— Между нами с самого начала была ложь. Я привез вас к себе, потому что увлекся вами с того момента, как увидел. И это не имело никакого отношения к вашему отцу. Легче легкого было бы найти его в конторе. К счастью, вы не догадались вспомнить об этом, когда я заметил, что должен иметь адрес, по которому можно было бы отыскать вас.

— В ту ночь я была слишком расстроена, — оправдывалась Ларисса.

— Это было вполне очевидно и на руку мне, потому что я сам потерял голову и, вполне вероятно, не сумел бы придумать более благовидного предлога залучить вас к себе домой. К моей радости, вы переехали. Но тут же возникла новая проблема: как дольше удержать вас под моей крышей, потому что я не мог вынести мысли о том, что буду вынужден отказаться от лишнего дня в вашем обществе. И без того пришлось смириться с тем, что у нас не так много времени и вы исчезнете, как только вернется ваш отец. Поэтому я решил оставить вас совсем без средств.

— Без средств?

— Вы упомянули о недавней болезни брата, поэтому я послал за своим врачом. Его визит вовсе не был ежегодным, как я говорил вам. Он приехал специально, чтобы осмотреть Томаса.

— Такая доброта с вашей стороны вовсе не извиняет…

— Рисса, о какой доброте идет речь? Просто я не хотел, чтобы вы продавали вещи, иначе у вас появились бы деньги на доктора и оплату недорогого жилья. И тогда я убедил вас позволить запереть драгоценности в сейфе. Поверьте, мои слуги вполне достойны доверия.

— А если бы я потребовала их обратно?

— Ключ от сейфа… к сожалению… на время потерялся бы.

— Так значит, и склад никто не грабил? — вырвалось у девушки.

— Нет. Я просто велел перевезти все ценности в другое место на случай, если бы вы сами захотели увидеть, что осталось после взлома. Но уверяю вас, я все бы вернул, поэтому и сообщил о своем намерении искать воров, чтобы вы не удивились, если позже вещи оказались бы на месте. Я совсем не собирался ничего отнимать у вашей семьи.

— Нет. Всего-навсего уничтожить нас, — проговорила девушка с такой горечью, что Винсент невольно нахмурился.

— Неужели вы не понимаете, что все это — вещи совершенно разные?

— Да? Кажется, вы преуспели во всем…

— С той минуты, как вы появились в моем доме, — перебил он, — я почти забыл о вашем отце. Жил и дышал вами. Вы завладели моими мыслями. Все, что я делал, имело одну цель — добиться вас. Но я убедил себя, что могу сделать это только под предлогом мести. Я не мог поступить, как полагается в таких случаях, жениться на вас, потому что Джордж Аскот был моим врагом…

— Он никогда не был вашим врагом.

— Тогда мне казалось, что был. Поймите, я был в этом твердо уверен. Я винил вашего отца в разорении моего брата, и следовательно, в его гибели. И все же я просто намеревался уничтожить его компанию и доброе имя. С меня и этого было бы достаточно. Мера за меру, как говорится. Он мог еще подняться, завести новое дело. Альберта же, как я думал, уже не воскресишь.

— Но зачем вы говорите мне все это? Какое мне дело? Хуже всего, что вы соблазнили меня без намерения жениться. Признайте это!

— Уже признал. Я лишь хотел объяснить, почему в то время не мог жениться на вас и почему теперь все мои намерения и решения кажутся столь ничтожными.

— Я знаю почему! По словам отца, ваш брат жив. Это тем более не извиняет того, что вы натворили.

— Но как я понял, отец не сказал вам, что моя месть больше не имела никакого смысла еще до того, как он объявился. Или вы не помните, о чем именно мы говорили до его прихода?

— Припоминаю, как вы рассуждали, что не можете жениться на мне из-за отца.

— Но уже тогда я осознал, что вы для меня — все. И если вспомните, я так и сказал. Для меня вендетта потеряла всякий смысл. Я даже попытался объяснить вашему отцу, что все еще можно исправить, но в эту минуту вы перебили меня, по-своему рассказав о случившемся отцу.

Так он признался в нагромождении лжи лишь для того, чтобы добиться ее доверия? Только последняя идиотка позволит ему снова ее одурачить… но она и так уже сделала глупость, согласившись на этот разговор.

— Ваша исповедь закончена?

Именно ее сухой тон убедил его, что попытки примирения тщетны. Никакие мольбы не смогут разбить лед, сковавший ее сердце. Глаза Винсента стали такими печальными, что Ларисса едва не заплакала. Но она не смягчится, ни за что не смягчится…

— Нет. Вам следует знать, что это я был в вашей комнате в ту ночь и долго стоял, сходя с ума от желания. Та дурацкая история о лунатизме тоже не правда. Я велел поставить замки на двери, боясь, что снова не удержусь и войду к вам.

— А ваше прошлое? Вы поведали о нем, чтобы добиться моего сочувствия? И это тоже обман.

— Ваше сострадание — редкая и драгоценная вещь, Ларисса, и я им воспользовался. Но у меня не было необходимости сочинять жалостные истории, чтобы пробудить в вас участие. Все, что я рассказывал о своем детстве, — чистая, хоть и не слишком приятная правда. Просто я ни с кем не делился раньше: ненавижу, когда меня жалеют, — пояснил Винсент и, сухо усмехнувшись, добавил:

— К вам это не относится. Ваша жалость — вещь поразительная. Никогда не мог перед ней устоять.

