Та опустила ресницы и томно, загадочно улыбнулась.

— А кто он? Это, должно быть, совершенно необыкновенный человек! — улыбнулась Катя.

— Ты его знаешь…

Катя нахмурилась и прикусила нижнюю губу.

— Это Александр Васильевич, отец Нины? — спросила она после паузы.

Лилия, всегда считавшая Катю не то чтобы недалекой, но и не слишком сообразительной, была поражена.

— Это так заметно?

— Нет, не заметно. Но когда я пришла к вам рассказать про спектакль и упомянула про Александра Васильевича, вы очень оживились и сказали, что и дальше будете мне помогать… Разве вы не помните?

«Да, было такое, — подумала Лилия. — Надо же, совсем из головы вылетело! А ведь прошло всего… дайте подумать… меньше двух дней!

Хотя это как посмотреть. Если верить моим внутренним часам, прошло не меньше месяца. Очень уж многое вместилось в эти два дня».

И Лилия, мило улыбнувшись Кате, ловко перевела разговор на другую тему.

— А что это за испуганный полицейский пришел с вами и зачем ему понадобилась Нина?

— Ах да. — Лицо Кати мгновенно приняло озабоченное и почему-то несколько виноватое выражение. — Знаете, это такая история… Начать с того, что благодаря этому испуганному, как вы говорите, полицейскому Олег наконец понял, что… Но, может, мы с вами перейдем в какое-нибудь другое место?

— Пошли, — немедленно согласилась Лилия.

— Только не в кабинет и не в столовую, там танцуют гости. В остальных комнатах тоже кто-то может быть. А! Придумала! В прихожую! Там прохладно, зато точно никого нет. К тому же, через окно мы сможем подсмотреть, а через дверь подслушать, о чем они там говорят, этот ваш Петров с нашим Александром Васильевичем…

* * *

— …Вот, Лилия Бенедиктовна, теперь вы видите, чем и как я обязана этому Петрову… Неужели ничем, совершенно ничем нельзя ему помочь? Ой, смотрите, кажется, Александр Васильевич собирается его прогнать… совсем. Бедняга даже уронил свою коробку…

— Ну, ему виднее. В конце концов, Нина — его дочь.

— А кто-нибудь поинтересовался мнением самой Нины? Разве правильно, что кто-то, пусть даже ее отец, решает за нее ее судьбу?

— Ты не знаешь, о чем говоришь. Наверняка у Александра Васильевича есть серьезные основания так поступать. И вообще, не надо лезть в чужую жизнь!

Все слова, которые ровным, успокоительным голосом произносила Лилия, были верными и правильными. В другое время и при других обстоятельствах Катя охотно и с готовностью подписалась бы под каждым таким словом. Но сейчас вместо голоса логики в ней звучал голос сердца.

Ей было жаль Петрова. Еще более ей было жаль Нину, которая даже не подозревала о том, что в нескольких шагах от нее ожесточенно спорят за нее ее отец и отец ее ребенка.

— Я пойду туда, к ним, и попрошу Александра Васильевича… — Катя решительно взялась за ручку двери.

Но дверь сама распахнулась. На пороге возник Александр Васильевич. Сдержанный, корректный и, как всегда, доброжелательный. Кстати, в этот момент или ранее, Лилия не успела заметить когда, он избавился от своего праздничного облачения и оказался снова в привычном уже ей английском костюме. Лилия машинально поднесла руку к груди — орхидея была на месте.

Может, часть магии и рассеялась, но не вся.

К тому же, полночь еще не наступила. Хотя до нее, по расчетам Лилии, и оставались считаные мгновения.

Катя с мольбой протянула к нему руки:

— Впустите Петрова! Дайте ему поговорить с Ниной! Пожалуйста! Он хороший!

Александр Васильевич изумленно взглянул на Катю. Потом перевел взгляд на Лилию, но та стояла неподвижно, опустив ресницы, и молчала.

— Прошу вас! Я так счастлива, мне так хочется, чтобы и всем вокруг было хорошо!

— Несколько эгоистичное стремление, вы не находите? — усмехнулся Александр Васильевич. — «Я», «мне»…

— Нет, не нахожу, — твердо сказала Катя, заступив ему путь. — Никакого тут нет эгоизма. Дайте ему шанс. Дайте шанс Нине. Пусть ваша дочь сама решит, нужен он ей или не нужен!

— Вы, кажется, собираетесь указывать мне, что делать? — снова усмехнулся Александр Васильевич и мягко отодвинул Катю в сторону. — Идите, Катя. Идите к своему Олегу и радуйтесь, что…

Лилия за его спиной схватила Катю за руку, но та замотала головой:

— Нет, что вы, ни в коем случае! Как я могу указывать вам! Я могу только просить — и я прошу! Очень прошу! Хотите, и Олег тоже попросит? И даже… Лилия Бенедиктовна?

Александр Васильевич обернулся и в упор глянул на Лилию. Та, потупившись, кивнула.

— Ваша просьба отклонена, — сказал Александр Васильевич.

* * *

— Александр Васильевич, постойте! Еще одно слово, — прерывающимся голосом произнесла Лилия, делая знак Кате, а другой рукой хватая его за рукав.

Катя, бросив на нее благодарный, исполненный доверия взгляд, исчезла.

— Я тоже прошу вас сделать это. Я… я осмеливаюсь напомнить вам о вашем обещании!

— Что? — изумился Александр Васильевич. — Вы хотите истратить ваше единственное желание на этого… — Он покосился на все еще открытую входную дверь, за которой был виден сидящий в сугробе в позе глубокого отчаяния Петров.

— Да, — справившись с волнением, тихо, но твердо произнесла Лилия. — Хочу. Позвольте ему поговорить с вашей дочерью. Выполните это мое желание, и я никогда и ни о чем больше не стану вас просить!

— Никогда и ни о чем больше, — со странным выражением повторил Александр Васильевич. Он повернулся спиной к Лилии и сделал чуть заметный жест рукой. Петров сорвался с места. Невидимая сила пронесла его по ступенькам наверх и втолкнула в прихожую.

Александра Васильевича здесь уже не было. Лилия посторонилась, давая Петрову дорогу.

Из недр Клуба показалась Нина, она по-прежнему была в вечернем платье и с красивой прической, но почему-то зевающая и с заспанными глазами.

— Идите в мой кабинет, там вам никто не помешает, — сказала Лилия.

И в этот момент часы громко и отчетливо начали бить двенадцать раз.

* * *

В столовой все стало как прежде. Иллюзия сказки исчезла. Стены сдвинулись до привычных размеров, потолок опустился, так что свободно, не напрягая зрения, можно было рассмотреть золотую звезду на вершине елки, которая также вернула себе привычный, не сказочный облик. Исчезло возвышение с роялем. Вернулись на место книжные полки, картины и стеллажи с психоделическими безделушками.

На свое обычное место вернулся и большой раздвижной стол. Только теперь он был покрыт свежей белой скатертью и плотно уставлен бутылками, тарелками и закусками.

За столом сидели веселые, раскрасневшиеся, полные свежих впечатлений гости и держали в руках бокалы с шампанским.

Во главе стола сидел Александр Васильевич. По правую руку от него расположился стажер, изображавший в спектакле короля Людовика XIII, и беспрерывно что-то шептал ему на ухо. Место по его левую руку было свободно.

Лилия, сузив глаза, как настороженная кошка, подошла и скромно присела на краешек стула.

Часы все еще продолжали бить.

С последним ударом раздались крики «ура!», в воздух полетели серпантин и конфетти, загремели хлопушки. В руках у Лилии также оказался бокал с шампанским, и она почувствовала, что ее поднимают на ноги.

— С Новым годом, Лилия! — Александр Васильевич коснулся своим бокалом ее бокала. Хотя это прикосновение было совсем легким, почти неощутимым, над столом поплыл мощный и радостный перезвон.

— Ура! И еще раз — ура! С Новым годом! С новым счастьем!

— Здоровье нашего хозяина! — провозгласил стажер, изображавший д’Артаньяна, и подкрутил воображаемый ус.

— И нашей хозяйки! — хором отозвались Ирочка и Маришка и полезли к Лилии целоваться.

— Ой, Лилия Бенедиктовна, мы вам так благодарны!

— Это просто сказка!

— Никогда не думала, что такое возможно, — признала подошедшая Лиза Мышкина, — еще немного, и я начну верить в чудеса…

Лилия ласково кивнула и чокнулась с ней.

Олеся не в силах оторваться от своего кавалера, который весьма терпеливо и тактично сносил ее приставания, округлила глаза и послала Лилии воздушный поцелуй.

Свободная рука Лилии ощутила горячее и искреннее пожатие.

— Пусть все, что вы для нас сделали, вернется к вам! — прошептала Катя, взмахнув ресницами в сторону Александра Васильевича. — Мы все от души желаем вам этого!

«Ах, если бы так и было», — подумала Лилия, опускаясь на стул.

«Плохо мое дело», — подумала она. Я всегда иронически улыбалась, когда мне говорили что-то вроде «люблю, жить без него не могу». А вот теперь, похоже, это случилось со мной.

Нет, конечно, я смогу без него жить…

Не умирать же мне, в самом деле, из-за мужчины! Возможно, я и сошла с ума, но не до такой же степени!

Вот только что это будет за жизнь?

Три года я жила надеждой на встречу. Да. Жила. Именно этой надеждой. Что уж теперь-то себя обманывать…

И вот когда мы наконец встретились, я сама, собственными руками отдала единственную для меня возможность быть с ним рядом… Пусть ненадолго, пусть хотя бы на некоторое время.

На неделю. На день. На час.

Пора, пора сказать себе правду. Мне пятьдесят лет. Я вешу девяносто килограмм. У меня крашеные черные волосы.

Впрочем, я и в двадцать лет была далеко не Марлен Дитрих.

На что же я могла бы рассчитывать теперь, кроме как на чудо?

И не дура ли я после этого?

«Бабы — дуры не потому, что дуры, а потому что бабы», — вспомнила она древний мужской афоризм.

* * *

Было совершенно невозможно, чтобы Александр Васильевич, поздравлявший в этот момент гостей, угадал ее мысли. И все же он, повернувшись к ней и глядя на нее своими яркими, невообразимой красоты и синевы глазами, тихо спросил: