Как и предполагала Лариса, при дневном свете замок выглядел впечатляюще. Он был сооружен в начале XVIII века и воплощал в себе всю красоту, элегантность и величие этого периода. Позади замка располагался регулярный парк с аккуратными цветочными клумбами, водоемами и фонтанами. С другой стороны к нему примыкал лес, через него была проложена просека, которая вела к возвышающемуся на холме великолепному храму, окруженному каменными изваяниями. Лариса не смогла не вспомнить отца: он бы сейчас восхитился замком, несмотря на то, что архитектура XVIII века не была предметом его увлечения.

Жан-Пьер немногое знал о своем доме, поэтому Лариса решила рассказать ребенку историю замка, историю Вальмонов и тем самым заинтересовать наследника. За то время пока они бродили по парку и беседовали, Лариса успела понять, что мальчик крайне неразвит. Его было легко увлечь чем-либо новым; он с азартом бежал за птицей или бабочкой, но в следующую секунду другой предмет попадался ему на глаза, и внимание моментально переключалось. Жан-Пьер не тяготился присутствием Ларисы, даже, казалось, внимательно слушал то, что ему рассказывает девушка, но сомнительно, чтобы услышанное могло удержаться в его памяти. Лариса рассказывала ему истории о цветах, пытаясь заставить ребенка повторить их английские названия, но тот больше интересовался золотыми рыбками в фонтане и, повторив два или три английских слова, не пытался сказать ничего более. «Всему свое время, — убеждала себя Лариса. — Нажим здесь не поможет. И чем только занимались предыдущие гувернантки?» Они повернули домой, чтобы ребенок успел привести себя в порядок перед ленчем, на котором будет присутствовать его дедушка.

Было жарко, и к ленчу Лариса надела платье зеленого оттенка, с белыми муслиновыми манжетами и воротничком, которые леди Стантон сшила собственноручно. Девушка сочла наряд достаточно скромным, в то же время это платье подчеркивало золотой цвет ее волос и чистоту ее бело-розовой кожи. «Хотя кто обратит на это внимание», — подумала она про себя, скорчив гримаску своему отражению в зеркале. «Глаза графа видят только собственного внука». И это в действительности было так. Она получила еще одно подтверждение этому, сидя за ленчем в огромной Баронской столовой, где прислуживал сам дворецкий и несколько лакеев. Граф ел очень мало и не сводил глаз с Жан-Пьера.

— Чем ты занимался сегодня утром, Жан-Пьер? — спросил он.

После некоторой паузы, в течение которой мальчик как будто что-то вспоминал, последовал ответ:

— Я нашел много яичек, много-много!

Лариса знала, что это неправда, но благоразумно решила не вмешиваться.

— А что ты еще делал? — настаивал граф.

И снова наступила долгая пауза, прежде чем внук ответил:

— Там была рыбка, маленькая золотая рыбка в фонтане.

Мадам Савини, сидящая в конце стола, повернулась к Ларисе:

— Какие были сегодня уроки?

— Я пыталась научить Жан-Пьера нескольким английским названиям цветов. Он неплохо повторял их.

Лариса умолчала, что мальчик повторил только три слова из всех названий. Ей показалось, что граф бросил на нее короткий одобрительный взгляд.

— Когда Жан-Пьер будет отдыхать после ленча, зайдите ко мне, пожалуйста, мисс Стантон. Мы так и не смогли поговорить вчера вечером, после вашего прибытия. Я бы хотела о многом вас расспросить, — сказала мадам Савини.

— Да, конечно, мадам. Я буду очень рада, — ответила Лариса в ожидании новой пытки. Девушка очень обрадовалась, когда ленч подошел к концу. Ларисе показалось, что блюд было слишком много. Жан-Пьер насытился и к концу ленча сделался беспокойным: ерзал на стуле, играл ножами и вилками. Ларисе захотелось сделать ему замечание, но было как-то неудобно в присутствии его деда.

Наконец граф сказал:

— Жан-Пьер уже поел. Можете отвести его наверх, мисс Стантон.

— Спасибо, мосье.

Мальчик спрыгнул со стула, а граф резко сказал:

— Ваша светлость Жан-Пьер! Вы забыли о собственной светлости!

Мальчик закрыл лицо руками, что-то неразборчиво пробормотал и выбежал из комнаты. Ларисе удалось его поймать только на середине лестничного марша.

Разговор с мадам Савини не был столь мучительным, как того ожидала Лариса. Пожилая женщина немного оттаяла после ее рассказа о своей семье, о том, как умер отец, не оставив им денег, и как важно для них, чтобы Ники закончил университет.

— Как вы счастливы, у вас так много сестер, — сказала мадам Савини.

— А у вас только одна?

Мадам Савини кивнула.

— Я ее не вижу. Она не навещает родной дом, живет в Париже. Там много развлечений.

— Да, наверное, в Париже весело.

— Только не для представителей lancien regime[17], — ответила мадам Савини и, увидев, что ее собеседница удивлена, с горечью добавила: — Последние уцелевшие отпрыски некогда знаменитых династий принцев и герцогов никогда не снизойдут до того, чтобы быть на равных с буржуазией, которая все больше набирает силу, но которая не может быть представлена в свете. Настоящие парижане живут в пригороде Сен-Жермен и мечтают о реставрации королевской власти.

