— Да. Хорошо, правда?

Он молча последовал за ней в гостиную. Она прихватила вино и конфеты. Рождество все-таки. А они по неисповедимой воле судьбы отрезаны от всех остальных.

— Будем пить вино? — спросила Джесс. — Есть еще виски. Ты не голоден? Боюсь, что сегодня даже «Золотой дворец» не работает.

— Вы поняли, что я сказал? Я не убийца. Я, правда, был под градусом, но не настолько. Да, мы удирали от полиции. Но ведь за рулем мог сидеть Дэнни — я нередко одалживал ему фургон.

Джесс рассеянно открыла морозильник и достала что-то, завернутое в фольгу и покрывшееся кристаллами льда. Лазань — деликатесная лапша от «Маркса и Спенсера», две порции. Куплена еще при Дэнни. Джесс редко покупала там продукты: дорого. И вот — пригодилось на Рождество.

— Но ведь этого не случилось. Ты жив, а мой сын погиб.

Она спохватилась и не дала сорваться с языка тяжелым обвинениям. Положила лазань в микроволновую печь и покрутила ручки.

Роб сжал руками голову.

— Я не нуждаюсь в напоминаниях. Ах, если бы я мог снять с души часть тяжести, излив перед вами душу!

— Если бы да кабы, — с каменным лицом произнесла Джесс.

Она неловко, чувствуя на себе взгляд Роба, двигалась по кухне, доставая ножи и вилки, раскладывая их на столе, машинально расставляя тарелки. Собственные руки казались ей непомерно большими; от того, что она старалась прямо держать голову, заболела шея.

— Мне пришел повторный вызов.

— То есть?

— В полицию. Они там собирают улики и свидетельские показания. Когда соберут, предъявят мне обвинение. Назначат день суда.

— Да, это мне известно.

Он сел и уронил лицо в ладони. Джесс подошла и дотронулась до его плеча. Ее снова пронзило странное ощущение: они чувствуют одно и то же.

Засвистела микроволновая печь.

— Есть хочешь?

Он против воли кивнул. За столом она попросила:

— Расскажи все, что ты помнишь. Об аварии. Ты ведь за этим и пришел?

— Как вас зовут?

— То есть?

— Как мне к вам обращаться — миссис Эрроусмит или как?

— Джесс.

— Ладно. Значит, Джесс.

Он рассказал об их бегстве от дома Кэт. Она все ниже наклоняла голову.

— Мы вскочили в фургон. Гнали как сумасшедшие по закоулкам. Потом выбрались на кольцевую и заметили погоню. Я выжал газ.

— А Дэнни?

— Он все кричал: «Гони, Роб! Гони!» Потом вдруг вспыхнули огни. Меня ослепило.

Роб уронил нож и вилку и горестно мотнул головой.

— Я увидел бетонную стену. Очень близко. Капот — всмятку. Пассажирское место пусто. Дверца распахнута. Дэнни лежит на обочине, как будто спит. Вот и все, что я помню.

— Понимаю.

Он всем корпусом повернулся к ней.

— Да? Вы можете себе представить, что чувствуешь, если по твоей вине погиб человек?

— Я не то имела в виду.

Роб рассек ребром левой руки воздух и хватил по тарелке. Та слетела со стола и разбилась вдребезги. Он вздрогнул и зажал ладонями уши. Джесс отпрянула.

— Не бойтесь. Я не способен причинить кому-то зло. Только самому себе.

«Мальчишка, — подумала Джесс. — Как Дэнни. Зациклен на самом себе». Тем не менее ее тронул его саморазоблачительный пафос.

— Извините — разбил тарелку.

Он собрал осколки и бросил в мусорное ведро.

— Ничего.

Джесс встала. В ее тесной кухне было не так-то просто разойтись. По этой или по какой другой причине, но она вдруг уткнулась лбом в его грубошерстный свитер. Роб положил ей ладонь на затылок и приблизил ее лицо к своему. Оба долго стояли, затаив дыхание, прислушиваясь к самим себе.

— Что же нам делать? — пробормотала Джесс.

— Тянуть лямку. Что еще остается?

