Лорелей Матиас - Влюбленный купидон

И вот я уселась, скрестив ноги, на холодном, сумрачном чердаке посреди поношенной одежды, нафталиновых шариков и всякой рухляди. Я слушала «наши» прежние песни, а по моему лицу струились слезы. Музыка перенесла меня в добрые старые времена, пробудив болезненные воспоминания, горькие и сладкие одновременно. Особенно плохо мне пришлось, когда я поставила тот самый альбом Дилана. Альбом, который Джек едва ли не до смерти заиграл в своей машине. Эта подборка была записана только на магнитофонную пленку, поэтому, куда бы мы ни ехали – в Брайтон, Корнуолл или любое другое место, – всегда звучала эта неизменная заезженная кассета.

Мы колесили по шоссе, слушая потрескивающую старую запись, и подпевали во весь голос: все равно нас никто не слышал. Солнце светило в окна и согревало наши плечи, заглядывая сквозь люк в крыше автомобиля. Мы играли в глупые дорожные игры, ели отвратительные пирожки с мясом на стоянках и болтали как задушевные друзья. Вчера я прослушала тот же альбом, только на CD. Звук был лучше, без шипения и потрескивания, однако он вызвал в памяти все чувства, которые я испытывала, сидя в машине с Джеком, – наивную уверенность в собственной безопасности, интуитивное убеждение, что мы всегда будем вместе, что никогда не расстанемся. Обычно идиллия продолжалась до того неизбежного момента, когда ржавый синий «фольксваген» Джека ломался. Ожидая рабочих ремонтной службы, которые вытащат нас из очередной передряги, мы затевали дурацкую ссору, однако наши размолвки никогда не продолжались долго. К тому времени, когда автомобиль приводили в порядок, мы снова целовались, не в силах оторвать глаз друг от друга.

Поэтому вчера я не совладала с унынием. Слишком трудно было этому противостоять. Я видела лицо Джека как наяву. Иногда музыка обладает странным свойством консервировать эмоции и словно закупоривает их в сосуде столь надежно, что годы спустя они, сохранившись в этой временной капсуле, заставляют открыться старые сердечные раны. После того как я несколько часов подряд слушала с любовью составленный Джеком «Амели-микс», мне остался всего один шаг до того унизительного состояния, которое сопровождается холодной, мерзкой головной болью от рыданий, красными глазами, распухшими щеками и отвращением к себе. Именно в этот момент в дверь позвонили. Разумеется, у меня душа ушла в пятки при мысли, что это может быть Джек. Затем сердце сжалось, страшась, что это не он. Потом я сломя голову побежала умыться и подкрасить глаза на случай, если это все-таки Джек. И наконец все успокоилось, когда я увидела за дверью Клер. Милая Клер пришла, чтобы извлечь меня из пропасти, именуемой жалостью к себе.

Господи, как я рада, что она это сделала. Как здорово снова вернуться в мир живых людей. Но хотя сейчас я чувствую себя немного лучше, меня одолевают сомнения. Что, если я действительно должна простить его? Что, если наша случайная встреча после трех лет разлуки – это знак судьбы, которая пытается сказать мне, что у каждого есть вторая половинка? И моя половинка – это Джек? Может, я была слишком сурова к нему? Я не представляю, где найти человека, с которым мы так подходили бы друг другу. Должна ли я дать ему второй шанс? Если б я знала… Лучше б я никогда не ходила на эту проклятую вечеринку! Если бы только Бог уберег меня от участия в этой злополучной рекламной кампании.

Внезапно Амели заметила, что пожилой мужчина рядом с ней жадно вчитывается в ее записи, и поспешно захлопнула дневник. Она включила плеер громче, прислонилась головой к окну и просидела так до своей остановки, наблюдая за летящими по небу облаками и мечтая стать невидимой.

– Что еще тут скажешь? Только то, что «этот парень – гений», – заявил Чарли три дня спустя, когда они с Амели выходили из «Электрик Синема» в Ноттинг-Хилл.

В конце концов Амели надоели сумбурные чувства, связанные с Джеком, телефонные звонки и электронные сообщения, которыми ее забрасывали последние несколько дней, поэтому она ответила на письмо, в котором Чарли просил ее о свидании, более длинном, чем стандартные три минуты. После непродолжительного флирта по электронной почте Амели согласилась встретиться со своим новым знакомым, который пообещал сводить ее на «Деликатесы».

– Это был великолепный фильм, я признаю, – улыбнувшись, заметила Амели.

Девушка наслаждалась сознанием того, что наконец-то преодолела свою депрессию. По крайней мере ей снова открылось, что в мире много интересного.

– Очень зловещий, – добавила она. – Я рада, что увидела его. Спасибо за приглашение.

Амели улыбалась, чувствуя, как жизнь наполняет ее, и довольно поглядывала на небо. Хотя стоял январь, в вышине не было ни облачка. Вечер был необычно теплым, поэтому, шагая по улице, Амели и Чарли несли свои зимние куртки в руках.

– Послушай, может, заскочим куда-нибудь перекусить? – предложил Чарли. – Я знаю отличное местечко неподалеку. Там всегда очень мило в такие вечера. Только, хм… – Актер повернулся к Амели. Его лицо внезапно помрачнело, и он удрученно сообщил: – Амели, я хотел бы угостить тебя ужином, честно. Но в этом месяце я оказался на мели. Мне столько времени не удавалось получить оплачиваемую работу, что даже думать об этом противно. Не возражаешь, если мы разделим счет пополам?