— Им не нравится новый Париж?

— Они его ненавидят! Для них это Париж вульгарного сброда и выскочек, от которых нужно держаться подальше, тщательно оберегая свой замкнутый круг. — Мадам Савини презрительно засмеялась: — Даже электричество они считают неуместным новшеством. Некоторые знатные дома продолжают использовать для освещения масляные лампы, отказавшись от новой системы освещения, вокруг которой так много шума.

— А в этом замке тоже все остается как прежде? — рискнула спросить Лариса.

— Так хочет брат. Все неизменно в замке де Вальмон, ловушке, из которой никому из нас не выбраться.

Лариса удивленно посмотрела на мадам Савини. Старая дама взяла девушку за руку и сказала:

— Вы молоды, мадемуазель. Наслаждайтесь жизнью, пока это возможно! Старость подкрадется быстро и незаметно, и тогда ничего, ничего не останется, кроме ожидания смерти!

Лариса смущенно посмотрела на собеседницу. Мадам Савини продолжала:

— Когда-то и я была молода. Не так хороша собою, как вы, но все-таки довольно хороша. Мир представлялся прекрасным, казалось, я смогу отыскать в нем свое счастье. Но я ошиблась.

— Вы говорите так, мадам, как будто были несчастны, — тихо произнесла Лариса.

— Несчастна? С тех пор как мне минуло двадцать, я ничего не видела, кроме страданий, уродств и отчаяния!

— Но почему? Почему?

— Мне не следовало бы вам это рассказывать, но вы так мне напоминаете меня саму в молодости, что я расскажу. Свидетелей нет. Они уже все умерли, несмотря на то, что продолжают жить. Они не против существующего положения вещей, но когда я оглядываюсь назад, в прошлое, то вижу, что все могло быть по-другому.

— Что же с вами случилось? — спросила Лариса, затаив дыхание. Она думала, что не получит ответа, но мадам Савини заговорила приглушенным голосом, как бы обращаясь сама к себе:

— Мне ничего не оставалось делать, как расстаться с ним. Не могли же мы бежать вдвоем совсем без денег? У нас ничего не было за душой, кроме нашей любви друг к другу.

— Что вас заставило расстаться? — Лариса с трудом отважилась задать этот вопрос: он мог разрушить возникшую доверительную атмосферу.

— Мой будущий муж был очень богат. Семья пребывала в восторге, когда он попросил моей руки. Все устроили еще до того момента, когда я его впервые увидела.

Девушка почувствовала, что ей не хватает воздуха. То, о чем рассказывала мама, оказалось правдой: такие вещи действительно случаются во Франции.

— А тот, кого вы любили?

— Он женился несколькими годами позже. У его жены огромное состояние. Они счастливо живут в пригороде Сен-Жермен.

— Как жаль.

— Временами мне кажется, что лучше было бы умереть! Вскоре после свадьбы я наскучила своему мужу. Все еще усугублялось тем, что мне нельзя было иметь детей, а он хотел их иметь. А когда он умер, то наказал меня так же, как наказывал черствостью и равнодушием на протяжении всей жизни.

— Что же он сделал?

— Он оставил все свои деньги в наследство племяннику. Я же получила жалкое содержание и была вынуждена вернуться обратно в Вальмон. Отсюда мне уже не выбраться!

В усталом старческом голосе мадам Савини было так много подлинного человеческого горя, что слезы навернулись на глаза Ларисы:

— Мне жаль… Как мне жаль! — проговорила она. Но утешить мадам Савини не смог бы никто на свете.

Глава 4

— Une fleur pour Mademoiselle[18]? — сказал Жан-Пьер, протягивая Ларисе стебелек первоцвета, который он отыскал в лесу.

— Спасибо, Жан-Пьер! А теперь назови его по-английски. Ну-ка, скажи, пожалуйста.

Ребенок посмотрел на нее, склонив голову, и медленно произнес:

— Buter-fly[19].

— Нет, нет, Жан-Пьер. Попробуй еще.

Ларисе показалось, что в глазах мальчика промелькнула искорка озорства, когда он ответил:

— Good-morn-ing! Good-morn-ing![20] — и с этими словами был таков.

Лариса тяжело вздохнула. Она уже целых две недели в замке Вальмон, а смогла научить ребенка только двум английским словам. Мальчик называл английским словом «бабочка» все движущиеся предметы. Она научила его говорить «доброе утро», чем Жан-Пьер привел в восторг своего деда через два дня после приезда Ларисы. Более ничему научить его не удалось, несмотря на все старания. Лариса с ужасом поняла, что ребенок умственно отсталый.

Это был милый маленький мальчик, не доставлявший хлопот, который выражал ей свою привязанность, делая маленькие подарки.

Цветы, камень, палка! Он приносил их, как молодой щенок приносит хозяину всякую понравившуюся вещь. Когда дело доходило до занятий, то Лариса ни приказами, ни уговорами не могла заставить Жан-Пьера хоть что-нибудь выучить. Она пыталась рассказывать ему истории, но через несколько минут внимание ребенка рассеивалось, он отвлекался и более не слушал. Она старалась научить его основам счета, используя для этого кирпичи: