Бедная Благоухающая Весна с трудом высиживала урок; она попросилась выйти из комнаты, чтобы схо­дить в уборную. Мужчины, сидевшие по другую сторо­ну ширмы, засмеялись, когда Ива согнулась в талии, скорчилась и стала обеими руками хвататься за живот. Мне было неприятно видеть, что она так ведет себя, но она выполняла то, что велел ей мой отец (что шокиро­вало меня, ведь как он мог знать об этом?).

Чувство неловкости заставило меня отвести глаза со сцены, и я увидела мужчин. Конечно, они сидели спи­ной ко мне, но некоторые повернулись, и я могла видеть их в профиль. Я была девушкой, но смотрела на них. Это было непозволительно, но ведь за пятнадцать лет я не сделала ничего такого, что хотя бы один из членов моей семьи назвал бы нарушением родственного долга.

Я посмотрела на мужчину, который повернулся, что­бы взглянуть на своего соседа, сидящего рядом с ним в кресле. У него были высокие скулы, большие добрые глаза, а волосы черные, как вход в пещеру. На нем было простое платье из темно-синего шелка. Его лоб был выб­рит в знак покорности маньчжурскому императору, а длинная коса небрежно перекинута через плечо. Он поднес руку ко рту, чтобы сделать какое-то замечание, и в этом жесте я увидела свидетельство мягкости, утон­ченности и любви к поэзии. Он улыбнулся, обнажив прекрасные белые зубы. Его глаза оживленно горели. Он был таким томным и грациозным, что напомнил мне кота — большого, гибкого, с лоснящейся шерсткой, ум­ного и уверенного в своих силах. Этот мужчина был очень красив. Он опять посмотрел на сцену, где шла опера, и у меня перехватило дыхание. Я медленно выдох­нула и постаралась сосредоточиться на том, что гово­рит Благоуханная Весна. Она как раз вернулась из убор­ной и теперь рассказывала о том, что видела в саду.

Когда я читала эту часть истории, мне всегда было очень жаль Линян, потому что она находилась в заточе­нии и даже не знала, что около ее дома есть сад. Она всю жизнь сидела взаперти. Благоуханная Весна предлагала своей хозяйке выйти в сад, чтобы увидеть цветы, ивы и беседки. Линян эта мысль показалась соблазнительной, но она искусно скрыла свой интерес от служанки.

Затем спокойствие и нежность прервал громкий рев фанфар, возвестивший о начале сцены «Быстрые плуги». Губернатор Ду прибыл в деревню, чтобы призвать к крестьян, пастухов, работниц шелкопрядилен и сборщиков чая усерднее работать в новом сезоне. Акробаты кувыркались, клоуны пили вино из бутылок, мужчины в ярко разукрашенных костюмах разгуливали по саду на ходулях, а наши слуги пели крестьянские песни об уро­жае и танцевали. Это была сцена ли - она была наполнена всем тем, что, как мне казалось, составляло боль­шой мир мужчин: бурная жестикуляция, утрированные гримасы, нестройное гудение рожков, резкие удары гон­гов и барабанов. Я закрыла глаза, чтобы не слышать этой какофонии, и постаралась углубиться в себя, чтобы в тишине припомнить прочитанные некогда строки. На мое сердце снизошел покой. Когда я открыла глаза, то опять посмотрела в щелочку и увидела того мужчину которого разглядывала раньше. Его глаза были закры­ты. Неужели он чувствует то же, что и я?

Кто-то потянул меня за рукав. Я посмотрела направо и увидела удивленное личико Тан Цзе. Она не сводила с меня глаз.

— Ты что, смотришь на того парня? - спросила она Я несколько раз моргнула. Мне пришлось незаметно делать несколько коротких вдохов, чтобы вернуть ут­раченное самообладание.

— Я тоже на него смотрела, - призналась она. Тан Цзе была слишком дерзкой для своего юного возраста - Ты наверное, уже помолвлена. А мой отец, - она взглянула на меня исподлобья своими умными глазками - еще не устроил мой брак. Он говорит, что пока в стране бес­порядок, с такими вещами торопиться не следует. Ник­то не знает, какая семья пойдет вверх, а какая вниз. Отец говорит, что это ужасная ошибка - выдать дочь замуж за посредственного человека.

«Интересно, есть какой-нибудь способ заставить эту девчонку замолчать?» - подумала я, и не с самыми доб­рыми чувствами.

Цзе повернулась к ширме и сощурила глаза, глядя через щелочку.

— Я попрошу отца навести справки об этом парне.

Как будто она действительно могла выбирать, за кого ей выходить замуж! Не знаю, как такое могло случиться так быстро, но я почувствовала к ней зависть и злость, потому что она хотела украсть его у меня. Конечно, у меня не было никакой надежды. Цзе правильно сказа­ла: я уже была помолвлена. Но в течение трех вечеров, пока длится опера, мне хотелось помечтать. Я представ­ляла, что меня так же, как и Линян, ждет счастливый конец и я тоже найду истинную любовь.

Я постаралась не думать о Цзе и вновь стала слушать оперу. Началась сцена «Прерванный сон». Наконец, Линян вышла в свой — то есть наш — сад. В это чудесное мгновение она увидела его в первый раз. Линян сожалеет о цветах. Они благоухают там, где никто не может насладиться их ароматом. Ей кажется, что этот сад на­поминает о ее жизни — она расцвела, но ее красота ни­кого не радует.

