— Мадам, вы остановите меня? — требовательно спросил он Аманда лежала молча, глаза ее были закрыты Он наклонился ниже, спрашивая с еще большим нажимом:

— Аманда, я могу взять свою жену сегодня ночью?

Ее губы чуть-чуть приоткрылись. Он положил ладонь на ее грудь, шепнув в ямочку у ключицы:

— Дорогая…

— Да! — вырвался из ее горла еле слышный шепот. Затем она вскрикнула, открыв на секунду изумрудные глаза, и закрыла их вновь, обняв его. Она не могла смотреть сейчас ему в лицо, но это было не важно.

Двигаясь, он касался ее, гладил ее грудь, щеки, вновь грудь. Находил губами ее губы, распаляя жену поцелуями. Ее губы приоткрылись, из них вырвался слабый стон, и тут его охватило ликование:

Аманда снова начала двигаться. Двигаться в унисон с его толчками, опускаясь и поднимаясь под ним, словно волна огня.

Где-то в середине последовавшей бури Эрик наконец позволил себе чистое удовольствие полноценного обладания женой, полного погружения в ее пылающую огнем желания плоть. Безудержное вожделение, которое он сдерживал так долго, выплеснулось наружу, и он взял ее с первобытным слепящим желанием, с неустанным напряжением и энергией и наконец ощутил взрыв наслаждения, заставивший его содрогнуться раз и еще раз глубоко внутри нее.

Они оба были опутаны ее волосами. Аманда открыла глаза только тогда, когда Эрик коснулся ее щеки, и застонала, попытавшись отвернуться в порыве какого-то нового ужаса. В тревоге и нетерпении он повернул ее обратно к себе.

— Что-нибудь не так?

Она прислонила голову к его плечу, жарко шепча:

— Это не правильно! О Боже, что ты сделал ей мной!..

— Я удивлен, любимая. Что я сделал такого, чего не сделал бы, окажись твоим мужем, юный Тэрритон или Гастингс с его подбородками, а?

— Дело не в этом, — прошептала она.

— А в чем? Во мне? Простите меня, миледи, но я думал, что причинил вам так мало боли, насколько было вообще возможно. Нет, называйте меня эгоистом сколько вам угодно, но все же могу поклясться, что доставил вам удовольствие.

— О!, »

Аманда отвернулась. Он поймал жену за плечи и, уложив на спину, склонился над ней, требовательно заглядывая в глаза.

— В чем дело?

Она облизнула губы.

— Дело не в тебе, а во мне!

Он откинулся назад, стараясь, чтобы тяжесть его тела не давила на нее;

— В тебе…

Она закрыла глаза. Никогда еще ему не приходилось видеть на лице женщины выражения такого откровенного несчастья.

— Милорд, — произнесла она едва слышно, — только женщина легкого поведения может… чувствовать такое…

Конца фразы он не расслышал, поскольку ее шепот становился все тише.

— Кто тебе такое сказал? — спросил он так резко, что она вновь испуганно распахнула глаза.

— Я вела себя так… ты, должно быть, ужаснулся.

— Ты вела себя так, как нужно. Я не в ужасе, а в восторге. Ты моя жена. Теплая и влекущая. И признаюсь, я покорен навсегда. Если я чему и ужасаюсь, так это тому, что скоро вынужден буду тебя покинуть.

Ее глаза были такими большими и беззащитными. Что же так сильно пугает ее? Эрику отчаянно захотелось защитить ее от всех напастей жизни. Он прижал жену к себе и горячо зашептал:

— Скажи мне! Кто сделал это?

— Я не могу! — прошептала она, но не отстранилась. Наоборот, свернувшись клубочком, прижала сжатые в кулаки руки к его груди, спрятав голову у него под подбородком. Он вдохнул аромат ее волос и дал себе самому клятву, что будет любить ее до дня своей смерти, защищать от всех превратностей судьбы.

— Ш-ш-ш… Я больше не буду спрашивать. Когда ты станешь мне доверять, расскажешь сама. А пока поверь моим словам: ты более совершенна, чем я смел бы мечтать, и я этому очень рад. — Поколебавшись, он добавил:

— Я ведь обещал, что это будет приятно.

Аманда вздрогнула, и он рассмеялся, проведя пальцем вокруг ее уха.

— Ну же, признайтесь, мадам, разве вам не было приятно?

— О каких гадостях вы спрашиваете, сэр!

— Тогда я проведу повторный урок! — сообщил он и подмял жену под себя. Ее глаза испуганно распахнулись, но тут же улыбка тронула губы. Он поцеловал ее.

И он любил ее снова, опять доведя до пика высшего наслаждения и сам испытав такую же сладостную агонию чувств. Изможденная и ослабевшая, она прильнула к Эрику, и он крепко обнял ее, обвив рукой чуть пониже милых выпуклостей груди. Он думал, что Аманда уже заснула, когда раздался шепот:

— Милорд? — Ее голос был тих, мягок и ленив.

— Да, любимая?

— Честно говоря… Думаю, это можно назвать… приятным.

Он улыбнулся и позволил себе закрыть глаза. Никогда еще сон его не был столь глубоким и безмятежным.

