Лана невесело рассмеялась:

– Всего.

Хотя бы купания в холодном озере. Но напоминать маленькой девочке о только что пережитом ею ужасе не хотелось.

– И я, – вздохнула Фиона.

– А раз ты боишься всего, значит, тебе не бывает по-настоящему страшно. Понимаешь?

В широко раскрытых глазах девочки застыло недоумение, затем в них что-то промелькнуло, и она согласно закивала головой.

Дойдя до замка, Лана сразу направилась на кухню, где можно было обогреться и чем-нибудь подкрепиться. Уставшие, замерзшие, проголодавшиеся, они с Фионой набросились на остывшие лепешки, запивая их горячим чаем. Оставив уже согревшуюся и наевшуюся Фиону на попечении сердобольной Мораг, которая кудахтала над бедной девочкой, как наседка над цыпленком, Лана поднялась к себе, чтобы переодеться.

Едва она подошла к лестнице, как откуда-то сбоку вышла Ханна, целиком погруженная в свои мысли, причем явно невеселые. Она была чем-то очень взволнована и поэтому не сразу заметила Лану. Едва не столкнувшись с сестрой, она остановилась, еще не очнувшись от глубокой задумчивости.

– А, это ты, Лана. – Ханна, наконец, узнала сестру и тут же страшно удивилась, увидев ее насквозь мокрое платье. – Что случилось?

– Ничего особенного. Немного прогулялась… – Лана запнулась, отряхнула юбку и продолжила: – …по пояс в воде в озере.

– Боже, с тобой все в порядке? – Ханна знала, как сильно Лана боится воды и почему.

– Со мной все в порядке, но мне хотелось бы, чтобы Даннет как следует поговорил с Джоном Робином. Он пытался утопить Фиону. Глупая и жестокая выходка.

– Ах он стервец!

– Тут необходима жесткая рука.

– Чтобы хорошенько его выпороть.

Лана прыснула со смеху.

– Я передам Даннету, рука у него тяжелая, как раз то, что надо. – И Ханна опять нахмурилась. Ее явно что-то беспокоило, только слепой мог не заметить ее озабоченности.

Как Ханна ни пыталась пересилить себя, внутренняя тревога сводила на нет все ее притворство. Лана осторожно взяла ее под руку и повела к себе в спальню.

– Ты мне скажешь, что тебя тревожит? – немного помолчав, спросила она.

– С чего ты взяла? – в явном замешательстве отозвалась Ханна.

Лана состроила насмешливую гримасу, как бы давая сестре понять, что хитрить с ней бесполезно. Пускай еще раз убедится в ее проницательности. Уж кому-кому, а Ханне следовало знать, что от нее ничего нельзя утаить.

– Хорошо, – тяжело вздохнула Ханна и, тряхнув головой, продолжила: – Даннет разговаривал с герцогом Кейтнессом.

У Ланы сразу стало тяжело на сердце. Она никогда не видела герцога, но, судя по слухам, их могущественный господин скорее был самодовольным, эгоистичным хлыщом, чем настоящим вождем клана, для которого интересы клана важнее любых светских развлечений. Герцог предпочитал Лондон Шотландии, а праздную жизнь светского мотылька – нелегким заботам правителя. О нем шла дурная слава, но если у жителей Кейтнесса и оставались какие-то надежды, то по возвращении герцога домой они очень быстро улетучились. Увы, его намерения нисколько не шли вразрез с их дурным мнением о нем, а напротив, лишь подтверждали их самые мрачные опасения. В прошлом месяце Даннет ездил к герцогу в замок Акерджил, и от поездки у него осталось неприятное впечатление. Герцог то ли предложил, то ли повелел освободить землю от арендаторов – для того, чтобы заняться разведением овец. Даннет пришел от услышанного в ужас. Тысячи согнанных с земли людей в один миг превращались в обездоленных бедняков. Скорее всего, многие из них умрут от голода и лишений. На юге уже имело место подобное нововведение, несчастная мать Фионы стала одной из его жертв.

Похожие, бесчеловечные по своей сути планы герцога Кейтнесса вызывали страх.

Разумеется, Даннет наотрез отказался.

Никто из лэрдов, у которых сохранилась совесть, добровольно не согласился бы на подобный шаг.

Однако все остальные предпочитали немного подождать и посмотреть, как отреагирует герцог на сопротивление Даннета. Судя по выражению лица Ханны, решение, принятое герцогом, не предвещало ничего хорошего.

– Что хочет герцог? – осторожно поинтересовалась Лана.

Лицо Ханны стало совсем мрачным, и Лана насторожилась еще сильнее.

– Он едет, – прошептала Ханна. – Едет к нам.

Застыв от мрачного предчувствия, Лана молча смотрела на сестру. Она уже знала, чем им всем грозит приезд герцога.

С его появлением наступал конец их спокойной тихой жизни. Что могло принести им прибытие герцога? Одни лишь страдания и несчастье, больше ничего.

Глава 3

Лахлан пришпорил своего скакуна, и тот понесся стрелой. Сзади раздался сердитый крик Дугала, который просил убавить скорость, но Лахлан не обратил на него никакого внимания. В ответ на предложение Лахлана выйти из кареты и проехаться верхом кузен, который отнюдь не был любителем верховой езды, страдальчески сморщился, но все же согласился. Дугал трясся в седле, словно мешок с картошкой. Судя по всему, к концу пути он должен был крепко отбить себе зад. Скорее всего, сидя вечером за столом, ему придется морщиться от боли.

