— Но не так, как меня от проклятого настоящего, — сказал Беркин.

— Так же. Но настоящее я тоже ненавижу — просто не хочу, чтобы прошлое заняло его место. Не хочу это старое кресло.

Было видно, что Беркин не на шутку рассердился. Но потом взглянул на залитое солнцем небо над банями и смягчился. И даже рассмеялся.

— Ладно, — сказал он. — Не будем его покупать. Мне тоже все это надоело. Во всяком случае, нельзя продолжать жить останками былой красоты.

— Нельзя! — воскликнула Урсула. — Не хочу старья.

— Истина в том, что нам вообще не нужны вещи, — сказал Беркин. — Мне отвратительна мысль о собственном доме, мебели и прочем.

Его слова ее несколько озадачили. Потом она сказала:

— Мне тоже. Но надо где-то жить.

— Не где-то — везде, — ответил он. — Будем жить где придется, не оседать в одном месте. Я этого не хочу. Как только обретешь постоянное жилье и обставишь его, хочется бежать куда подальше. Сейчас, когда моя квартира у мельницы полностью отделана, она мне на дух не нужна. Ужасная тирания постоянного места, где каждый предмет мебели заявляет на тебя права.

Они отошли от рынка. Урсула прижалась к его плечу.

— А что же делать? — спросила она. — Должны же мы где-то жить. Мне хочется, чтобы меня окружали красивые вещи. Хочется естественного grandeur, splendour[111].

— Ты никогда не обретешь этого ни в доме, ни в обстановке, ни даже в красивой одежде. Дома, мебель, одежда — все это приметы старого мира, отвратительного человеческого общества. Если у тебя будет дом тюдоровской эпохи и старинная, великолепная мебель, то на тебя будет страшно давить прошлое — ужас! А если для тебя построит великолепный, современный дом сам Пуаре[112], на тебя будет давить что-то другое. Сплошной кошмар! Все собственность, собственность, это она закабаляет и превращает тебя в среднестатистического человека. А нужно быть подобным Родену[113], Микеланджело, оставившим после себя незаконченные работы — куски необработанного камня. Окружение должно быть эскизным, небрежным, неосновательным, чтобы тебя ничто не сдерживало, не ограничивало, не подавляло извне.

Урсула остановилась на улице, размышляя.

— Значит, у нас никогда не будет собственного пристанища, никогда не будет дома? — спросила она.

— Надеюсь, в этом мире не будет, — ответил Беркин.

— Но есть только этот мир, — возразила она.

Он только развел руками.

— Зато не придется обзаводиться собственным хозяйством, — сказал он.

— Но ты только что купил кресло, — упрекнула она его.

— Могу вернуться и сказать продавцу, что не беру его.

Урсула опять задумалась. Затем в ее лице что-то дрогнуло.

— Да, оно нам не нужно. Мне осточертели старые вещи, — сказала она.

— Да и новые тоже, — прибавил Беркин.

И они повернули назад.

Там в мебельном ряду они встретили все ту же молодую пару: беременную женщину и узколицего юношу. Она — белокурая, довольно приземистая, пухленькая; он — среднего роста, хорошо сложен, темные волосы выбиваются из-под кепки и падают на лоб, отчужденно взирает на все, как обреченный человек.

— Давай подарим кресло им, — предложила Урсула. — Видишь, они вьют гнездо.

— Тут я им не помощник, — заявил раздраженно Беркин, явно больше симпатизирующий отчужденному, застенчивому юноше, чем деятельной продолжательнице рода.

— Но именно это им надо — ничего больше, — настаивала Урсула.

— Прекрасно, — сказал Беркин. — Вот и займись этим. А я посмотрю.

Немного волнуясь, Урсула подошла к молодой паре, которая обсуждала достоинства железного умывальника, — впрочем, говорила женщина, а молодой мужчина смотрел затравленно, как заключенный, на уродливую вещь.

— Мы купили кресло, — сказала Урсула, — но оно нам не нужно. Хотите его? Мы будем рады, если вы возьмете.

Молодые люди удивленно взглянули на нее, не веря, что обращаются именно к ним.

— Вам нужно кресло? — продолжала Урсула. — Оно действительно очень красивое, но… но… — И она улыбнулась ослепительной улыбкой.

Молодые люди смотрели на нее во все глаза, потом значительно переглянулись, не зная, что делать. А юноша совсем стушевался, стараясь стать незаметным, как мышь.

— Мы хотим подарить его вам, — пояснила Урсула, теперь ее охватило смущение и страх перед ними. Ее внимание привлек молодой человек. Тихое, бездумное существо, его и мужчиной трудно назвать, порождение города, по странной прихоти судьбы — породистый и изящный, и еще — незаметный, нетерпеливый, странный. Прекрасные длинные и темные ресницы украшали глаза, в которых вместо мысли проглядывало нечто неприятное — темное, подернутое пеленой подсознание. Черные брови, изящные очертания фигуры. Он мог быть чудовищем и при том отменным любовником — так щедро его одарила природа. Под бесформенными брюками угадывались красивые чувственные ноги, в нем была гибкость, незаметность, шелковистость темноглазой, тихой мыши.

Глядя на него, Урсула невольно испытала frisson влечения. Женщина смотрела на нее с отвращением. Урсула тут же забыла молодого человека.

— Так нужно вам кресло или нет? — спросила она.

Юноша бросил на нее искоса оценивающий взгляд, равнодушный, почти пренебрежительный. Женщина вся подобралась. В ней была яркость и красота уличной торговки. Она не понимала, что нужно от них Урсуле, и потому держалась настороженно, враждебно. К ним подошел Беркин, он лукаво улыбался, видя испуг и замешательство Урсулы.

— В чем дело? — спросил Беркин, продолжая улыбаться. Он слегка прищурился, и в его глазах появилось то же двусмысленное и смеющееся выражение, что и у этих двух горожан. Юноша кивком указал на Урсулу и спросил с дружелюбным, насмешливым любопытством:

— Чего ей надо, а? — И криво улыбнулся.

Беркин взглянул на него иронически из-под небрежно приспущенных век.

— Хочет подарить вам кресло — вот это, с ярлыком, — ответил он, указывая на предмет разговора.

Юноша посмотрел на кресло. В мужском, не знающем классовых различий, взаимном понимании была непонятная враждебность.

— Зачем ей надо отдавать его нам, мистер? — задал он Беркину вопрос — небрежно, как старому приятелю. Такой фамильярный тон оскорбил Урсулу.

— Она подумала, что кресло вам понравится — оно и правда красивое. Мы купили его, но оно нам не нужно. Если не хотите — не берите, только не пугайтесь, — прибавил Беркин с насмешливой улыбкой.

Юноша смотрел на него — в его взгляде смешались неприязнь и симпатия.

— А почему вы не возьмете его себе, раз уж купили? — спросила женщина с холодной недоверчивостью. — Решили, что оно не так уж и красиво? А может, боитесь, что в нем что-то есть, а?

Она смотрела на Урсулу с восхищением и некоторым чувством обиды.

— Мне это не приходило в голову. Да нет, дерево слишком тонкое, — сказал Беркин.

— Видите ли, — вмешалась Урсула, ее лицо светилось доброжелательством. — Мы решили пожениться и подумали, что надо купить что-то из мебели. А сейчас приняли решение: ничего не покупать и уехать за границу.

Раскрасневшаяся толстушка с признательностью смотрела на красивое лицо другой женщины. Они по достоинству оценили друг друга. Юноша стоял чуть поодаль, его бесстрастное лицо не меняло выражения, в тонкой полоске черных усов над довольно крупным ртом было что-то неприличное. Он был апатичный, закрытый — темный призрак, призрак трущоб.

— Хорошо живется некоторым, — сказала женщина, поворачиваясь к молодому человеку. Он не взглянул на нее, но по его губам пробежала улыбка, и он слегка изменил положение головы, что должно было означать согласие со словами женщины. Глаза же, словно затянутые темной пеленой, по-прежнему ничего не выражали.

— Это влетит вам в копеечку, — равнодушно, почти без интереса заявил молодой человек.

— Мы потеряем только десять шиллингов, — сказал Беркин.

Юноша изобразил на лице некое подобие улыбки.

— Недорого, мистер, — отозвался он. — Разводиться дороже.

— Мы еще даже не женаты, — сказал Беркин.

— И мы тоже, — громко объявила женщина. — Но в субботу наша свадьба.

И она вновь взглянула на юношу твердым, покровительственным взглядом — властным и в то же время нежным. Он слабо усмехнулся и отвел глаза. Женщина присвоила себе его юную мужественность, но помилуй Бог, ему-то что до этого! У него осталась глубоко запрятанная гордость и одиночество отщепенца.

— Удачи вам! — пожелал Беркин.

— И вам тоже, — отозвалась молодая женщина. И робко прибавила: — А когда вы поженитесь?

Беркин взглянул на Урсулу.

— Решать даме, — ответил он. — Стоит ей сказать слово — тут же бегу регистрироваться.

Урсула рассмеялась — смущенно и стыдливо.

— Чего спешить! — сказал юноша — за его улыбкой крылось нечто недосказанное.

— Попасть туда — не самое трудное. Вот прожить вместе долго, до самой смерти — это да! — сказала женщина.

Молодой человек отвернулся — словно эти слова задели его за живое.

— Чем дольше — тем лучше. Будем надеяться, — откликнулся Беркин.

— Вот это правда, мистер, — восхищенно поддержал его юноша. — Пока можно, радуйся жизни — что толку хлестать мертвого осла.

— Если только он не притворяется, — сказала женщина, глядя на молодого человека с нежностью более сведущего человека.

— Это, конечно, меняет дело, — насмешливо произнес юноша.

— Так вы берете кресло? — спросил Беркин.

— Да, берем, — ответила женщина.

Они направились к продавцу, красивый, но жалкий юноша плелся позади.

— Вот оно, — показал Беркин. — Сами донесете или оставить ваш адрес?

— Фред донесет. Пусть что-нибудь сделает для дома.

— Пусть хоть на что-нибудь сгодится, — с мрачным юмором произнес Фред, забирая кресло у продавца, — грациозные движения юноши были в то же время какими-то подобострастными, жалкими.