Заметив его растерянность, Лана взяла его за руку и тихо увлекла за собой к кровати.

Это сразу его ободрило и подтолкнуло вперед, выведя из состояния неуверенности. Она разрешала ему, сама разрешала то, о чем он ее просил. В нем вдруг все вспыхнуло, колебания были отброшены прочь, теперь Лахлан знал, что ему надо делать.

Чтобы снять сковывавшее его волнение, он крепко-крепко прижал ее к себе. Они оба буквально вжались друг в друга, сгорая от охватившего их нетерпения.

– Я буду нежен с тобой, – хрипло произнес Лахлан.

Лана улыбнулась. Ей показалось, что нежность сейчас не совсем уместна. Она сама настолько сильно впилась пальцами в его кожу, что на ней наверняка должны были остаться легкие царапины.

– Шотландцы не отличаются особой нежностью, – привстав на цыпочки, жарко прошептала она ему на ухо.

Лахлан вдруг ощутил крылья за спиной. Все, что его раньше тяготило и связывало, отлетело прочь. Сидевший в нем уравновешенный благоразумный англичанин окончательно исчез, уступив место грозному и неистовому шотландскому воину.

Зарычав, он подхватил ее на руки и, донеся до кровати, бросил на постель. Лана вскрикнула, но не от испуга или страха, это был крик вожделения. Ее желание наконец исполнилось.

Лахлан упал на нее, придавив всем телом. Ему хотелось взять ее сразу, не медля ни секунды. Но усилием воли он заставил себя чуть повременить.

Это был ее первый опыт, и он решил на деле показать, на что он способен. Он собирался свести ее с ума, доставить ей райское наслаждение, заставить ее кричать от восторга, избытка чувств и блаженства.

В первый миг Лахлан даже слегка растерялся, не зная с чего ему начать. Если это их первая и последняя ночь, то пусть она останется в памяти надолго, может быть, на всю жизнь. Хотя Лана извивалась под ним, гладила руками, молила не медлить, он не торопился. Сперва он принялся ласкать ее упругие, с розовыми сосками груди. Он попеременно целовал то одну, то другую. Это постепенно сводило их обоих с ума.

Страсти накалялись, но Лахлан все еще держал себя в руках. Лана то стонала, то шептала его имя, то молила, чтобы он действовал быстрее, тогда как он, полный решимости довести ее до экстаза, делал все не спеша.

От грудей он перешел к ее чудесному мягкому животу. Он словно открывал для себя ее тело, полное загадок и неизъяснимой прелести. Насладившись ее животом, он сполз еще ниже, опустив голову прямо между ее ног. Лана послушно их раздвинула. Лахлан чуть приподнялся и похотливо посмотрел на нее, но и в ее взгляде уже не было ничего невинного, в ее глазах светилось неуемное жаркое вожделение. Он принялся лизать плоть между ее ног. Девушка застонала, завыла дико, утробно и судорожно обхватила его голову бедрами, прижимая его к себе и совершенно не собираясь отпускать.

Лахлан знал, насколько совершенны подобные ласки, и продолжал их с удвоенным пылом. То, что вырывалось из ее горла, уже нельзя было назвать ни стоном, ни криком, ни воем, это уже был чистой воды рвущийся наружу экстаз, и его чуткое ухо сразу уловило новую тональность. Если у него и оставались еще какие-то сомнения, то ее жадные пальцы, вцепившиеся ему в волосы, лучше всяких слов говорили о близости последнего момента. Стремясь усилить эффект, Лахлан принялся помогать себе пальцами, просунув их внутрь. Он тоже почти ничего не соображал. Он походил на взбесившегося от любовного нетерпения жеребца, покрывающего кобылу. В нем проснулся дикарь, и это новое для него состояние было не менее восхитительным, чем сама любовная схватка с этой чудесной, удивительной девушкой, которая уже вся тряслась от возбуждения.

Не в силах больше терпеть, он приподнялся и, глядя прямо ей в лицо, вошел в нее. Ее глаза раскрылись то ли от удивления, то ли от удовольствия, и она сама всем телом прижалась к нему, стремясь сделать их соитие более близким и плотным.

– Да, да, да, – повторяла Лана, подхлестывая его и воспламеняя еще сильнее.

Хотя у Лахлана в голове все перемешалось, он удержался и не стал торопиться. Он опустился на нее, погрузившись до предела. Ее горячее влажное лоно с радостью его приняло.

И тут он сорвался. Привстав, он снова вошел в нее, на этот раз грубо и сильно, потом снова и снова. Это было божественно чудесно, потому что Лана, благодаря его искусным ласкам, была готова к столь яростному соитию.

Если он был диким шотландским воином, то и она ни в чем ему не уступала. В ней проснулась разбуженная им страстная, полная огня и жаждущая любви женщина.

Лана пошире раздвинула ноги, чтобы ему было удобнее совершать его свирепые атаки на ее тело, и для верности даже схватила его за ягодицы, чтобы в момент наибольшего соития еще помогать ему, прижимаясь к нему изо всех сил, словно желая слиться в одно целое. На Лахлана накатывали волны наслаждения; начались блаженные спазмы, от которых сладко замирали сердце и душа. Его движения стали еще быстрее, еще сильнее и глубже.

Дикие, животные стоны Ланы лишь подогревали его пыл.

Между ними проскакивали искры, возбуждение нарастало в каждом из них по отдельности, и в то же время оно было общим, оно соединяло их, усиливаясь с каждым мгновением.

Наконец возбуждение достигло апогея, перед глазами Лахлана закрутились разноцветные круги, он взорвался и, без сил упав на Лану, какое-то время лежал, сотрясаемый волнами экстаза.

Внутри его разлился божественный свет, его сердце переполнило удивительное тихое блаженство.

Одновременно с ним точно такой же миг блаженства пережила и Лана. И этот миг соединил их души. Не навечно ли?


Наконец они успокоились, их дыхание выровнялось. Лана лежала, тесно прижавшись к его груди.

А Лахлан вдруг вспомнил о презервативе, и ему стало страшно.

Что он наделал? Как же ему теперь быть?

Он растерянно посмотрел на нее. В голове у него царил полный бедлам. Его тревога и испуг не остались незамеченными.

– Что случилось? – спросила Лана, облокотившись на локоть и ласково поглаживая его ладонью по щеке.

– Что я наделал?! Не надо было нам так увлекаться.

Его волнение передалось и ей.

– Я сделала что-то не так? – с беспокойством спросила она.

Ее вопрос дошел до него не сразу, а когда это произошло, он чуть было не рассмеялся.

– Не так? Нет, нет, дорогая! Все было превосходно, даже чудесно. Ты тут ни при чем.

– Значит, тебе понравилось? – Лана почти успокоилась.

– Еще бы. Я был на седьмом небе от счастья. Мне только следовало быть… гм… более осторожным.

– Зачем? – Лана нахмурилась. – Я же говорила тебе: шотландцы не страдают робостью. А твое безумство, ярость, неистовство, о, я от них в полном восторге!

– Я имел в виду вовсе не это. Я совсем забыл о предосторожностях.

– О каких предосторожностях?

– О предупреждении… ну чтобы не было ребенка. У меня есть кое-что, но я совсем забыл об этом.

– Дурачок, и из-за таких пустяков ты так волнуешься?! – Лана погладила его, как маленького ребенка.

– Лана, ты не понимаешь. Дело в том, что я не могу иметь ребенка. Если у меня родится сын, то он, как и я, будет страдать из-за нашего родового проклятия.

– Сколько раз можно тебе повторять, не верю я в твое проклятие.

Верно, она уже не раз пыталась его уверить, что не существует никаких проклятий. Но, к его сожалению, проклятие существовало, и, в отличие от нее, он не мог в него не верить. Проклятие Синклеров висело над его головой, а также над головой его гипотетического наследника, как дамоклов меч. От мысли, что его сын будет страдать так же, как и он, у Лахлана защемило сердце.

Он нежно обхватил голову Ланы и, глядя ей прямо в глаза, тихо сказал:

– Как бы ты ни пыталась меня уверить в обратном, но все-таки будет лучше, если мы с тобой больше не будем так забываться. Если ты родишь от меня сына, это будет ужасно.

От высказанной им вслух такой простой и такой чудесной мысли у Ланы стало светло и тихо на душе. Действительно, что, если она родит от него сына?! Как же это прекрасно! А он отчего-то страдает и мучается, причем все его переживания явно отражаются на его лице.

– Лахлан, что ты говоришь? Ребенок – это дар божий. Если бы мне выпало такое счастье родить от тебя малыша, ты не представляешь, как я была бы счастлива!

Лицо Лахлана стало очень серьезным и даже мрачным. Как он ни пытался ей втолковать, она никак не хотела его понять.

– Ребенок будет так же проклят, как и его отец.

Она вопросительно вскинула брови:

– Постой, ты утверждаешь, что все сыновья в вашем роду подвержены проклятию?

Ну наконец-то до нее кое-что дошло.

– Да, все первенцы в роду.

– Ага, то есть наследники герцогского титула.

– Вот именно.

– Только законнорожденные, так?

Что-то больно кольнуло его в сердце, он замялся:

– Да…

Лана улыбнулась и с облегчением вздохнула, кладя голову ему на плечо:

– Ну тогда все замечательно. Все очень просто. Я могу родить от тебя сына, и для этого мне вовсе не надо выходить за тебя замуж.

Лахлану вдруг стало обидно до слез. За кого она его принимает?! Он обнял ее и чуть отстранил от себя, чтобы посмотреть ей в лицо:

– Любимая, не обижай меня. Разве так можно?

Но на ее лице, к своему огромному удивлению, он увидел не страх, не волнение, а настоящую, радостную улыбку. Она улыбалась, чем окончательно вывела его из себя.

– Дорогой, неужели тебе не ясно? Если я понесу ребенка и если родится мальчик, а я не выйду за тебя замуж, то по закону он не будет считаться твоим наследником.

Ход мыслей Ланы совсем ему не понравился, но она никак не могла остановиться.

– И тогда на нем не будет никакого проклятия. Видишь, как все просто. – Явно радуясь такому выводу, Лана энергично взмахнула рукой.

Однако Лахлану это показалось полной чепухой.

– Послушай, но проклятие ведь остается в силе. Оно все равно коснется нашего сына.

Нашего сына? У Ланы сладко защемило сердце, и она снова ему улыбнулась: