С понедельника по пятницу, девять месяцев в году, Майк и Мэг вынуждены были проезжать мимо этого дома по пути в школу. В то время как другие дети обсуждали последнюю серию «Придурков из Хаззарда» или проверяли содержимое своих коробок с завтраками, они с Мэг старательно отворачивались от окна и мысленно молили Господа, чтобы никто не заметил их старый дом. Господь не всегда внимал их мольбам, и тогда весь автобус принимался обсуждать новейшую сплетню о родителях Майка – милые дети узнавали все это в своих семьях.

Поездка на школьном автобусе была ежедневным адом, рутинной пыткой до тех пор, пока одной холодной октябрьской ночью тысяча девятьсот восемьдесят шестого года дом не вспыхнул гигантской оранжевой вспышкой и не сгорел дотла. Причиной пожара был признан поджог, и началось расследование. Допросили почти всех в городе, но человека, облившего дом керосином, так и не нашли. Все в городе полагали, что знали, кто это сделал, но доказать никто ничего не мог.

После смерти Лорейн, три года назад, Майк продал ее дом семейству Аллегрецца и подумывал о том, чтобы заодно расстаться и с семейным баром. Но в конце концов все же решил вернуться в Трули, чтобы лично вести дела. Он был нужен Мэг, был нужен Трэвису. И, к удивлению Майка, никто больше не говорил о том старом скандале, когда он вернулся в городок. Шепотки больше его не преследовали. Во всяком случае, Майк их больше не слышал.

Он притормозил и снова повернул налево, выехав на длинную подъездную дорогу, взбегавшую по холму к его дому. Майк купил этот двухэтажный дом вскоре после того, как вернулся в Трули. Оттуда открывался великолепный вид на город и на пики гор, окружавших озеро. Поставив грузовик в гараж, рядом с восьмиметровым катером «Ригал», он вошел в дом через прачечную. В кабинете горел свет, и он выключил его, проходя мимо. Затем миновал темную гостиную и взбежал по лестнице, перескакивая через две ступени.

На самом деле Майк нечасто вспоминал о прошлом и о своем детстве. Да и в Трули об этом больше не болтали – просто удивительно! Но сейчас ему было наплевать, что о нем думали и говорили в городе.

Майк вошел в свою спальню в дальнем конце холла и двинулся сквозь лунный свет, лившийся через прорези деревянных жалюзи. Полосы желтоватого света легли ему на лицо и грудь, когда он сунул руку в задний карман джинсов. Бросив бумажник на комод, Майк стянул с себя футболку. Ему, разумеется, наплевать на прошлое, но это не означало, что о прошлом забыла Мэг. У нее бывали хорошие и плохие дни. После смерти бабушки плохие дни становились еще хуже, и было бы неправильно, если бы это повлияло на жизнь Трэвиса.

Лунный свет и тени падали также на зеленое лоскутное одеяло и на массивные дубовые столбики кровати. Бросив футболку на пол, Майк пересек комнату. Иногда ему казалось, что возвращение в Трули было ошибкой. У него возникало ощущение, будто он стоит на одном месте, не в силах сделать шаг вперед. И он понятия не имел, откуда появилось это ощущение. Он купил еще один бар и подумывал о том, чтобы вместе с другом Стивом наладить вертолетное сообщение. У него были и деньги, и успех. А в Трули – его дом, потому что здесь его семья. Единственная семья. И другой семьи, вероятно, не будет. Но иногда… Иногда Майк не мог стряхнуть с себя ощущение, что чего-то ждет.

Матрас просел, когда Майк опустился на край постели и сбросил ботинки и носки. Мэг думала, что ему всего-навсего нужно встретить милую добрую женщину, которая станет ему хорошей женой, но сам Майк не мог представить себя женатым человеком. Во всяком случае – сейчас. В его жизни уже были и милые женщины, и хорошие отношения. Хорошие как раз до того момента, когда они вдруг переставали быть хорошими. Отношения эти никогда не длились дольше года-другого. Отчасти из-за того, что Майк заходил слишком далеко. Но в основном из-за того, что он никак не желал покупать обручальное кольцо и вести невесту в церковь.

Майк встал и разделся до трусов. Мэг считала, что ее брат боялся женитьбы только потому, что брак их родителей был ужасным. Но она ошибалась. Ведь своих родителей Майк едва помнил. Было несколько скудных воспоминаний о семейном пикнике на озере и о родителях, обнимающихся на диване. Кроме того – о матери, рыдавшей на кухне. И еще он помнил тяжелый старинный телефонный аппарат, которым запустили однажды прямо в экран телевизора.

Нет, дело было вовсе не в воспоминаниях о семейной жизни родителей. Просто Майк ни разу не полюбил женщину настолько, чтобы захотелось провести остаток жизни именно с ней. И он не считал это проблемой.

Откинув одеяло, Майк лег на прохладные простыни. Второй раз за минувшие сутки он подумал о Мэдди Дюпре и тихо засмеялся, лежа в темноте. Умная чертовка! Но он никогда не считал ум недостатком у особ противоположного пола. Ему даже нравились женщины, ни в чем не уступавшие мужчинам. Такие женщины умели отдавать не меньше, чем брать, и не цеплялись за мужчину, который якобы должен о них заботиться (в отличие от обычных баб, которые вечно в чем-то нуждались, обожали поплакать или закатить сцену. У которых настроение как маятник – туда-сюда, туда-сюда).

Повернувшись на бок, Майк взглянул на часы. Он ставил будильник на десять утра, чтобы провести несколько часов в безмятежном сне. К несчастью, сон его был нарушен.

Звонок телефона выдернул его из глубокого сна. Майк открыл глаза и сощурился – постель заливал яркий солнечный свет. Он взглянул на определитель номера и потянулся за трубкой.

– Черт бы тебя побрал! – рявкнул он, стягивая одеяло с груди. – Я же не разрешаю тебе звонить раньше десяти, если нет крайней необходимости.

– Мама на работе, а мне нужны фейерверки, – сообщил племянник.

– В половине девятого утра? – Майк сел и провел ладонью по волосам. – Твоя нянька с тобой?

– Да. Завтра Четвертое июля, а у меня нет фейерверков.

– И до тебя это дошло только сейчас? – Тут что-то крылось. Если дело касалось Трэвиса, тут всегда что-то крылось. – Почему мама не купила тебе фейерверки? – Воцарилось долгое молчание, и тогда Майк добавил: – Можешь сказать правду, потому что я все равно спрошу у Мэг.

– Она сказала, что я грязно ругаюсь.

Майк встал с постели, и его ноги утонули в толстом ворсе бежевого ковра. Он пошел к комоду. Казалось, он страшился задать очередной вопрос. Но все же спросил:

– Почему?

– Ну… она снова приготовила мясную запеканку. Она же знает – я ее ненавижу!

Что ж, за это ребенка винить никак нельзя. Увы, женщины семейства Хеннесси обожали готовить эту дрянь. Майк выдвинул ящик комода и пробурчал:

– Ну и что же ты сказал?

– Что запеканка на вкус как дерьмо. И еще я сказал, что ты думаешь точно так же.

Майк помолчал, извлекая из ящика белую футболку. Взглянув на свое отражение в зеркале над комодом, спросил:

– Ты так и сказал – слово на букву «д»?

– Ага. А она сказала, что у меня не будет фейерверков. Но ты же все время говоришь слово на букву «д»…

Что правда, то правда. Перебросив футболку через плечо, Майк нагнулся, чтобы лучше рассмотреть воспаленные покрасневшие глаза.

– Мы уже говорили о словах, которые мне можно говорить, а тебе нельзя.

– Знаю. Но у меня просто с языка сорвалось.

– Нужно следить за тем, что срывается с твоего языка.

Трэвис вздохнул:

– Знаю. Я сказал «извини», хотя на самом деле мне нисколько не было жаль. Просто я сказал так, как ты велел говорить девчонкам. Даже самым глупым. Даже, если я прав, а они нет.

Майк невольно вздохнул. Его наставление звучало несколько иначе.

– И что же тебе сказала Мэг? – Майк вытащил из комода пару джинсов «Ливайс». К сожалению, он не мог поступать вопреки действиям сестры. Но, с другой стороны, мальчика не следовало наказывать за то, что он сказал правду.

– Я ведь уже говорил… Она сказала, что не будет фейерверков.

– Я не могу купить тебе фейерверки, если мама сказала «нет». Но постараюсь что-нибудь придумать.


Часом позже Майк сунул пакет с фейерверками за водительское кресло своего грузовичка. В киоске безопасных товаров на парковке при супермаркете хозяйственных товаров «Хэнди Мэн» он купил упаковку обычных фейерверков, а также несколько бенгальских огней и «змей». Купил он их вовсе не для Трэвиса. Он отнесет их к Луи Аллегрецца, на барбекю, который тот устраивал по случаю Дня независимости. Вот и выход из положения. Сын Луи, Пит Аллегрецца, был приятелем Трэвиса, и Мэг давно уже дала согласие на то, чтобы Трэвис также пошел на барбекю – при условии хорошего поведения. Барбекю назначили на завтра, и, по расчетам Майка, Трэвис способен был вести себя прилично еще один день.

Майк захлопнул дверцу грузовика, и они с Трэвисом пошли к магазину хозяйственных товаров.

– Если будешь хорошо себя вести, разрешу держать бенгальский огонь.

– Эй, парень… – заныл Трэвис. – Ведь бенгальские огни – это для малышей.

– С твоим послужным списком тебе повезет, если тебя вообще не отправят в постель еще до захода солнца. – Солнечные лучи играли в коротко стриженных черных волосах племянника и падали на плечи, обтянутые красной футболкой с изображением Человека-паука. – В последнее время ты совсем от рук отбился. – Майк распахнул дверь магазина и помахал рукой стоящему за прилавком хозяину. – Мэг очень злится на нас обоих, но у меня есть план.

Уже несколько месяцев Мэг жаловалась, что под кухонной мойкой протекала труба. Вот Майк и решил: если они с Трэвисом починят сифон, Мэг больше не придется подставлять под мойку кастрюлю, и она, возможно, станет более снисходительной. Однако с Мэг никогда не угадаешь. Она была не из числа тех, кто быстро прощал…

Трэвис шаркал подметками кроссовок, шагая следом за дядей; они направлялись в отдел сантехники. В магазине было почти безлюдно; только какая-то супружеская пара присматривала садовый шланг да миссис Вон, учительница Майка, рылась в корзине с разнообразной мебельной фурнитурой. Майк всегда удивлялся, когда видел Лаверну Вон живой и бодро расхаживающей по городу. Ведь она, казалось, была чуть ли не ровесницей мироздания.