Если он лишит Бесс невинности, то совершит страшное предательство по отношению к брагу. Как он посмотрит Заку в глаза? Нет, только не это!..

Однако, Боже мой, как в своем неистовстве Бесс прекрасна! Голова откинута, мягкие, шелковистые волосы распущены по высоко вздымающейся груди. Губы раскрыты и влажны от безумных поцелуев. Ночная рубашка обнажила белоснежное плечо. Спереди, там, где он взял в рот напрягшийся сосок, на ней темнело мокрое пятно и…

Да ведь он чуть не раздавил ее об дерево! Что же он за человек – нет, что за животное? Но если бы Бесс не разожгла его своим поведением, своими милыми, но провоцирующими словами, разве он накинулся бы на нее как дикарь, разве стал бы прижимать с такой силой к дереву?

– Я, наверное, совсем потерял голову, – прошептал он, нежно отстраняя ее от ствола и поднимая на руки. Как доверчивый ребенок она положила голову на его плечо, обняла руками за шею и вздохнула. Ее дыхание было свежим, но в нем чувствовался какой-то мускусный запах, в котором он узнал свой собственный. Сердце Алекса сжалось от любви. Было столько детского в том, как она отдавала себя, доверчиво, целиком. Все это так отличалось от поведения его знакомых женщин, пресыщенных и опытных любовниц, которые боялись давать, не зная, будет ли отдача с его стороны.

Господи, какое у нее божественное тело! Вполне созревшее – полная грудь, тонкая талия, точеная округлость бедер, – с такой готовностью отвечающее на страсть своего первого мужчины. Нежное, повторил он про себя. А он почти распял ее, пытался взять штурмом, как простую шлюху с Друри-Лейн.

Алекс отнес и положил ее в высокую, колыхаемую ветром траву. Опустившись рядом с ней на колени, он погладил Бесс по волосам. Она затихла, закинув руки за голову, глаза ее горели желанием. В глубине души Алекс знал, что каждая их совместно проведенная минута – краденая. У него перехватило горло, дышать стало трудно.

Предательница-луна, проникая своими лучами сквозь ночную рубашку, теперь позволяла увидеть ее всю, не скрывая высвечивала черный треугольник в месте, где соединялись бедра, и темные круги на грудях. Кровь стучала в висках Алекса, пульсировала от желания, он хотел Бесс и только одну ее. Закрыв глаза, он в отчаянии сотворил молитву. Нет, надо сопротивляться этому сладкому безумству, но как он может сделать это, не обидев и не унизив ее?

Бесс, казалось, поняла, какие муки он испытывает. Алекс почувствовал робкие пальцы на своей руке, потом она взяла его за запястье. Открыв глаза, он смотрел, как она поднесла руку к своим губам и нежно поцеловала костяшки пальцев.

– Милый, пожалуйста, не вздумай покидать меня сейчас. – Бесс перевернула руку Алекса и мягким, нежным прикосновением поцеловала в ладонь. – Не думай ни о ком и ни о чем, кроме меня. – И она потянула его к себе, к своим зовущим губам, к жаждущему, уступчивому телу.

Выйдя из оцепенения, Алекс поднял лицо к усыпанному звездами небу, пелене, отделяющей человека от иного мира, проклиная Бога за то, что тот требует от него столь тяжелого испытания – верности брату ценой отказа от настоящей любви. Потому что чувство, которое Алекс испытывал к Бесс, было действительно настоящей любовью, нечто вроде восхищенного поклонения. Сейчас все его предыдущие интрижки с женщинами виделись просто карикатурой на это чувство. Ему казалось, что каждый день, каждый час его предыдущей жизни предвосхищал этот момент пробуждения.

– Почему должно быть именно так? – прошептал он, испытывая мучительную боль. – Почему я должен выбирать?

Он наклонился к Бесс и, опираясь на локти, лег на нее сверху. Именно в этот момент Алекс принял решение и, попросив про себя у Зака прощения, запечатлел на губах Бесс жадный, хозяйский поцелуй.

Бесс услышала слова, которые он прошептал, слова, наполненные мукой. Почувствовала, как они взмыли в воздух, прежде чем направиться к небесам. Действительно, почему? Но ответ на это знал лишь один Господь Бог. В этот момент у нее не было времени на споры с божеством по поводу испытаний, уготованных роду человеческому. Для Бесс небеса и обещания неземного блаженства бледнели перед восторгом, который она испытывала, лежа между руками Алекса, ощущая прижимающую ее к земле тяжесть мужского тела, перед тем раем, который они создали сами себе, отдаваясь и беря в извечном таинстве любви.

Он прильнул к ее губам, а она обхватила его руками, нежно поглаживая шею, пробежала по широкой спине и медленно спустилась вниз, к тугим ягодицам. От испытанного при этом наслаждения у Алекса перехватило дыхание, и он оторвал от нее свои губы.

– Бесс, ты околдовала меня, – пробормотал он. – Столько в тебе страсти и огня. Ведь это колдовские чары, не правда ли? – Он немного сдвинулся в сторону и просунул длинную, мускулистую ногу между ее бедер.

Бесс затопила теплая, сладостная волна наслаждения, а появившееся внезапно внизу живота сладостное напряжение, как темная и громыхающая грозовая туча над торфяными равнинами, обещало впоследствии облегченное разрешение. Все ее тело ждало любимого, Бесс хотелось быть как можно ближе к нему, соединиться с Алексом телами. Изогнувшись, она крепко прижалась к нему грудями. Он, в свою очередь, взял ее грудь в руку и начал ласкать ее теплой ладонью, осторожно оттягивая набухший сосок.

– М-мешает. Моя рубашка… Она мешает нам, Алекс, – пробормотала она, судорожно теребя ленты рубашки. – Я хочу чувствовать твое тело…

Эти слова воспламенили его. Бесс испытывала такое же желание, как и он, так же нуждалась в окончательном воссоединении. Перенеся тяжесть тела на один локоть, Алекс нетерпеливо взглянул на ее ночную сорочку. Черт побери, от шеи до лодыжек она была застегнута на ряд мелких пуговиц, с которыми могли справиться лишь терпеливые и ловкие женские руки. Откуда же он мог взять сейчас терпения – да и женского в нем не было ни на грош, если уж на то пошло!

– Не волнуйся, любовь моя. Я сейчас разорву твою рубашку, – предупредил он дрожащим от нетерпения, несмотря на все усилия, голосом. Ее глаза широко распахнулись, Бесс судорожно вздохнула, но не сказала ни слова.

Этим молчанием она соглашалась и давала понять, что ей тоже не терпится предстать перед ним обнаженной. Получив еще одно доказательство ее природной, девственной страсти, он с удвоенным пылом взялся за ворот рубашки, рванул, и звук разрывающейся ткани прозвучал как первобытный зов, символизирующий всю силу их желания. Разлетающиеся во все стороны маленькие перламутровые пуговички сверкнули в свете луны, как капли росы в паутине. У Бесс перехватило дыхание.

Алекс поднялся на колени и посмотрел на распростертую перед ним Бесс. Ночная рубашка была теперь распахнута, обнажая фарфоровую белизну ее изумительного тела. Пока он в благоговении смотрел на нее, Бесс вытащила руки из рукавов рубашки и подоткнула ее под себя, как подстилку. Это движение казалось таким обдуманным, таким прагматичным, но на самом деле она вся дрожала, как нежная маргаритка на ветру. Потом она вновь легла и, прикусив губу, встретилась с Алексом взглядом, в котором горело вожделение, смешанное со страхом.

Подняв руки, Бесс пригласила его к себе. В душе Алекса вдруг вспыхнуло непреодолимое стремление защитить ее, такое же сильное, как и страсть, заложником которой он оказался. Он должен быть нежен и не причинить любимой боли большей, чем это неизбежно. Он понимал, что страх в ее глазах – ожидание неизвестного неприятного чувства, поскольку боль всегда сопутствует первому опыту женщины и рассказы об этом, иногда драматически преувеличенные, непременно пересказываются подружками.

– Подожди меня, я сейчас, – произнес он и начал раздеваться.

Бесс опустила руки, положив их ладонями вниз на свой живот. Словно завороженная следила она за тем, как Алекс вытащил рубашку из-под пояса панталон и начал снимать ее через голову. Обнажился его плоский, мускулистый живот с узкой полоской темных вьющихся волос. Сердце Бесс билось в бешеном темпе, дыхание участилось и стало неровным.

Сняв сапоги, Алекс встал, чтобы стянуть с себя панталоны. Когда он расстегнул их, спустил вниз и небрежно отбросил в сторону, глаза Бесс в удивлении расширились, а пульс так усилился, что начал отдаваться шумом в ушах. Она не ожидала, что эта часть его тела будет столь большой, столь крепкой, столь…

Он снова лег рядом с ней и нежно обнял. Бесс почувствовала на своем животе прикосновение его мужского естества, тяжелого и горячего. От ощущения этой мощи, этой чисто мужской силы, она вся обмякла от желания.

– Не бойся, Бесс, – успокоил он. – Я приготовлю тебя. Доверься мне.

Бесс кивнула и вздохнула, то ли оттого, что нервничала, то ли от возбуждения, точно она не знала.

Он снова начал целовать ее, на этот раз медленно и осторожно. И опять его язык исследовал ее рот, проникая все глубже и глубже. Горячие руки блуждали по телу Бесс, и от его опытных прикосновений она нетерпеливо задрожала. Сколько новых ощущений, неизвестных ранее, испытала Бесс! Холодок ночного воздуха на влажной коже, особенно там, где он только что целовал ее. Запах – особый, мужской запах, сандаловое дерево и соль. Вкус его губ, немного отдающий бренди.

Когда Алекс вновь взял в рот ее сосок, на этот раз без преграды, ей показалось, что она сейчас умрет. Он вытягивал, покусывал, сосал и круговыми движениями дразнил отвердевший бугорок. Волны наслаждения окутали сознание Бесс, сконцентрировались внизу живота. Напряжение в самой интимной, чувствительной части ее тела все нарастало и нарастало. Это были одновременно и агония и экстаз. Она почувствовала, как его рука настойчиво скользнула по ее животу, по бедрам, а потом между них, пробираясь сквозь завитки растущих там волос, и задрожала.

– Алекс! О, пожалуйста… Что со мной творится? – выкрикнула Бесс, вцепляясь в его плечи и выгибаясь навстречу руке.

– Мы занимаемся любовью, дорогая, – ответил он с нежностью. И тут она почувствовала, как его длинный палец проникает в тугой канал, средоточие ее женственности, и до боли прикусила губу. Прикосновение оказалось таким интимным, таким возбуждающим и вместе с тем приятным. И в нем не было ничего плохого. Не было, потому что это прикасался Алекс.