— Господин граф огорчен, мадемуазель, тем, что родственница, много раз выручавшая его в подобных ситуациях, нездорова. В карете вас ждет горничная.

— Благодарю вас, — ответила Лариса.

Когда девушка заглянула в экипаж, то увидела там опрятно одетую женщину в черном, сидящую спиной к ходу кареты.

— Bonjour, M’mselle[12].

— Bonjour! — ответила Лариса.

Погрузили багаж, лакей уселся позади кучера, экипаж тронулся. Смеркалось, зажигались газовые фонари. Лариса наклонилась вперед, внимательно рассматривая высокие серые дома с деревянными ставнями; магазины были освещены, торговля не прекращалась; посетители быстро пили вино за мраморными столиками, стоявшими прямо на тротуарах.

— Как я хотела увидеть Париж, — сказала Лариса горничной.

— Здесь очень многолюдно и шумно, мадемуазель.

— Вам больше по душе сельская местность?

— Я всю жизнь прожила в Вальмоне-на-Сене.

— И вам не скучно?

— Нет, мадемуазель, я счастлива, что могу работать в столь приятном окружении.

Лариса поняла, что от разговоров с горничной толку не будет, и принялась молча смотреть в окно. Еще дома она постаралась узнать о Париже как можно больше. Она знала, что прошлогодняя, 1889 года, всемирная выставка произвела впечатление на весь мир.

— Не всем пришлось по вкусу, что выставку устроили как раз в год столетнего юбилея Революции, — сказал ей Ники. Он всегда был в курсе дел, имеющих отношение к дипломатии. — Ни один из послов королевских дворов Европы, кроме бельгийского, не принял участия в церемонии открытия.

— А английский посол?

— Королева Виктория отозвала посла, лорда Литтона, в Лондон.

— Выставка пользовалась успехом?

— Зарегистрировано более тридцати двух миллионов посетителей. Принц Уэльский, будучи в Париже, поднялся на самый верх Эйфелевой башни.

— Я тоже хочу! — воскликнула Лариса.

— Многие говорят, что она скоро рухнет!

— Я рискну, — засмеялась она.

Из книг Лариса знала, что размеры города удвоились с начала столетия. Реконструкцией города занимались Наполеон III и барон Гуссман. Новые улицы, аллеи и просторные бульвары пронизали многовековой лабиринт старых зданий.

— Мне хочется увидеть улицу Риволи и Елисейские поля, — сказала Лариса брату.

— Я бы лучше сходил в «Фоли Бержер» или в «Максим», — усмехнулся Ники.

— Расскажи мне об этих местах.

— Они не для молоденьких леди, — дразнящим тоном сказал брат, — в особенности не для аккуратных, чопорных, правильных молодых гувернанток.

Тогда Лариса запустила в брата подушкой. Теперь она знала о «Максиме» и «Фоли Бержере» немного больше, но брат был прав: она вряд ли когда-нибудь попадет туда. Лариса была заинтригована и даже несколько потрясена рассказами мадам Мадлен о графе Рауле. Тем не менее, она была уверена, что эта словоохотливая женщина наверняка многое преувеличила. Она чувствовала, что если бы граф Рауль был столь карикатурно плох, как его изобразили, то леди Луддингтон не стала бы рекомендовать ее на это место.

С другой стороны, графиня де Шалон, возможно, не сообразила, что простая гувернантка может заинтересовать ее племянника, в то время как у его ног прекраснейшие женщины Парижа. «Интересно, какой он на самом деле?» — подумала девушка. Немногочисленный круг мужчин, с которыми ей приходилось когда-либо сталкиваться, исчерпывался посетителями Редмарли-хауса или партнерами по танцам на тех немногих балах, куда ее приглашали. Про этих мужчин нельзя было сказать, что они ведут себя подобно дьяволам. В то же время они были настолько невзрачными, что Лариса потом ни разу не вспоминала о них.

Она принялась думать о том, что может быть в мужчине наиболее притягательным или каким должен быть идеальный мужчина, за которого она могла бы выйти замуж. Выразить это словами оказалось непросто. Конечно, он не будет похож на того человека, которого выбрала Синтия. Она никогда не говорила сестрам, но Джон Пирбанк казался ей нестерпимо скучным. Казалось, у него решительно не было недостатков. Он был прекрасно воспитан, скромен и недурен собой. Он прилично держался в седле и обладал сильно развитым чувством долга, что, разумеется, достойно всяческой похвалы. Так как его отец не хотел, чтобы сын слишком рано женился, Джон уговорил Синтию подождать год с оглашением помолвки.

Лариса часто думала, что была бы задета за живое, если бы человек, который ее любил, так покорно и безропотно принял условия своего отца, распоряжающегося сроком их свадьбы по своему усмотрению. «Синтия счастлива! — сказала Лариса самой себе. — Но мне нужен более сильный, более одухотворенный мужчина, который был бы самостоятельнее в своих решениях!»

Сидя на мягких подушках кареты, Лариса подумала, подходит ли ей такой мужчина, как граф Рауль, и решила, что нет. Огромное количество конкуренток может вызвать те самые сердечные боли, о которых говорила мадам Мадлен. Потом в голову пришел каверзный вопрос: что лучше — сражаться с такими увлечениями мужа, как, например, увлечение ее отца Грецией, или с его интересом к другим женщинам? «Не знаю, кого папа больше любил, Грецию или маму?» Через некоторое время вопрос показался ей глупым: ее родители были счастливы, в этом нет никакого сомнения.

Леди Стантон восхищалась мужем, хотя иногда и казалось, что сэр Боугрейв пребывает в совершенно другом мире, а семья существует сама по себе. Отец очень любил их всех. «Интересно, почему я думаю о графе Рауле?» — упрекнула себя Лариса. Темнота за окнами экипажа сгустилась еще больше. Ей захотелось разузнать побольше о предстоящей жизни в замке.

— Скажите, а мальчика уже начинал кто-нибудь учить? — спросила она у горничной.

— Да, у него уже было несколько гувернанток, мадемуазель.

— Несколько? — удивилась Лариса.

— Да, мадемуазель.

— А почему они ушли? — задала вопрос девушка, прежде чем успела оценить его уместность: могли подумать, что она сплетничает со слугами. Тем не менее, ответ не заставил себя ждать:

— Господин граф не был доволен тем, как они учили Жан-Пьера.

«Так вот оно что!» — подумала Лариса. Если она не угодит графу, то, очевидно, весьма скоро придется возвращаться на Северный вокзал и оттуда обратно в Англию. Она почувствовала, что волнуется: как, наверное, унизительно быть выгнанной за неумение. Кем были прежние гувернантки Жан-Пьера? Почему они не преуспели? Эти и многие другие вопросы рвались наружу, но Лариса знала, что в высшей степени неблагоразумно задавать их. Леди не должна так поступать. Нужно подождать и посмотреть, как там будет дальше. Нужно быть уверенной в своих силах. Но об одном она могла спросить:

— A le petit Monsieur[13] — послушный ребенок?

— Очень послушный, мадемуазель. С ним никаких беспокойств.

Если так, то в чем же дело? Почему прежние гувернантки не понравились графу? Она вновь вспомнила предостережения мадам Мадлен. Лариса никогда ясно не представляла, чем на самом деле является замок Вальмон. Судя по всему, он совсем не похож на то, что она ожидала увидеть. Ее работа здесь, очевидно, будет совсем не похожа на ту, которую пришлось бы делать, получи она место гувернантки в Англии. На родине ей не грозила бы встреча с пользующимся дурной славой мосье Дьяволом!

Глава 3

Когда они подъехали к замку, уже совсем стемнело, и, пока карета катилась по длинной липовой аллее, Ларисе удалось рассмотреть очертания громадного строения. Оказавшись ближе, она поняла, что замок окружен широким рвом, через который переброшен мост. Последний был украшен статуями великолепной работы. Больше ей ничего не удалось разглядеть.

Экипаж прогромыхал по мосту, въехал во внутренний двор и, развернувшись, замер у лестницы, ведущей наверх, к освещенному проему открытой двери.

— Вот мы и приехали, мадемуазель, — сообщила горничная.

Лакей распахнул дверцу, Лариса выбралась из кареты и поднялась по ступенькам. Перешагнув порог, она оказалась в огромном круглом зале, где вдоль стен стояли колонны, чередующиеся с нишами. В нишах помещались бюсты. Лариса почувствовала себя потерянной и маленькой.

Дворецкий поклонился ей и проводил к деревянной лестнице. Один из лакеев прошел вперед, показывая дорогу, Лариса последовала за ним. На первой же площадке их ждала пожилая женщина в черном платье и шелковом белом фартуке, — судя по виду, экономка. У нее было довольно строгое выражение лица.

— Добрый вечер, мадемуазель. Я провожу вас к мадам Савини, — сказала она.

Лариса вспомнила, что так звали овдовевшую сестру графа, которая, как упоминала графиня де Шалон, также жила в замке. Девушка пошла вслед за экономкой по длинному коридору, увешанному портретами мужчин неприятной наружности, очевидно предков графа Вальмона. Экономка постучала в дверь, и когда тихий голос ответил «entrez»[14], громко сказала:

— Прибыла мадемуазель Стантон, мадам.

Лариса вошла в небольшую гостиную, заполненную предметами, которые обычно окружают пожилых дам. Здесь были попугай в клетке, открытая шкатулка с наборной крышкой, лежащая рядом с креслом, бесчисленное количество художественных безделушек, совершенно бесполезных, но хранимых, вероятно, как память, а также множество акварелей. Последние висели повсюду в маленьких рамках, и взгляд постоянно натыкался на них.

В кресле сидела пожилая женщина. Взглянув на нее, Лариса решила, что так и должна выглядеть французская аристократка. У нее был большой, изогнутый дугой нос, длинная шея, седые волосы, зачесанные назад, под кружевной чепец. Ворот ее черного платья украшала камея, а дрожащие руки, испещренные вздувшимися голубыми венами, — несколько бриллиантовых колец.

Лариса представилась, но выражение глаз мадам Савини осталось равнодушным, улыбка не тронула ее губ. Подождав, пока девушка сделает реверанс, она произнесла: