Хизер Грэм - Влюбленный мятежник

Епископальная церковь Святого Иоанна у ручья Шокое, окрестности Ричмонда, Виргиния

Споры тянулись бесконечно, острые, жаркие и страстные, но затем, как ни странно, делегаты постепенно утихли. Сопротивление, по мнению Эрика, еще ощущалось, но сегодня здесь, в Ричмонде, начинало приобретать форму то, чему суждено было определить судьбу страны.

Во всем городке не нашлось помещения достаточно большого, чтобы вместить столь представительное собрание, поэтому делегаты встречались в церкви. Для лоялистски настроенных жителей — тех, кто ощущал мятежную глубину происходившего под святыми сводами, — сам факт, что они собирались в церкви, представлялся непристойным.

И несмотря на предупреждения о необходимости соблюдать осторожность, на трибуну вновь вышел Патрик Генри, этот гигант с Запада, грубоватый, но красноречивый оратор, который, кажется, обладал способностью сдвигать горы силой своего слова.

— Бесполезно муссировать этот вопрос, сэр. Господа могут сколько угодно кричать: «Мир, мир!» Но мира нет. Война уже почти началась.

Следующий порыв ветра с севера принесет с собой бряцание оружия.

Неужели мы так боимся за свою жизнь и так дорожим спокойствием, что готовы ради них надеть на себя цепи рабства? Прости меня, Господи! Не знаю, какой путь выберут остальные, но что до меня, то даруй мне. Боже, свободу или смерть!

Молчание было ответом на его слова, все еще эхом отдающиеся под сводами церкви. Медленно поднялись несколько делегатов, чтобы возразить ему, но тут вскочил на ноги Ричард Генри Ли, заявив, что поддерживает резолюцию Генри. За ним одобрительно высказался Томас Джефферсон.

Когда делегаты завершили обсуждение, было решено сформировать комитеты.

Также решили, что для защиты Виргинии будут созданы войска.

И стало известно, что в ближайшие дни пройдет голосование по кандидатам, которые во второй раз поедут в Филадельфию.

Покидая церковь бок о бок с Вашингтоном, Эрик молчал, у него в ушах все еще звучали слова Патрика Генри. Звучали все громче и громче.

Два года назад они все назвали бы его речи изменническими. Но теперь лишь самые упрямые лоялисты могли так думать.

— Он войдет в историю, — заметил Вашингтон, когда они шли к ближайшей таверне.

— Полагаю, да, — согласился Эрик.

Вашингтон внезапно Остановился, прислонившись к дереву, едва начавшему выпускать мягкие зеленые листочки. Он повернулся и пристально посмотрел на Эрика:

— Знаешь, а ведь война будет.

— Да, я тоже так думаю.

— Что будешь делать ты?

Эрик, сжав челюсти, спокойно посмотрел на друга:

— Я думаю, Джордж, что за эти годы я больше чем доказал свою преданность Виргинии.

— Твоя преданность вне сомнений. Но будут сильно задеты твои интересы. Я разговаривал со многими близкими друзьями, которые собираются возвращаться в Англию. Фэрфакс и Салли… они скоро уезжают. Многие друзья.

Эрик хмуро кивнул:

— Я разговаривал с некоторыми из моих двоюродных братьев, что решили уехать. Сегодня вечером у меня назначена встреча с одним дальним родственником из Камеронов. Я продаю ему свою собственность в Англии и покупаю те его владения здесь, что граничат с моими землями.

— Тебе повезло, что ты смог осуществить такую сделку. — Вашингтон смотрел на друга внимательно. — А как твоя жена?

Эрик, сам не ожидая того, так напрягся, что невольно выдал себя.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — произнес он слишком поспешно.

В последние месяцы жизнь неслась быстро и яростно. События свершались одно за другим. Его несло дикими ветрами перемен, и хотелось управлять ими. Он запрещал себе думать об Аманде днем. Но она преследовала его ночами, и к боли и желанию присоединилась горечь. Он никогда не сможет доверять ей. Что, во имя Господа, она делала, убежав из дома ночью? Встречалась с важным представителем тори? Или с любовником? А может, любовник и тори были одним и тем же лицом? Его гнев на нее был так велик, что он не смог оставаться с ней.

Она солгала насчет ребенка. Она что-то знала о смерти лошади Дэмьена. Она предавала его на каждом шагу.

— Почему ты спросил о моей жене? — спросил он холодно.

— Эрик, я твой друг. То, что твоя жена не изменила своих политических симпатий, хорошо известно…

— Ее в чем-то подозревают? — равнодушно задал вопрос Эрик.

— Эрик, я не хочу тебя обидеть…

— Джордж, ты меня не обижаешь. Но Аманда — моя жена. Она поддержит меня.

— Ты в этом уверен…

— А если нет, — сказал Эрик, упрямо сжав челюсти, — я сам разберусь с ней.

— Но если…

— Я разберусь с ней, Джордж. Даю тебе в этом честное слово.

Если будет необходимо, я распоряжусь, чтобы ее убрали.

Вашингтон взглянул на него и грустно вздохнул:

— Дай Бог, мой друг, чтобы ты смог. Я бы на твоем месте не смог. Но пойдем выпьем вместе, пока у нас еще есть на это время. У меня возникает предчувствие, что события, которые До сих пер тащились черепашьим шагом, вскоре помчатся бешеным галопом.

Двадцать минут спустя они все уже сидели в таверне — Эрик Камерон, Джордж Вашингтон, Ричард Генри Ли, Патрик Генри и другие.

Пожилой джентльмен с северных окрестностей Ричмонда по имени Пьер Дюпре присоединился к их компании. Но несмотря на то что собравшиеся пили и смеялись, стараясь избавиться от чувства напряженности, которое сами создали, Эрик заметил, что Дюпре следил за ним, не обращая особенного внимания на истинных заводил, лидеров революции.

Дюпре, седой, безукоризненно одетый, в горчичного цвета бриджах и алом сюртуке, наряду со всеми поглотил изрядную дозу виски Но когда остальные сдались и собрались уходить спать, Дюпре не двинулся с места. Наконец поднялся и Вашингтон, и за столом остались только они двое — Дюпре и Эрик.

— Ну, мой юный друг, — предложил Дюпре, — может быть, еще по стаканчику?

Свеча на столе почти догорела. Откинувшись в кресле, Эрик усмехнулся, чувствуя себя легко как никогда.

— Месье Дюпре, вы пристально изучали меня. Почему?

Старик ответил легким пожатием плеч:

— Любопытство, месье. Ничем не оправданное.

— Любопытство? — Удивившись, Эрик поднял свою оловянную кружку и сделал большой глоток виски. — Признаюсь, я несколько озадачен, месье. Скажите мне, что вы хотите узнать?

— У меня, нет намерения оскорбить вас.

Эрик улыбнулся:

— Так не оскорбляйте меня, а просто говорите.

Дюпре глубоко вздохнул.

— Может быть, я смогу оказаться вам полезен?

— В таком случае благодарю. Но пожалуйста, расскажите же, что все это значит.

Дюпре заговорил, сначала так тихо, что его слова были едва слышны в пустой комнате:

— Насколько я понимаю, Аманда Стирлинг теперь стала леди Камерон?

Эрик вдруг снова почувствовал, как судорогой свело Мышцы, острая боль полоснула сердце. Одиночество, горечь. Он хотел свою жену.

Хотел, чтобы она была рядом, лежала с ним, постанывая от желания.

И в то же время ему хотелось ударить ее и уйти прочь.

— Она моя жена. — Он не осознавал, что его глаза потемнели и сузились, что с лица слетела натянутая улыбка, а слова прозвучали как рычание. — Если у вас есть что сказать — говорите, поскольку я устал и быстро теряю терпение.

— Это деликатный вопрос…

— К черту деликатность! Или говорите, или оставьте меня в покое!

— Это целая история…

— Так рассказывайте!

Дюпре долго колебался, но трусом он не был. Он не стушевался при виде гнева Эрика, а быстро произнес:

— Очень много лет назад я знал ее мать.

— Мать моей жены?

— Да. Она была красавицей. Такой красивой! Светлой и грациозной, с солнцем в глазах, в словах, в каждом движении: Она была сама страсть, сама энергия, в ней кипела жизнь! Вспоминая ее, я сам молодею. Она была такой живой…

«Как Аманда, — подумал Эрик. — С вечным огнем в глазах, жаром в душе, страстью к жизни».

— Продолжайте, — опять коротко буркнул он.

Пьер Дюпре придвинулся ближе.

— В те времена я часто приезжал в Уильямсберг. Я был французом, родившимся на виргинской земле, преданным королю Англии. Но когда узнал, что в Уильямсберг прибывают акадийцы, я посчитал своим долгом приехать. Я обязан был помочь этим людям, которые говорили на одном со мной языке. Вы понимаете?

Эрик едва кивнул.

Дюпре продолжал:

— Я дружил с Ленорой. Она доверяла мне. Она… она обратилась ко мне за советом.

— За каким? — требовательно произнес Эрик.

— Видите ли, она была сама доброта. Видела страдания людей, видела их потерянность и растерянность. Когда прибыли корабли с высланными акадийцами, Ленора потребовала, чтобы ее муж приютил Некоторых из них. Возможно, это оказалось не столь уж большим благодеянием для них. Вы ведь знаете Найджела Стирлинга…

Опять Эрик сурово кивнул, ничего не сказав. Дюпре и не требовалось его поощрения. Он продолжал:

— Ей ни в коем случае не нужно было выходить за него замуж.

Ни в коем случае! Стирлинг всегда был средоточием всего жестокого и грубого, что может быть в человеке, несмотря на все его титулы, земли и богатства. Ради еще большего он готов был пойти на все. Он не заслуживал такой женщины, как Ленора.

— Помилуйте, сэр! Добрая женщина давно умерла и похоронена.

И свободна от Найджела Стирлинга. Так о чем вы печалитесь теперь?

— Она пришла ко мне, сэр, потому что ждала ребенка. Ребенка, зачатого не от Найджела Стирлинга, а от симпатичного молодого француза. Вернее, от акадийца, сэр. От человека, которого Стирлинг нанял в качестве помощника на жалованье.

Эрик резко выпрямился.

Дюпре увидел, что его слова попали в цель.

— Она полюбила. Глубоко полюбила. О, это легко понять! Стирлинг — жестокий, черствый, грубый. И прекрасный француз с яркими глазами и черными как смоль волосами, ласковый и добрый. Он любил ее, я уверен. Разве можно было не любить Ленору? Но когда она пришла ко мне, я сразу понял, что эта история может закончиться только скандалом. Я сказал ей, что она не должна больше грешить, что ей нужно родить Стирлингу ребенка и — ради собственной безопасности и ради спасения жизни своего возлюбленного — не позволить ему ни о чем догадаться. — Он вздохнул, покачав головой. — Как же я ошибался! Ей надо было бежать с французом, надо было бежать с ним в Новый Орлеан. Она могла обрести счастье. Вместо этого…