Я знала, что она чувствует. Каждый раз, когда я чита­ла чти строки, меня посещали те же мысли.

Линян вернулась в свою уютную комнату, переоделась в платье с цветами пиона и села у небольшого зеркала. Она размышляла о преходящей красоте, совсем как я в это утро. «Пожалейте ту, чья красота подобна яркому цветку, ведь жизнь не долговечней зеленого листа, пела она, прекрасно понимая, как обремени­тельно может быть весеннее великолепие и как недо­лго оно длится. — Наконец я поняла, о чем писали поэты! Весной мы мечтаем о страсти, а осенью с сожале­нием вспоминаем о ней. Увижу ли я когда-нибудь муж­чину? Найдет ли меня любовь? Кому я расскажу о сво­их истинных желаниях?»

Переживания так утомили ее, что она уснула. Во сне она приблизилась к Пионовой беседке. Там появился призрак Лю Мэнмэя. На нем было платье с узором «ивы», а в руке он сжимал ивовую ветку. Они нежно перегова­риваются, и юноша просит ее сочинить стихотворение об иве. Затем они танцуют. Движения Линян были та­кими изысканными и плавными, что мне казалось, буд­то я наблюдаю за тем, как умирает тутовый шелкопряд.

Мэнмэй подвел ее к каменному гроту. Они скрылись из виду, но я слышала бархатистый голос Мэнмэя: «При­спусти ворот платья, развяжи ленту на талии, прикрой глаза рукавом. Вскоре ты будешь кусать его ткань...»

Лежа в постели, я думала о том, что могло происхо­дить в каменном гроте близ Пионовой беседки. Я не могла видеть, что там происходит, и потому мне при­ходилось полагаться на объяснения духа цветка: «Ах, как нарастает и радостно бьется мужская сила!» Но я все равно ничего не понимала. Незамужним девушкам рассказывали о дожде и облаках, но никто не объяс­нил мне, что именно происходит между мужчиной и женщиной.

Когда все закончилось, над каменной горкой пролил­ся дождь из цветов пиона. Линян пела о том, какую ра­дость обрели она и ее ученый.

Проснувшись, Линян понимает, что она нашла ис­тинную любовь. По приказу госпожи Ду служанка уп­рашивает Линян поесть немного. Но зачем? Ведь завт­рак, обед и ужин не подарят ей ни надежды, ни любви. Линян убегает от служанки и направляется в сад, где предается мечтам. Она видит, что на земле рассыпаны лепестки. Ветки боярышника хватают ее за полы одежды, цепляются за нее, чтобы она не ушла из сада. Ду Линян мысленно возвращается к своему сну. «На серый камень положил он мое безвольное тело». Она вспоми­нает, как он опустил ее на землю, а она раскинула полы юбки, словно «укрывая землю, чтобы ее не увидели глаза Неба». А затем ей показалось, что ее тело растаяло от наслаждения.

Линян прислонилась к сливе, щедро усыпанной плодами. Но это было необычное сливовое дерево. В нем воплотился загадочный любовник Линян, которого она видела во сне, — живой и полный сил. «Какое счастье, если б после смерти меня похоронили рядом с ним», — поет Линян.

Мама учила меня никогда не показывать своих чувств, по когда я читала пьесу «Пионовая беседка», меня пе­реполняли любовь, грусть и счастье. Я наблюдала за тем, как актеры представляют эти события, воображала, что могло произойти в каменном гроте между Линян и молодым ученым, а потом впервые увидела мужчину, который не являлся членом нашей семьи. Все это взвол­новало меня. Мне следовало удалиться, пока тоска Ли­нян не передалась мне.

Я медленно поднялась со своего места и стала осто­рожно ступать между подушками. Я шла по дорожке в саду, и слова Линян наполняли мое сердце томлением. Я искала умиротворения, глядя на зеленую листву. В главном саду не было цветов. Все здесь было зеленым, чтобы рождать покой, словно чашка чая — вкус у него деликатный, но стойкий. Я прошла по зигзагообразно­му мостику, перекинутому через небольшой пруд с ли­ниями, и вошла в беседку Спокойного Ветра. Ее пост­роили специально для того, чтобы нежный вечерний ветерок душными летними вечерами охлаждал разгоря­ченное лицо или пылающее сердце. Я села и постара­лась успокоиться. Ведь беседка была создана именно для этого. Я боялась пропустить хотя бы одну секунду пред­ставления, но была совершенно не готова к тому, что испытаю такое волнение.

Пение и музыка струились ко мне по вечернему воз­духу, донося жалобы госпожи Ду, обеспокоенной мелан­холией дочери. Она еще не поняла этого, но ее дочь за­болела любовным томлением. Я сделала глубокий вдох и позволила этой мысли проникнуть в мое сердце.

Вдруг я услышала прерывистое эхо своего дыхания. Я открыла глаза и увидела, что передо мной стоит моло­дой мужчина, которого я видела сквозь щелку в ширме.

Я вскрикнула, не успев даже подумать о том, что нуж­но взять себя в руки. Но как? Ведь я оказалась наедине с мужчиной, и он не был моим родственником! Более того, мы даже не были знакомы.

— Простите меня, — он сложил руки вместе и не­сколько раз поклонился.

От страха и волнения мое сердце забилось быстрее. Эта ситуация была невообразимой. Видимо, этот чело­век — друг моего отца. Я должна быть с ним любезна, и в то же время мне нужно помнить о приличиях.