— Успокойся, успокойся! — стал утешать Фридриха Стефан. — Я подумаю, нельзя ли что-нибудь сделать. Конечно, если он признан годным, то это уже вопрос решенный, но, может быть, мне удастся устроить так, чтобы твоему хозяину дали службу полегче, в какой-нибудь канцелярии военного управления. Я постараюсь пустить в ход все свои связи, но прежде всего должен сам переговорить с профессором. Он вернулся вместе с тобой?

— Да, но я побежал вперед, — ответил Фридрих, немного успокоившись.

— Ну, пока пойди и приведи свои вещи в порядок, — посоветовал доктор. — Вы уходите, мистер Аткинс?

— Только на четверть часа, чтобы подышать свежим воздухом и посмотреть, остался ли в Б. хоть один человек, не стоящий вверх ногами. Мисс Форест, вероятно, тоже не прочь немного погулять? Вы позволите вас сопровождать, мисс Джен?

— Нет, я не пойду — устала! — ответила молодая девушка и, откинувшись на спинку кресла, полузакрыла руками лицо.

— У Джен сегодня на редкость скверное настроение, — сказал доктор, выйдя с Аткинсом на балкон, — от нее нельзя добиться ни слова. Мне кажется, она вообще изменилась за последние две недели. Вы не знаете причины ее постоянно плохого расположения духа?

«Причина сидит теперь в Париже», — подумал Аткинс, но, не высказав свою мысль вслух, предложил доктору другое объяснение:

— Мне кажется, на мисс Джен удручающе подействовали письма, которые передал ей мистер Алисон — помните того молодого американца, которого я к вам привел? Он сообщил ей о каком-то несчастье у близких друзей. По крайней мере, я заметил, что с тех пор мисс Джен постоянно бывает не в духе.

— Ну что ж, тогда понятно! — ответил доктор. — А я уже начал опасаться, что ей показалось что-то неприятным у нас в доме.

Джен продолжала неподвижно сидеть в своем кресле. У подъезда снова раздался звонок, и на лестнице послышались чьи-то шаги. Молодая девушка не пошевельнулась и, только когда дверь открылась, подняла голову. На пороге стоял профессор Фернов.

После того вечера на развалинах старого замка они не виделись. Профессор сдержал слово: он ни разу не попался на глаза молодой девушке, старательно избегая случайных встреч, которые неизбежны для людей, живущих в одном доме. За эти две недели они не обменялись даже холодным поклоном на расстоянии и вдруг оказались так близко друг от друга и наедине.

Джен быстро вскочила с места. При виде этого человека она вспомнила, как он ее унизил, и все, что она перечувствовала в предыдущие часы, исчезло само собой. В ее душе снова воскресла ненависть к Фернову. Зачем он явился теперь в квартиру дяди, хотя до сих пор никогда этого не делал? Он ведь знал, что встретит ее здесь. Может быть, он пришел из-за нее? В таком случае она себя покажет и ни за что не позволит ему подчинить ее своему влиянию, унизить! Довольно с нее и одного раза.

Однако все вышло не так, как предполагала Джен. Профессор продолжал стоять на пороге, блуждая взглядом по комнате и, казалось, не замечая ее.

— Простите, пожалуйста, — вежливо проговорил он наконец, — я ищу доктора.

— Дядя в саду!

— Благодарю вас.

Профессор закрыл дверь и, пройдя через веранду, вышел на открытый балкон.

Джен вспыхнула; она ждала объяснений со стороны Фернова, а он выказал полнейшее пренебрежение к ней. Этого Джен не могла вынести и, ощутив острую боль в сердце, судорожно схватилась за спинку кресла.

Фернов не успел спуститься с лестницы, как из сада появился доктор.

— Слава богу, наконец-то вы здесь! — воскликнул он. — Профессор, скажите на милость, что это вам вздумалось чудить? Ваш Фридрих всполошил своей ужасной вестью весь дом, — и Стефан, взяв Фернова под руку, увлек его на стеклянную веранду.

Видимо, этого меньше всего хотелось Фернову; он неохотно последовал за доктором и не сел на стул, предложенный ему хозяином дома, а лишь слегка оперся на его спинку. Не говоря ни слова, Джен повернулась и ушла с веранды. Стефан с удивлением и неудовольствием посмотрел ей вслед: он находил, что невежливость племянницы по отношению к гостю переходит все границы. Губы профессора слегка дрогнули, но он ничем не показал, что заметил ее уход.

Мисс Форест ушла недалеко; она осталась в соседней комнате и, подойдя к окну, мрачно смотрела в сад. Джен не желала находиться рядом с человеком, который осмеливался совершенно ее игнорировать. Тем не менее она хотела слышать разговор профессора с ее дядей и поэтому оставила дверь полуоткрытой, так что до нее доносилось каждое слово.

— Расскажите мне, пожалуйста, пообстоятельнее, как было дело, — заговорил доктор. — Я не знаю, не сошел ли с ума ваш Фридрих, так как не могу допустить, чтобы вы оказались годным для военной службы. Фридрих уверяет, что вы сами того пожелали, да я в этом и не сомневаюсь. Достаточно было одного вашего слова, даже просто молчания, чтобы вас забраковали по одному только виду, не подвергая обследованию. Зачем вы это сделали, если все было так, как рассказал нам Фридрих?

— Это была вспышка, — тихо ответил Фернов, опустив глаза. — Я был готов к тому, что меня не возьмут, но пренебрежительно-снисходительное отношение врача лишило меня рассудка. Мысль о том, что я, несчастный, слабосильный человек, должен сидеть дома, в то время как все спешат на защиту родины, была для меня невыносима. Я сделал глупость, за которую могу поплатиться жизнью, но я не смог бы поступить иначе, даже если бы представился второй шанс.

— У вас бывают иногда поразительные вспышки, — сказал доктор, взглянув на газету. — Но об этом после. Теперь нужно бросить все силы на то, чтобы исправить глупость, — не сердитесь: не вашу, а старшего врача. Я поеду вместе с вами в X. и прочту ему хорошую нотацию. Конечно, того, что сделано, не вернешь, но старший врач благодаря своим связям может устроить так, что вас направят на канцелярскую службу в одно из управлений. Подобного рода работу вы еще можете вынести.

Лицо профессора снова вспыхнуло яркой краской, а брови гневно сдвинулись.

— Благодарю вас, доктор, за ваше желание помочь, но я решительно отказываюсь от вашего вмешательства, — раздраженным тоном возразил он. — Я призван к оружию и пойду вместе с другими туда, куда призывает меня мой долг.

В немом удивлении Стефан взглянул на Фернова. Он привык быть авторитетом для своих пациентов, привык к покорному послушанию со стороны профессора, а теперь вдруг открытый бунт! Доктор был крайне возмущен.

— Вы с ума сошли! — резко воскликнул он. — Вы хотите сражаться? Вы?! Это выходит за рамки здравого смысла!

Профессор не возразил ни слова, а только стиснул зубы, вспыхнул до ушей и взглянул на доктора так, что тот поспешил изменить тон.

— Приведите же какой-нибудь разумный довод для объяснения своего поступка, — умоляющим тоном проговорил Стефан. — Неужели вы не можете быть так же полезны своему отечеству, сидя в канцелярии, как на поле брани, если уж вам непременно хочется стать военным? Скажите мне, ради бога, почему вы не хотите остаться при военном управлении?

— Не хочу!

— Вы несносный упрямец, — снова сердито произнес доктор, — и в этом отношении очень похожи на мою племянницу. Если она скажет: «Я не хочу», — то весь свет может перевернуться, но она ни за что не уступит. У вас теперь совершенно такой же тон, как у Джен; можно подумать, что вы позаимствовали его у нее. Вы оба по своему упрямству могли бы составить прекрасную пару.

— Прошу вас, доктор, избавить меня от неуместных шуток! — вне себя от гнева закричал профессор и даже топнул ногой.

Стефан был страшно поражен таким взрывом, тем более что Фернов всегда отличался спокойствием и выдержкой.

— Оказывается, вы можете быть даже грубым! — с искренним удивлением заметил он.

Профессор нахмурил брови и молча отвернулся.

— Я, конечно, пошутил, — стал оправдываться доктор, — мне известно, что вы с Джен почти не выносите друг друга. Однако вы умеете сердиться, профессор! Вообще, я считаю, что за последние два месяца вы сильно изменились.

Фернов упрямо молчал, не желая оправдываться.

— Вернемся, однако, к нашему прежнему разговору, — продолжал Стефан.

— Значит, вы не хотите, чтобы я за вас ходатайствовал?

— Да!

— И завтра выступаете в поход?

— В любом случае!

— Ну что ж, я не могу насильно заставить вас остаться — идите с богом! — Доктор сердечно протянул обе руки своему пациенту. — Кто знает, в конце концов, может быть, старший врач окажется проницательнее нас всех. По крайней мере, он доказал вам то, что я всегда говорил и чему вы не хотели верить: у вас нет ни чахотки, ни какой-либо другой болезни, кроме слабых нервов. А помните, какое я вам рекомендовал средство против этого?

— Физический труд! — ответил профессор, медленно поднимая глаза на Стефана.

— Вот именно. Тогда вы отвергли мой совет, возразив, что не способны вести жизнь поденщика, а теперь вам волей-неволей придется взяться за физический труд; беда только в том, что вы не будете иметь права остановиться, когда устанете, и возможно, что доза моего лекарства окажется слишком сильной при походной жизни. Во всяком случае, вы сами теперь выразили желание испытать это средство, и мне остается только пожелать вам счастья!

— Я мало доверяю вашему радикальному средству, доктор, — с мрачной улыбкой ответил профессор. — Чувствую, что погибну или от руки неприятеля, или от непривычного напряжения физических сил. Так или иначе, это будет лучше и быстрее, чем годами сидеть за письменным столом в ожидании конца. Не отнимайте у меня уверенности, доктор, что и я могу принести некоторую пользу, а если я и расстанусь с жизнью — тем лучше!

— Ах, опять вы со своими предчувствиями! — сердито возразил доктор. — Умирать — бессмыслица. Как вы можете говорить, что не приносите пользы? А кто написал книги, восхитившие весь ученый мир?