– Боже, у тебя был такой серьезный вид, что я испугалась, не случилось ли чего, – хихикнула Амели. – Нет, я не возражаю. Терпеть не могу, когда за меня платят другие люди. Меня это нервирует.

Чарли снова расцвел. Он взял Амели за руку, и они побрели по Портобелло-роуд.

– Мне кажется, мы с тобой легко поладим.

Через полчаса парочка сидела за большим круглым столом, под пологом причудливой палатки на плоской крыше богемного кафе в Портобелло. Их ждал ужин при свечах, состоявший из жаркого фахитас и сангрии, любование звездным небом и сладостное тепло наружных обогревателей. Вскоре между ними завязалась живая дискуссия о кинематографических достоинствах артхауса. Однако Чарли и Амели не знали, что романтическая атмосфера этого места гарантирована посетителям с некоторыми оговорками. Поскольку «Гроув-кафе» пользовалось большой популярностью в округе, столики на открытой террасе всегда были востребованы, и, учитывая нехватку свободного пространства, пятиместный столик, за которым сидят два человека – читай приписку мелким шрифтом, – по-прежнему считался незаполненным столиком на пятерых. Ничего не подозревающие Чарли и Амели безмятежно поглощали «Большую фахитас[34] на двоих», а в это время три голодных итальянца карабкались по винтовой лестнице на террасу, желая, чтобы их накормили, напоили и обогрели. Когда гости прибыли, официант без колебаний усадил их на ближайшие свободные места, которые по случайности оказались за столиком Амели и Чарли.

– Ciao! Mi chiamo Paolo. А это Франко и Рафаэль. Не возражаете, если мы к вам присоединимся?

Двое других итальянцев, вероятно владевших английским не столь свободно, робко улыбались, пока их общительный друг вел переговоры, а кудрявая шатенка кивала.

– Конечно, пожалуйста, присаживайтесь, – ответил Чарли, хотя по его лицу пробежала тень разочарования из-за того, что чужаки помешали его уединенной беседе с девушкой.

Тем не менее актер мужественно принял на себя ответственность за то, что привел Амели в чересчур людное заведение. Придвинув стулья к столу, Паоло и его приятели присоединились к застолью. Проблема заключалась в том, что Амели и Чарли все еще испытывали стеснение, характерное для первого свидания, поэтому они сели по разные стороны стола вместо того, чтобы примоститься рядышком, как люди, которых связывают близкие отношения. В итоге у Паоло не оставалось иного выбора, кроме как втиснуться между парой, тогда как двое других парней заняли места напротив. Достаточно сказать, что все пятеро оказались намного ближе друг к другу, чем это обычно принято в английском обществе.

Пребывая в блаженном неведении относительно английских обычаев, Паоло наклонился к Чарли и подмигнул ему:

– Вы женаты, si? Синьора motto bella, si? Вы счастливый человек. Вы друг друга сильно любите, да? Это видно, si, это сразу видно.

Франко и Рафаэль кивнули. Чарли открыл рот, чтобы внести ясность, однако Паоло продолжал:

– Мы закажем шампанского, чтобы отпраздновать. – Он поднял руку, подзывая официанта, – Scuci, per favour. Пожалуйста, принесите бутылку шампанского на пятерых и три порции pesto linguinel.

Очень скоро все пятеро поднимали бокалы за 1'amore и, смакуя, пили «Вдову Клико». Как оказалось, Паоло был преуспевающим кинорежиссером, который только что закончил снимать фильм о неразделенной любви, поэтому ему доставило огромное удовольствие увидеть яркий пример любви взаимной. Немного поразмыслив, Чарли и Амели решили подыграть ему. Спрятав левые руки под столом, они притворились, будто действительно недавно поженились.

– Да, мы сыграли свадьбу в Вегасе. Очень романтично, представьте себе. На удивление романтично, – поделился впечатлениями Чарли.

Через полчаса, за которые они выслушали немыслимое число анекдотов со съемочной площадки, Амели и Чарли поняли, что объелись. Вздохнув, они признали, что им не одолеть гигантское блюдо с фахитас.

– Позор! – заявил Чарли, кладя вилку и нож на тарелку. – Такое вкусное жаркое, однако мы по глупости полакомились попкорном до ужина.

– Да, не люблю, когда хорошая еда пропадает, – поддержала его Амели, сознавая, однако, что никогда прежде у нее не было столь хорошего аппетита на первом (или на втором, смотря как считать) свидании.

Особенно на свидании с мужчиной, который нравился бы ей так, как Чарли. В простой белой рубашке, потертых джинсах «Левис» и черном строгом пиджаке, брюнет казался ей даже более красивым, чем во время их первой встречи.

Пока Амели восхищенно взирала на Чарли, Паоло жадно рассматривал недоеденное жаркое, которого осталось слишком много с точки зрения его голодного желудка и пустых животов его приятелей. А Чарли между тем изумленно наблюдал за всеми ними и сокрушался, что нынешний вечер идет не совсем так, как планировалось.