— А ваши усилия оказались бессмысленными.

— То есть как?

— Я могла бы уйти в любой момент, и никакая ложь мне не помешала бы.

— Не забывайте, вам приходилось заботиться о брате. Куда бы вы пошли без денег?

— Верно, только в конторе отца хранились ценности, о которых я не упоминала: дорогая картина и несколько древних карт, которые отец собирался продать, да все руки не доходили. За карты дали бы неплохие деньги.

— И за «Нимфу».

— Откуда вы знаете? — ахнула девушка.

— Логический вывод, ничего более, — приглушенно рассмеялся Винсент. — Видите ли, я несколько месяцев искал эту картину по поручению клиента. Известно было только, что она находится у какого-то судовладельца.

— Но почему именно эта картина?

— Вы ее видели?

— Понимаете, — нахмурилась Ларисса, — когда я в последний раз приходила к отцу, он буквально выставил меня из хранилища, заявив, будто не желает, чтобы я даже мельком взглянула на этот позор. И добавил, что подобные вещи непристойно показывать детям. Наверное, на картине была изображена обнаженная женщина.

— Да, и в весьма рискованной позе, полагаю, — кивнул Винсент. — Но мой клиент готов заплатить за нее полмиллиона фунтов.

— Сколько? Он что, не в своем уме?

— Нет, просто крайне эксцентричен и денег имеет куда больше, чем сможет потратить за целых три жизни.

— Вы смеетесь надо мной. Не слишком-то вежливо с вашей стороны при подобных обстоятельствах. Но чего и ждать от обманщика!

— Клянусь, у меня подобного и в мыслях не было, — вздохнул он. — Кстати, вы прекрасно его знаете. Это Джонатан Хейл, которому не терпится заполучить картину настолько, что он нанял меня для ее поисков. Теперь дело сделано. Она у вас. Уверен, что стоит мне обо всем ему рассказать, и он немедленно отправится к вашему отцу.

— Но зачем вам делать одолжение папе? Что за этим кроется?

— Если перестанете подозревать меня в нечестных мотивах и подумаете обо всем, что я вам тут наговорил сегодня, сами найдете ответ. Приходилось вам когда-нибудь горько сожалеть о своих поступках?

— Кроме встречи с вами?

Винсент залился краской, но все же не отступил:

— Разве вы сами не упоминали о том, как ненавидели отца за переезд в Лондон и теперь раскаиваетесь, что дурно с ним обращались?

— Вы сравниваете детские выходки с тем, что сделали со мной? — недоверчиво переспросила она.

— Нет, просто напоминаю: никто из нас не совершенен. И не всегда мы ведем себя так, как хотелось бы, наоборот, чересчур часто идем на поводу у своих ощущений. Я привык властвовать собой, Рисса. Господи, я даже имел глупость считать, будто вовсе обхожусь без всяких чувств, поскольку много лет прожил в ледяном царстве ненависти и равнодушия. Но потом встретил вас, и оказалось, что и я не застрахован от необдуманных поступков.

Глаза его снова загорелись знакомым золотым огнем, и этот огонь передался Лариссе. До сих пор ей удавалось никак не откликаться на его близость или по крайней мере удачно притворяться, но больше ей не вынести.

— Я вас выслушала. Теперь уходите, пожалуйста.

— Рисса, я люблю вас, и если вы отказываетесь верить всему, что бы я ни сказал, поверьте хотя бы этому.

Но Ларисса уже бежала наверх, туда, где можно запереться и спокойно поплакать. Лучше бы он не приходил. Лучше бы ей не слышать этих последних слов, которые отныне будут день и ночь звучать в ее ушах.

Глава 26


Вечером Ларисса не спустилась к ужину. На следующий день они с отцом возвращались в Лондон, поэтому она могла спокойно остаться в одиночестве под предлогом сборов в дорогу. Да и не стоит портить настроение окружающим своим кислым видом. Наверное, удача совсем отвернулась от нее, позволив ей оказаться в холле как раз в момент появления Винсента. А сама она, должно быть, совсем ума лишилась, если вместо того, чтобы вовремя сбежать, вступила в разговор.

Со временем она наверняка взяла бы себя в руки и стала вести прежнюю жизнь… Если бы не выслушала его чистосердечную исповедь. Теперь она знала не только самое худшее, но и лучшее, если бы, конечно, могла ему поверить. И это больше всего печалило ее. Ларисса не поверила ни одному его слову. Да и как можно после всего, что было? Она столкнулась с ложью впервые в жизни, так откуда же ей было распознать обман? Нет, Винсент слишком многого просит: забыть, простить и снова принять его. Но ведь он может лгать так искусно, так убедительно, что ей никогда не узнать правды!

Разумеется, у всякого есть недостатки, и каждый может ошибаться, но такая жестокость просто немыслима! Пусть говорят, что все это чепуха, что только любовь важна, но сомнения не оставляют Лариссу. Пусть она по-прежнему любит его, что так неоспоримо подтвердила сегодняшняя встреча. Сердце до сих пор не успокоилось и нестерпимо ноет. Но она презирает Винсента за все, что тот сделал, и никогда не сможет смириться и простить его.