От этой мысли, хотя в ней не было никакого злорадства, Лахлан повеселел и широко улыбнулся. Его охватило давно забытое чувство беспричинной радости, он буквально упивался им.

Внизу мелькала земля, ветер свистел в ушах, сердце билось в унисон со стуком копыт, скорость и ощущение полета опьяняли. Невыразимо прекрасное ощущение свободы переполняло сердце и душу.

День как будто нарочно был создан для езды верхом. Стояла чудесная солнечная погода, дул слабый ветерок, приносивший с собой запах моря, он приятно охлаждал лицо и ерошил волосы на голове. Высоко в прозрачной синеве неба, оглашая окрестности резкими заунывными криками, парили две-три пустельги. Иногда Лахлан запрокидывал голову и с завистью смотрел на птиц. Как ему хотелось посмотреть на мир с высоты птичьего полета! Свободно парить, не думая ни о чем, не будучи обремененным земными заботами!..

Хотя он все-таки парил над землей. Рэбел, его конь, словно стелился по воздуху, без всяких усилий отталкиваясь от земли. Вне всяких сомнений, он разделял радость хозяина от быстрой езды, Рэбел словно пытался наверстать упущенное за дни вынужденного простоя в конюшне. По возвращении домой Лахлан, энергично взявшийся за управление поместьем, почти забыл о своем верном друге, а ведь в Лондоне они каждый день совершали верховые прогулки по Гайд-парку. Сейчас Рэбел был счастлив не менее, чем его хозяин. И конь, и человек наслаждались солнечным днем, свежим воздухом, свободой…

Впервые за долгое время Лахлан чувствовал себя живым. Это было почти забытое, а возможно, и вовсе впервые настолько острое ощущение. Как это прекрасно – очутиться у себя дома и снова стать самим собой! Как ему хотелось, чтобы это мгновение продолжалось и продолжалось. Увы, удержать надолго его не удалось.

На закате он добрался до гостиницы в местечке Хау. Когда в ворота, наконец, въехал Дугал, конюхи уже успели расседлать и почистить Рэбела. Карета с вещами прибыла уже в полной темноте.

Увидав Лахлана, Дугал сполз с коня. Но занемевшие ноги не выдержали веса тела, и он, пошатнувшись, упал, приземлившись прямо на задницу.

Картина была очень смешной. Но Лахлан, подавив смех, чтобы не обидеть кузена, поспешил ему на помощь.

– Хороший был день, – сказал он, помогая Дугалу встать с земли. – Не правда ли, здорово проехались?

Дугал кисло поморщился:

– День действительно прекрасный. Но он был бы еще лучше, если бы мы ехали в карете, а не летели с риском сломать шею.

– В карете душно, – возразил Лахлан.

Более того, он хорошо знал кузена, и у него не было ни малейшего желания весь день слушать его бесконечное нытье по поводу того, что они уехали из Акерджила.

С точки зрения кузена, ему как герцогу не было ровно никакой необходимости мчаться в Даннетшир, логово коварного Даннета, с целью навести там порядок. По твердому убеждению Дугала, достаточно было письма с повелением Даннету снова явиться в Акерджил.

Но Лахлан был упрям, как черт. Решив что-нибудь, он крайне неохотно менял свое мнение. Более того, за прошедший день решимость выбить из Даннета строптивость и уничтожить мятеж в зародыше лишь возросла.

– Как хорошо и покойно ехать в карете, – промямлил Дугал, с явной опаской поглядывая на Рэбела, словно на страшное чудовище из преисподней.

– А мне больше по душе простор и свежий воздух, – не согласился Лахлан. – Кроме того, Рэбелу тоже нужно как следует размяться.

– Этот конь слишком опасен, – настаивал Дугал.

Что за глупости? Лахлан удивленно уставился на кузена, ведь Рэбел подходил для него как нельзя лучше.

– Это же настоящий зверь! Он упрям и своенравен, как черт, и того и гляди сбросит вас с седла.

Что за чушь! Если кто действительно упрям и своенравен, так это не Рэбел, а он, Лахлан. Более того, ему нравилось быть самим собой. Сознавая свое превосходство, он, улыбнувшись, похлопал кузена по плечу и подал поводья его лошади подбежавшему конюху.

Не оглядываясь назад, Лахлан быстрыми шагами пересек двор и взбежал на крыльцо гостиницы. За день он устал и проголодался и уже предвкушал горячий ужин и теплую постель. Слуга, заранее посланный Маккинни, известил хозяина гостиницы, дабы тот все подготовил к приезду герцога.

В гостиной, кроме него, находилась семейная пара, муж с беременной женой. Лахлан замедлил шаги. Как ни отгонял он мысль о простом человеческом счастье, она неуклонно его преследовала, возникая каждый раз абсолютно неожиданно.

Семья, дети. Как он мечтал о них! Увы, для него это были несбыточные мечты. У него никогда не будет ни жены, ни детей. Никогда он не испытает той любви, которая светилась в счастливых глазах этих людей. Он даже на миг им позавидовал.

Но сейчас на лицах как мужа, так и жены также явственно проступало смешанное с усталостью отчаяние.