Дэвид Лоуренс - Влюбленные женщины

Урсула сидела на траве и распевала, широко раскрывая рот, ее глаза смеялись, словно она считала все происходящее забавной шуткой, но они вспыхнули, как желтый свет светофора, когда она уловила намек на ритуальные действия в подрагиваниях, покачиваниях, метаниях белого тела сестры, находящегося во власти примитивного, рваного ритма и внутренней энергии, сходной с гипнозом.

звучала озорная песенка Урсулы; танец Гудрун становился все более энергичным и страстным, она яростно топала ножкой, словно желала сбросить невидимые оковы, стремительно взмахивала руками, снова топала, потом тянула к небу лицо и прекрасную, полную шею, полуприкрытые глаза ее ничего не видели. Солнце опустилось низко, разлив повсюду желтый свет, оно садилось, и на небе уже наметился тонкий силуэт тусклой луны.

Урсула увлеченно пела, но Гудрун неожиданно прекратила танцевать и произнесла со спокойной иронией:

— Урсула!

— Что? — Урсула открыла глаза, выйдя из состояния, близкого к трансу.

Гудрун стояла неподвижно и указывала налево, на ее лице играла насмешливая улыбка.

— Ой! — испуганно выкрикнула Урсула, вскакивая на ноги.

— Какие красавцы! — раздался иронический голос Гудрун.

Она говорила о бычках горной породы, небольшое стадо этих мохнатых, живописно раскрашенных вечерним солнцем животных пришло на шум — узнать, что здесь творится, — они вытягивали любопытные морды и выставляли рога. Бычки раздували ноздри, сквозь спутанную шерсть сверкали злые глазки.

— Они не нападут на нас? — испуганно воскликнула Урсула.

Гудрун, которая боялась рогатого скота, слабо улыбнулась и покачала головой — жест получился странный: в нем были и сомнение, и насмешка.

— Разве они не прелестны, Урсула? — Голос Гудрун прозвучал пронзительно и резко, словно прокричала чайка.

— Прелестны, — подтвердила Урсула, трепеща от страха. — А ты уверена, что они не набросятся на нас?

Гудрун снова загадочно улыбнулась и покачала головой.

— Уверена, — ответила она. Ответ прозвучал так, словно она хотела убедить себя в их безопасности, и еще как будто знала в себе некую силу и хотела проверить ее на прочность. — Сядь и продолжай петь.

— Я боюсь, — жалобно сказала Урсула. Она не спускала тревожного взгляда с крепких низкорослых животных, которые не двигались с места и следили за сестрами темными злыми глазами из-под спутанных челок. Но она все же села и приняла прежнее положение.

— Они совершенно безопасны, — прозвучал высокий голос Гудрун. — Пой же, тебе нужно всего лишь петь.

Было очевидно, что она одержима странным желанием танцевать перед этими сильными и по-своему красивыми животными.

Урсула запела дрожащим голосом:

Она явно волновалась, Гудрун же, раскинув руки и запрокинув лицо, направилась странной танцующей походкой к стаду — она, как зачарованная, несла свое тело, ноги ее дрожали, словно девушку охватил неистовый, бессознательный порыв, плечи, запястья, кисти тянулись вперед, вздымались и падали, тянулись, тянулись и падали. Она незаметно приближалась, белая беззащитная фигурка, охваченная экстазом, приближалась, ее грудь колыхалась, шея сладострастно изгибалась. Все это привело стадо в состояние замешательства, животные замерли, слегка понурив головы, они не сводили с девушки глаз и словно находились под гипнозом, их рога четко вырисовывались на фоне неба, а белая фигурка все приближалась и приближалась к ним в медленных гипнотизирующих конвульсиях танца. Гудрун всем телом ощущала присутствие животных перед собой — между ними будто установилась магнетическая связь. Вот-вот она коснется их, физически коснется. Ее пронзила судорога наслаждения и страха. А Урсула, как завороженная, все пела высоким, тонким голосом неуместную песню, звучавшую в вечернем воздухе как заклинание.

Гудрун слышала яростное сопение скота — в животных говорил страх, смешанный с восхищением. Они держались что надо, эти дикие шотландские бычки, косматые и своенравные. Неожиданно один из них фыркнул, опустил голову и стал пятиться.

— А ну, пошли прочь! — донесся громкий крик с берега. Ряды животных дрогнули, они отступили, хаотично побежали вверх по холму, их космы метались на бегу, как языки пламени. Гудрун застыла в танце на траве, Урсула вскочила на ноги.

Это были Джеральд и Беркин, они приплыли за сестрами. Джеральд криком отогнал скот.

— Чем это вы тут занимаетесь? — громко выкрикнул он, не пытаясь скрыть раздражение.

— Зачем вы приехали? — раздался гневный возглас Гудрун.

— Чем это вы тут занимаетесь? — механически повторил Джеральд свой вопрос.

— Ритмической гимнастикой, — со смехом ответила Урсула, но голос ее дрожал.

Некоторое время Гудрун стояла неподвижно, глядя на мужчин большими темными глазами, — они так и пылали негодованием. А потом пошла по склону холма наверх — туда, где, сбившись в кучку, стояло испуганное стадо.

— Куда вы? — крикнул ей вслед Джеральд и, не получив ответа, пошел за женщиной. Солнце скрылось за холмом, по земле стелились тени, небо постоянно меняло окраску.

— Не очень-то подходящая песня для танца, — сказал Беркин, остановившись рядом с Урсулой. На его лице играла ироничная улыбка. А в следующую минуту он, тихо напевая себе под нос, уже изображал пародию на степ — трясся всем телом, сохраняя неподвижным насмешливое лицо, ноги его ходили ходуном, отбивая веселую чечетку, он мелькал перед ней призрачной тенью.

— Кажется, мы все тут с ума посходили, — рассмеялась Урсула деланым смехом, в котором слышался испуг.

— Жаль, что это сумасшествие не прогрессирует, — сказал Беркин, не прекращая отплясывать. Потом вдруг наклонился к девушке, нежно поцеловал ей пальцы, прижался своим лицом к ее лицу и заглянул в глаза, слабо улыбаясь. Она сделала шаг назад, почувствовав себя униженной.

— Обиделась? — насмешливо спросил Беркин, мгновенно преобразившись, — теперь он был снова спокойным и сдержанным. — А я думал, тебе нравится легкий гротеск.

— Не такого рода, — ответила Урсула. Ее охватило смущение, замешательство, она ощущала себя едва ли не оскорбленной. В глубине души ее пленил вид раскованного, вибрирующего тела, самозабвенно отдающегося танцу, бледного, насмешливого лица. Однако она автоматически приняла холодный вид, не одобрив такого поведения. Для человека, который обычно говорит очень серьезные вещи, оно было просто неприличным.

— А почему не такого? — Беркин явно насмехался. И тут же снова пустился в сумасшедший пляс, вихляя телом и злорадно глядя на нее. Не прекращая быстрых движений, он все приближался, а потом потянулся к ней с насмешливым выражением сатира и непременно поцеловал бы снова, если б она не поспешила отпрянуть.

— Нет! Не надо! — воскликнула она, уже по-настоящему испугавшись.

— Значит, мы имеем дело с Корделией![56] — сказал он насмешливо. Эти слова больно ранили ее, словно в них крылось оскорбление. Она понимала, что Беркин хотел ее обидеть, и это сбивало ее с толку.

— Почему у вас что на уме, то и на языке? — возмутилась Урсула.

— Не люблю ничего держать в себе, — сказал Беркин, довольный своим ответом.

Джеральд Крич быстро и сосредоточенно взбирался на холм вслед за Гудрун. Стадо сгрудилось на краю холма — наблюдало за тем, что происходит внизу, где мужчины в светлой одежде суетились рядом с белеющими силуэтами женщин; их особенное внимание привлекала Гудрун — она медленно приближалась к ним. Вот она остановилась, оглянулась на Джеральда и перевела глаза на животных.

Неожиданно она воздела руки и устремилась прямо на длиннорогих бычков, она бежала, содрогаясь всем телом, бежала и останавливалась, замирала на секунду, смотрела на животных, снова воздевала руки и бежала вперед, повинуясь необъяснимому порыву, пока те не сдались, перестали бить копытами землю и расступились, храпя от страха. Вскинув головы, бычки пустились наутек, топот гулко разносился по вечернему лесу, они бежали не останавливаясь так долго, что их силуэты стали казаться крошечными.

Гудрун смотрела вслед стаду, лицо ее напоминало маску, дерзкое выражение застыло на нем.

— Почему вам так хочется свести их с ума? — спросил Джеральд, подходя к ней.

Она не обратила на него никакого внимания — только отвернулась.

— Это небезопасно, — продолжал Джеральд. — Они бывают свирепы.

— Когда убегают? — громко и насмешливо поинтересовалась Гудрун.

— Нет. Когда нападают, — ответил он.

— На меня? — Голос ее звучал саркастически.

Джеральд не нашелся, что ответить.

— Хочу довести до вашего сведения, что они до смерти забодали корову здешнего фермера.

— Какое мне до этого дело? — фыркнула она.

— А вот мне есть до этого дело, — сказал Джеральд. — Ведь это мой скот.

— Как это ваш?! Вы что, его проглотили? Можете сейчас подарить мне одного из них?

— Вы же видите, куда они убежали, — сказал он, показывая рукой. — Если хотите, вам доставят бычка позже.

Она окинула его внимательным взглядом.

— Вы что, думаете, я боюсь вас и ваших животных? — спросила она.

Глаза Джеральда угрожающе сузились, он улыбнулся несколько высокомерно.

— Почему я должен так думать? — сказал он.

Гудрун пристально смотрела на мужчину потемневшими, широко открытыми глазами. Потом подалась вперед, размахнулась и легонько ударила его по щеке тыльной стороной руки.

— Вот почему, — сказала она с явной насмешкой.

В душе она испытывала непреодолимое желание сделать ему больно. Со страхом и отчаянием, таящимися в ее сознании, теперь было покончено. Она сделала то, что хотела, — больше никаких уступок страху.