Через, несколько дней Аманда уже удивлялась, как она могла думать о том, чтобы отказать Эрику. Он был требовательным, ненасытным, непредсказуемым и волнующим, а самое главное, он жил в соответствии со своим принципом: надо жить в полную меру и стараться сделать жизнь приятной. Зная, что близится отъезд, он развил кипучую деятельность. Просыпаясь, Аманда обнаруживала, что он уже внизу, занимается с солдатами, а с великим тщанием одевшись, выходила на лестницу, только чтобы увидеть, что он, уже закончив муштровку, взбегает по ступеням. Не слушая протестующих возгласов, он со смехом хватал ее на руки, и все старания Аманды, все любовно подобранные детали туалета оказывались разрушенными, поскольку ему хватало всего нескольких секунд, чтобы раздеть ее.

Хотя поле перед Камерон-Холлом заполонили многочисленные солдаты, занятия с которыми отнимали много времени, Эрик все же нашел возможность показать Аманде их ближайшие владения. Как-то днем они заехали на кладбище, и он рассказал ей историю одной из своих прапрабабок, которая вышла замуж за индейца. Оказалось, что светловолосые, голубоглазые ребятишки, которых они видели днем раньше в соседнем поместье, — ее дальние потомки. Эрик с Амандой вышли с кладбища, и он повел ее к реке, где они остановились в сосновой рощице. Здесь дул легкий ветерок с реки, издалека доносились звуки свирелей и рожков, под которые маршировали ополченцы на холме.

Эрик поднял жену на руки, и, не успев опомниться, она очутилась на мягком ковре из опавшей хвои, глядя вверх на слепящее солнце, которое то заслоняли, то открывали ветви деревьев. Эрик положил руки на кружево ее корсажа, и Аманда, задохнувшись, сердито запротестовала, говоря, что здесь нельзя. Она все еще продолжала возражать, но его аргументы были быстры, а руки еще быстрее, и, не успев ничего понять, девушка уже лежала обнаженная на сладко пахнущей земле, смеясь и сердясь одновременно, а затем и смех и возражения уступили место ослепляющему, как солнечные зайчики, желанию, вспыхнувшему в них обоих с внезапной острой силой Речной ветерок обдувал их влажные тела, придавая этому месту очарование райских кущ. Аманда поежилась, и он согрел ее своим телом. Она погладила его по щеке, и Эрик, поймав ее руку, опустил вниз, показывая, как держать и ласкать то. — что поднялось под воздействием волшебного ветерка и от близости ее тела. Аманда и не подумала отказываться, ибо его поцелуй проник в нее так же глубоко, как и его мужская плоть, и жидкий огонь разлился по всему телу под натиском его языка и чресел. Только когда наступили сумерки и спустилась на землю вечерняя прохлада, они наконец поднялись и, одевшись, вернулись в дом.

Вечером они впервые поссорились как муж и жена, хотя предмет ссоры был для них не нов.

Прибыл Дэмьен для прохождения службы под началом Эрика.

Ему присвоили чин капитана и назначили командовать ротой, которую он сам же и набрал. Аманда, обрадованная, встретила кузена на крыльце. Он горел энтузиазмом в предвкушении похода, но еще больший восторг у него вызывали последние события в Уильямсберге и вообще в колониях. Вашингтон вернулся в Маунт-Вернон, сообщил Дэмьен, а Патрик Генри и Эдмунд Пендлтон остановились у него в доме, прежде чем всем втроем отправиться в Филадельфию на Континентальный конгресс. Ходят упорные слухи, что там будут сделаны жесткие заявления в адрес Англии.

Слушая Дэмьена, Эрик подошел к камину и раскурил трубку с помощью уголька. Он молчал все время, пока Дэмьен рассказывал:

— Вот-вот начнутся перемены Попомните мои слова, милорд, вскоре те люди, которые сейчас правят нашими колониями, будут дрожать от страха, ожидая ареста.

— Осмелюсь заметить, что горстке солдат будет затруднительно арестовать целый конгресс, — сказал Эрик.

— Все будет зависеть от того, на чьей стороне окажутся симпатии народа, не правда ли, сэр? Только тогда станет ясно, чья возьмет. примкнут ли руководители ополчения к короне или будут с патриотами — Прекрати, Дэмьен! — приказала Аманда. — Твои слова пахнут изменой.

— Мэнди, Мэнди, хватит нести эту чушь об измене! Воля народа должна возобладать. — Дэмьен наклонился вперед. — Лорд Камерон, наш новый поход на Запад обещает быть интересным. Когда мы усмирим шауни, мы сможем подписать с ними договор, который окажется весьма важным впоследствии И можно будет купить французское оружие, которого там, на озерах, в избытке…

— Дэмьен! — оборвала его Аманда, встав с кресла и посмотрев на мужа — Заставь его замолчать, Эрик Темные брови лорда Камерона вопросительно поднялись:

— Аманда, я не могу заставить твоего кузена не думать…

— Ты его командир, Эрик! Я требую, чтобы ты прекратил этот разговор об оружии и войне сейчас же!

— Аманда, это мой дом, — напомнил ей Эрик, — и хотя я готов выполнить любое твое желание, я не приемлю приказов.

Девушка в гневе повернулась и выскочила из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что было слышно, наверное, всем слугам в доме.

Когда Даниелла пришла сказать, что накрывают на стол для обеда, она отказалась спуститься и потребовала поднос в комнату. Потом распорядилась, чтобы приготовили ванну, но не в супружеской спальне, а в соседней, с запирающейся дверью Кипя и негодуя, Аманда погрузилась в горячую воду с бокалом подогретой мадеры в руках. Она поклялась, что ее муж понесет заслуженное наказание за то, что так грубо обошелся с ней.