В то время как отец медленно расставался с жизнью, Джеральда все чаще посещало чувство, что перед ним разверзлась пропасть. Отец символизировал для него весь мир. Пока тот жил, Джеральду не надо было отвечать за окружающее. Теперь же отец умирал, и Джеральд чувствовал себя уязвимым и беззащитным перед сложностями жизни, словно взбунтовавшийся первый помощник, который, оставшись без капитана, видит впереди один только бесконечный хаос. Он не унаследовал порядок и яркую идею. Казалось, с отцом погибнет идея единства человечества, исчезнет центростремительная сила, сдерживающая мироздание, и начнется ужасный распад всего. Джеральд словно находился на палубе, уходившей у него из-под ног, он командовал судном, у которого разваливались опорные балки.

Он сознавал, что до того постоянно пытался раскачать каркас жизни, и теперь, как охваченный ужасом ребенок, понимал, что пожинает плоды своей преступной деятельности. А за последние месяцы под влиянием смерти в семье, бесед с Беркином и трепетной сущности Гудрун он полностью утратил ту механическую веру, которая была его завоеванием. Иногда его, охватывала ненависть к Беркину, Гудрун и им подобным. Тогда ему хотелось вернуться к тупому консерватизму, к недалеким, традиционно мыслящим людям. Хотелось вновь исповедовать строгие догматы торизма. Но это желание угасало прежде, чем он предпринимал какие-то действия.

В детстве и юности он мечтал жить в Древнем мире. Время Гомера представлялось ему идеальным: тогда мужчина мог стоять во главе армии героев или проводить годы в восхитительной Одиссее. Джеральд так страстно ненавидел собственное окружение, что никогда по-настоящему не видел Бельдовер и рудники, он навсегда отвернулся от темного района горных разработок, тянувшихся направо от Шортлендза, и обратил свой взор к лугам и лесам за озером Уилли-Уотер. Конечно, пыхтение и грохот работающих машин были постоянно слышны в Шортлендзе, но Джеральд уже в раннем детстве приучился не обращать на них внимание. Он игнорировал промышленное море за окнами, черные от угля волны которого подкатывались к дому. На самом деле мир был диким, первобытным местом, где человек охотился, плавал и скакал верхом. Всякая власть вызывала у Джеральда неприятие. Жизнь для него означала состояние первобытной свободы.

Его отправили учиться, что было для него хуже смерти. Ехать в Оксфорд он отказался — предпочел университет в Германии. Некоторое время он провел в Бонне, затем переехал в Берлин, оттуда во Франкфурт. Там им овладело любопытство. Ему захотелось многое увидеть и узнать, но отношение его к увиденному было странным — казалось, все его только забавляет. Он считал, что должен побывать на войне. И еще — в местах, где живут дикари, чья жизнь так его привлекала.

В конце концов он понял, что люди всюду одинаковы, а для человека с таким изощренным и холодным рассудком, как у него, дикарь еще скучнее европейца. Тогда он ознакомился с разного рода социологическими и реформаторскими идеями. Однако все они были поверхностными — всего лишь развлечение для ума. Главным в них был протест против существующего порядка, разрушительный протест.

Настоящее увлечение он неожиданно нашел в угольных копях. Отец попросил помочь ему в делах компании. Джеральд учился горному делу, но никогда не проявлял к нему интереса, а тут вдруг с восторгом приобщился к новому миру.

Крупное промышленное производство фотографически отложилось в его сознании. И вдруг оно стало реальным, а он — его частью. Вдоль долины тянулась местная железная дорога, соединявшая шахты между собой. По дороге шли составы — короткие, из тяжело груженных вагонов, и длинные — из пустых, и на каждом вагоне — крупные белые инициалы: «К.Б. и К°».

Белые буквы на вагонах он видел еще ребенком, но плохо запомнил: так мало обращал на них внимания. Теперь же он осознал: это его имя написано на вагонах. Так наглядно выглядела власть.

Составы с его инициалами разъезжали по всей стране. Он встречал их по дороге в Лондон, видел в Дувре. Его власть все более разветвлялась. Бельдовер, Селби, Уотмор, Летли-Бэнк — эти крупные шахтерские поселки выросли подле его шахт. Отвратительные и убогие — в детстве их вид ранил его душу. Сейчас же он гордился ими. Четыре новых городка и множество уродливых промышленных деревушек, построенных поблизости друг от друга, зависели от него. В конце дня он видел, как поток шахтеров — тысячи сутулых людей с черными лицами — двигался по насыпной дороге, и все они повиновались ему. В пятницу вечером он обычно медленно объезжал на своем автомобиле рынок в Бельдовере, где его рабочие делали покупки на заработанные за неделю деньги. Все они подчинялись ему. Некрасивые, грубоватые — они были орудиями в его руках. Для них он был сам Господь Бог. И они автоматически расступались, давая дорогу автомобилю.

Его не волновало, поступают они так с готовностью или нехотя, как не волновало и то, что они о нем думают. Его представления о жизни приняли к этому времени определенную форму. Он постиг, как функционирует человечество. В мире слишком много филантропии, слишком много разговоров о чувствах и страдании. Все это казалось ему смехотворным. Страдания и чувства людей ничего не значат — это просто условия существования, вроде погоды. Важно лишь то, как человек функционирует. Тот же подход, что и к ножу: хорошо он режет? Остальное не имеет значения.

Все в этом мире для чего-то существует; вещь или человек считаются хорошими или плохими, исходя из того, насколько точно исполняют они свою задачу. Этот шахтер работает хорошо? Если хорошо, значит, он выполняет свое предназначение. Этот управляющий справляется с работой? Если да, этого достаточно. А Джеральд, отвечающий за все производство, хороший ли он руководитель? Если хороший, тогда его жизнь состоялась. Все остальное не так важно.

Рудники были старые. Запасы угля в них иссякали. Дальнейшая разработка шахт не окупалась. Поговаривали, что надо закрыть одну или две из них. Вот тогда Джеральд и приехал, чтобы посмотреть все на месте.

Он огляделся. Его окружали шахты. Древние, допотопные. Похожие на старых львов, от которых нет больше толку. Джеральд еще раз взглянул на них. Тьфу! Шахты были всего лишь уродливыми порождениями грязного сознания. Выкидыши недоучек. Нужно забыть о них. Он очистил свое сознание от этих уродцев, теперь он думал только об угле под землей. Сколько его там?

Угля было много. Но при старых методах эксплуатации его нельзя извлечь. Значит, к черту старые методы! Здесь есть угольные пласты, пусть и не очень мощные. Здесь лежит уголь, инертная материя, и лежит он здесь еще с сотворения мира, ожидая, когда за ним придет человек. Решающий фактор — человеческая воля. Человек — главный бог на земле. Его ум обязан служить его воле. Человеческая воля — абсолют, единственный абсолют.

Его воля должна подчинить материю, приспособить ее для своих целей. Само подчинение было сутью, борьба — самым главным, а плоды победы — всего лишь простым результатом. Не ради денег Джеральд встал во главе компании. Сами деньги его не интересовали. Он не был расточителен, не стремился к показной роскоши, не волновало его и социальное положение. Ему хотелось одного — чтобы воля восторжествовала в борьбе с естественными условиями. Сейчас его воля была нацелена на то, чтобы извлечь уголь из-под земли, извлечь и получить прибыль. Но прибыль была только условием победы, победа же заключалась в самом подвиге. При мысли о предстоящем испытании его охватывала нервная дрожь. Эти дни он проводил на ногах, все проверял на месте, проводил испытания, советовался с экспертами, и постепенно в его сознании сложилась цельная картина — так генерал готовит заранее план сражения.

Нужна была коренная перестройка. Шахты эксплуатировались по старинке, устаревшим методом. Изначальная идея заключалась в том, чтобы извлечь из богатств земли наибольшую прибыль, это обогатило бы хозяев, что позволило бы им, в свою очередь, увеличить жалованье рабочих и создать тем самым хорошие условия жизни, а это, в конечном счете, способствовало бы росту богатства страны. Отец Джеральда, представитель второго поколения предпринимателей, имевший солидное состояние, думал только о своих рабочих. Шахты были для него в первую очередь богатым угольным месторождением, которое позволяло обеспечить хлебом и всем необходимым сотни работавших на него людей. Ради благополучия своих рабочих ему приходилось иногда вступать в противоречия с другими предпринимателями. И шахтеры действительно жили неплохо. Бедняков и живущих в нужде было мало. Всего хватало: ведь шахты еще не истощились, и уголь добывали без особого труда. В те дни шахтеры радовались и ликовали, потому что платили им хорошо. Свое положение они считали процветающим и благословляли судьбу, помня, как голодали и страдали их отцы, они на себе ощутили, что пришли новые времена. Шахтеры были благодарны тем первопроходцам, новым собственникам, которые открыли шахты и тем самым проложили путь к источнику изобилия.

Но человек никогда не бывает удовлетворен, и постепенно благодарность к хозяевам сменилась ропотом. Они уже не считали себя обеспеченными людьми, им хотелось большего. Почему хозяин намного богаче их?

Джеральд еще был мальчиком, когда в горном производстве возник серьезный кризис. Федерация промышленников закрыла шахты, потому что шахтеры не соглашались на сокращение производства. Этот локаут показал Томасу Кричу, что наступили новые времена. Он тоже являлся членом Федерации и потому был обязан пойти против рабочих и закрыть шахты. Он, их отец, патриарх, был вынужден оставить без средств к существованию своих сыновей, своих людей. Он, богатый человек, которому и так трудно попасть в царствие небесное из-за богатства, должен теперь пойти против бедных, тех, кто ближе к Христу, кто унижен, презираем, но более совершенен, чем он, кто мужественно и благородно несет свою ношу, и должен им сказать: «Теперь у вас не будет ни работы, ни хлеба».