детстве, – были потеряны для него навсегда, ион не должен позволить себе снова стать уязвимым.

Но, оставаясь очень одиноким, Гриф продолжал думать о Тесс. Она вторгалась в его мысли так незаметно, что иногда казалось, будто бы эта женщина находится рядом, а не за сотни миль отсюда, в объятиях другого мужчины. Стоя у поручня в наступающих летних сумерках, Гриф рисовал в своем воображении ее портрет: темные волосы ерошит легкий ветерок, изящные руки лежат на гладком поручне. Он вспоминал мельчайшие детали, а затем с мучительной тоской уничтожал милый образ, заменяя его тем, который вызывал у него досаду и злость. Она выбрала мерзавца Стивена, и он никогда не простит ей этого. Любого другого он мог бы вынести, но только не Элиота-младшего...

Этого человека он ненавидел со всей страстью и ревнивой злобой.

И все же Тесс, как неотступное видение, постоянно терзала его душу; это была его незаживающая рана.

Однажды утром наконец Томас Картрайт прибыл. Гриф в это время находился на берегу, а когда он вернулся на корабль, то увидел Сидни, суетящегося вокруг многочисленных ящиков и коробок.

Маленький ботаник был крайне возбужден. Схватив Грифа за руку, он суетливо произнес:

– Приехал, приехал! Теперь мы можем отправляться в путешествие! Я поместил его во вторую каюту, капитан. Надеюсь, вы не будете возражать, поскольку в другой каюте полно книг. Том вел себя очень легкомысленно и теперь нездоров. Думаю, пересечение Ла-Манша не пошло ему на пользу, а затем ему еще пришлось вынест, и путешествие сюда от пристани в ужасной маленькой лодчонке... В общем, я не буду вдаваться в подробности, но, боюсь, бедный Том далеко не моряк и мы не скоро увидим его вне каюты.

Гриф не стал напоминать, что именно второй каютой, обычно предназначавшейся для стюарда, пользовался он сам, расположившись там после смерти Грейди. Это было одно из немногих мест на корабле, которое не пробуждало у него слишком ярких воспоминаний. Однако за ту цену, которую уплатил и Сидни и его друг Том, Гриф был готов спать где угодно; поэтому, найдя свои инструменты аккуратно сложенными на столе в кают-компании, он без комментариев перенес их в капитанские апартаменты.

Затем Гриф послал Мазу на берег за командой, и к полудню наполовину протрезвевшие матросы начали возвращаться на борт. Гриф с беспокойством встречал каждого, зная, что вербовщики всегда охотятся за излишне доверчивой добычей. Если моряк забредал в какое-нибудь сомнительное заведение, первый глоток спиртного мог оказаться для него последним, сделанным на берегу, и он просыпался уже на мокром полубаке незнакомого корабля с головной болью и пустым карманом.

К вечеру шестеро членов команды уже были на борту, но Мазу и старый Гаффер все еще отсутствовали, так что Грифу оставалось лишь неподвижно сидеть на темной палубе и ждать.

Ближе к полуночи послышался плеск весел, и Гриф, вскочив, подбежал к поручню. Перегнувшись вниз, он пытался разглядеть приближающуюся лодку и, когда услышал басовитый оклик Мазу, облегченно вздохнул, а затем тихо спросил: