Спящий до этого времени на диване молодой серый кот спрыгнул на пол, высоко потянулся, выгнув спину, и сел, застыв в царственной позе. Потом стрелой метнулся из комнаты через открытую на веранду дверь и исчез в саду.

— Кого это он увидел? — Беркин с интересом поднялся со своего места.

Кот важно шел по дорожке, помахивая хвостом. Обычный кот тигровой окраски, лапы белые, стройный, молодой кот. Пушистая серо-коричневая кошечка осторожно кралась вдоль забора. Мино, не теряя царственной осанки, по-мужски бесцеремонно направился к ней. Кошечка вся сжалась и униженно припала к земле — бездомный пушистый комочек, она подняла на Мино затравленный взгляд зеленых, прекрасных, как драгоценные камни, глаз. Кот небрежно смотрел на кошку сверху вниз. Она отползла немного в сторону, двигаясь, как и прежде, в направлении черного хода и всем своим видом изображая полную покорность.

Мино не оставлял ее, шел следом на стройных лапах, но вдруг, скорее всего от избытка жизненных сил, легонько ударил лапой по мордочке. Словно подхваченный ветром лист, кошка метнулась в сторону и снова припала к земле, внимательно и приниженно ожидая, что последует дальше. Мино притворился, что потерял к ней интерес, и, щурясь, высокомерно оглядывал свои владения. Прошла минута. Собравшись с духом, кошка — пушистый серо-коричневый комочек — снова пустилась в путь и осторожно сделала несколько шагов. Постепенно она убыстряла шаг, уже готовясь улизнуть, но тут юный лорд в серой шубке прыгнул впереди на тропинку и снова влепил ей легкую оплеуху. Кошечка тут же смирилась и приняла покорный вид.

— Это бродячая кошка, — сказал Беркин. — Она пришла из леса.

Кошка подняла голову на голос, и глаза ее полыхнули зеленым огнем. Через мгновение она бесшумными прыжками перенеслась в центр сада. Там замерла и огляделась. Мино повернул голову, горделиво, с сознанием своего превосходства, посмотрел на хозяина и, зажмурив глаза, застыл прекрасным изваянием. Круглые зеленые глаза кошки, не знающей, чего ей ждать, горели зловещим огнем. Через мгновение она легкой тенью скользнула к кухне.

В красивом прыжке Мино настиг ее и дважды хватил по спине белой мягкой лапой. Кошка прижалась к земле и послушно повернула назад. Мино шел сзади и лениво подгонял ее легкими ударами своих очаровательных белых подушечек.

— Что он себе позволяет? — воскликнула Урсула в негодовании.

— У них близкие отношения, — сказал Беркин.

— И потому он ее так колотит?

— Вот именно, — рассмеялся Беркин. — Думаю, Мино хочет, чтобы она этого не забывала.

— Как гадко с его стороны! — Урсула вышла в сад и крикнула коту: — Перестань сейчас же! Не приставай к ней!

Бродячую кошку словно ветром сдуло. Мино посмотрел презрительно на Урсулу и перевел взгляд на хозяина.

— Ведь ты не бандит, Мино? — обратился к коту Беркин.

Красавец кот прищурился, глядя куда-то в даль сада; он, казалось, совсем забыл о пристававших к нему людях.

— Мино, ты мне не нравишься. Ты грубиян, как и все остальные представители мужского пола, — сказала Урсула.

— Нет, — запротестовал Беркин, — он по-своему прав. Мино не обидчик. Он просто хочет, чтобы бедная бродяжка привыкла видеть в нем свою судьбу, свою единственную судьбу: ведь она такая пушистая и своевольная, он боится ее потерять. Я его понимаю. Ему хочется основательности и стабильности.

— Ясно! — воскликнула Урсула. — Ему надо, чтобы все было как он хочет. И твои прекрасные слова преследуют ту же цель — командовать, вот как я это называю — командовать!

Кот снова посмотрел на Беркина, в его взгляде читалось презрение к этой шумной женщине.

— Полностью согласен с тобой, Мино, — сказал Беркин коту. — Дорожи мужским достоинством и интеллектом.

Мино вновь сощурился, точно смотрел на солнце. И неожиданно, словно решив не иметь с этими двумя никаких дел, пошел прочь с самодовольным, веселым видом — хвост трубой, белые носочки задорно сверкают.

— Теперь он еще раз встретится с belles sauvages[47] и доставит ей удовольствие своей высшей мудростью, — рассмеялся Беркин.

Урсула посмотрела на него в саду — его волосы растрепались на ветру, в смеющихся глазах плясали чертики — и воскликнула:

— Меня просто бесит, когда говорят о мужском превосходстве! Какая гнусная ложь! Будь этому хоть какое-то подтверждение…

— Бродячая кошка ничего не имеет против мужского превосходства, — сказал Беркин. — Она чувствует, что оно имеет основание.

— Вот как! — воскликнула Урсула. — Расскажи это своей бабушке!

— А почему бы и нет?

— У них — то же противостояние, что у Джеральда Крича и кобылы, — жажда самоутверждения, Wille zur Macht[48] — низкое и ничтожное.

— Не спорю, Wille zur Macht — низменное чувство. Но у Мино оно выражается всего лишь в желании достичь с этой кошкой устойчивой, сбалансированной, единственной и исключительной rapport[49]. Не будь его, она так и осталась бы пушистой очаровательной подзаборницей с беспорядочными связями. Это скорее volonté de pouvoir, стремление к действию, в этом случае pouvoir[50] мы используем как глагол.

— Ага! Пошли софизмы. Вспомним ветхозаветного Адама.

— Верно. Адам удерживал Еву в вечном раю — одну-единственную, как звезду на орбите.

— Вот-вот! — воскликнула Урсула, тыча в Беркина пальцем. — Ты и проговорился — именно как звезду на орбите! Спутницей… спутницей Марса — вот кем предназначалось ей быть! Ты выдал себя! Всем вам нужна свита! Марс и его спутница! Ты сам это сказал… сам сказал… ты проболтался!

Беркин стоял и улыбался — сокрушенно, весело, разгневанно, восхищенно и любовно. Как задорный огонек, женщина искрилась остроумием, точно и находчиво наносила меткие удары.

— Я совсем не то имел в виду, — оправдывался он, — но ты не даешь мне и слова сказать.

— И не дам, — заявила Урсула. — Все уже сказано — спутник на орбите, тебе не выкрутиться.

— Теперь ты никогда не поверишь, что я не то имел в виду, — сказал он. — Я не подразумевал, не заявлял, не упоминал ни о каких спутниках и даже не собирался этого делать — ничего такого не было.

— Не увиливай! — воскликнула она с нескрываемым возмущением.

— Чай готов, сэр, — объявила появившаяся в дверях хозяйка.

Оба посмотрели на нее взглядом, похожим на тот, каким совсем недавно на них смотрели кошки.

— Благодарю вас, миссис Дейкин.

Эти слова разорвали повисшее было молчание.

— Пойдем выпьем чаю, — пригласил Беркин.

— С удовольствием, — сказала Урсула, беря себя в руки.

За чайным столиком они сели напротив друг друга.

— Я действительно говорил не о спутниках, а о двух равноценных звездах, находящихся в уравновешенном взаимодействии…

— Нет, ты проговорился, выболтал свой секрет, — повторила Урсула, сразу же принимаясь за еду. Видя, что она глуха ко всем его доводам, Беркин стал разливать чай.

— Как вкусно! — объявила она.

— Сахар положи сама, по вкусу, — сказал Беркин, передавая чашку.

Все в его доме было красивым. Очаровательные розовато-лиловые и зеленые чашки и блюдца, изящной формы вазы, стеклянные тарелки, старинные ложечки — и все это на тканой скатерти в серых, черных и алых тонах. Богатый, изысканный стиль. Урсула понимала: без Гермионы тут не обошлось.

— У тебя здесь очень красиво, — отметила Урсула почти сердито.

— Люблю красивые вещи. Мне доставляет подлинное наслаждение пользоваться в быту предметами, которые хороши сами по себе. Но и миссис Дейкин — чудо! Она считает, что я достоин самого лучшего.

— В наше время квартирные хозяйки нужнее жен, — сказала Урсула. — Они заботятся о мужчинах гораздо лучше. Будь ты женат, тут было бы далеко не так красиво.

— А как насчет душевной пустоты? — засмеялся Беркин.

— Не хочу об этом думать. Завидно, что у мужчин бывают такие замечательные квартирные хозяйки и такое великолепное жилье. Им нечего больше желать.

— По части быта — действительно нечего. Но жениться только ради улучшения быта — отвратительно.

— И все же теперь мужчина гораздо меньше нуждается в женщине, чем раньше, ведь так? — настаивала Урсула.

— Внешне — возможно и так, хотя женщина по-прежнему делит с мужчиной постель и носит его детей. Но в сущностном — потребность остается той же. Однако никто не стремится соответствовать этой сущности.

— Какой сущности? — спросила она.

— Я думаю, что мир держится на мистическом соединении, высшей гармонии между людьми — это цементирующие узы. И самые естественные — между мужчиной и женщиной.

— Старая песня, — протянула Урсула. — Почему любовь должна ассоциироваться с узами? Я не согласна.

— Если пойдешь на запад, — сказал Беркин, — потеряешь шанс пойти на север, восток и юг. Если признаешь гармонию, позабудешь о хаосе.

— Но любовь — это свобода, — заявила она.

— Не надо повторять прописные истины, — отрезал он. — Любовь — направление, исключающее все прочие. Это свобода вдвоем, если угодно.

— Нет, любовь всеобъемлюща, — не соглашалась она.

— Сентиментальная чушь, — возразил Беркин. — Ты просто тяготеешь к хаосу, вот и все. Эти разговоры о свободной любви, о том, что свобода — это любовь, а любовь — свобода, есть чистейший нигилизм. Между прочим, если вступаешь в чистый союз, это уже навсегда: союз нельзя назвать чистым, если он не окончательный. А при чистом союзе есть только один путь — как у звезды.

— Ха! — воскликнула Урсула раздраженно. — Это уже из области допотопной морали.

— Вовсе нет, — ответил он. — Таков закон природы. Один всегда обречен. Необходимо вступить в союз с другим — навсегда. И это не означает потерю личности — ты сохраняешь себя, находясь в мистическом равновесии и цельности по отношению к другому — как звезды.