Неожиданно это ее успокоило. «Тянуть лямку». Должно быть, перед Робом вопрос так стоял не впервые. А разве не так жила она сама?

Она отстранилась и, поставив перед ним другую тарелку, указала на лазань.

— Приканчивай.

Себе она налила вина.

— У тебя есть адвокат? Что он говорит?

Роб сгорбил плечи.

— Что он может сказать? Пустомеля. К тому же еще не видел дела. Меня будет судить королевский суд. Больше мне ничего не известно.

— Может, мне поговорить с твоим адвокатом?

Роб недоверчиво уставился на нее. А убедившись, что она не насмехается, улыбнулся. До сих пор Джесс не видела, как он улыбается. Она против воли почувствовала восхищение — и не только. И вдруг заметила, что Роб точно так же оценивающе смотрит на нее. Она застыдилась и поднесла ладонь к лицу:

— Не стоит, — тихо ответил Роб. — Но спасибо за предложение.

Они одновременно поднялись, чтобы отнести посуду в мойку. Однако на этот раз двигались крайне осторожно, избегая столкновений.

— Идем в гостиную, — предложила Джесс. Она не затопила камин, и в комнате было холодно, неуютно.

— Можно? — спросил Роб, указывая на камин. Минутой позже в топке весело заплясали желтые огоньки. На них уныло пялился единственным глазом невключенный телевизор.

— Сейчас идет «Рождественская ночь со звездами экрана», — пробормотал Роб.

— Может, лучше просто посидим, потолкуем? — возразила Джесс. Она еще не задернула шторы, и с улицы они должны были смотреться как мать и сын, вместе встречающие Рождество.

Роб как будто прочитал ее мысли — встал и задернул шторы. Джесс неожиданно всхлипнула.

— Господи, почему с нами нет Дэнни?

Роб взял ее за руку.

— Я понимаю, что вы чувствуете. Но его не вернуть.

— Расскажи мне правду.

— Все, что хотите.

— Кто все-таки набросился на девушку — Дэнни или ты?

Роб молчал.

— Дэнни, да? Но зачем?

— Так уж он был устроен: если что-нибудь приспичит, вынь да положь! Любил добиваться своего во что бы то ни стало.

Да. Он привык добиваться своего — будь то ее внимание, или игра в монопольку, или игрушка Бетт…

Она заботилась о Бетт, но была с ней строга. Зато Дэнни получал от нее все, что хотел.

Напрасно она доискивалась правды!

— А что сделал ты?

Роб смущенно пожал плечами.

— Кэт ужасно расстроилась, а ее подруга начала кричать. Я понял: нужно сматывать удочки.

— Почему?

— У меня уже был привод в полицию.

— За что?

Он рассказал ей о Свином Рыле и обидной кличке.

— Понятно, — задумчиво произнесла Джесс. — Хотя и не совсем. Расскажи подробнее — если, конечно, ты не против.

Он был не против.

— Моя мать умерла, а отец сбежал. Когда мне стукнуло тринадцать, меня определили в семейный детский дом к людям по фамилии Пурс[2] — она им здорово подходила. В первый же день, когда я только поступил, мне выдали несколько листочков туалетной бумаги — недельную норму.

— А если бы не хватило?

— Кради у других. Или проявляй изобретательность. Не будем входить в подробности, да?

Джесс кивнула.

У Пурсов он пробыл полгода. В память навсегда врезались вонь и вкус тушеной картошки. Потом его снова перевели в сиротский приют.

— Сколько тебе было, когда ты потерял мать?

— Десять.

И пошло-поехало — сменяющие друг друга приюты и семейные детские дома.

— А почему отец о тебе не позаботился?

— Не смог. Ну ладно, теперь ваша очередь рассказывать.

Джесс прикинула: когда Роб жил у Пурсов, ей было тридцать пять. Дэнни — десять.

По сравнению с тем, что рассказал Роб, ее жизнь протекала вполне благополучно. В то время она устроилась на неполный рабочий день телефонисткой на заводе водопроводного оборудования. Работа была скучная, зато платили больше, чем садоводу. Йен мотался по всему свету. Подрастали Дэнни и Бетт. Она уже не могла толком вспомнить, как себя чувствовала. Наверное, подчиняясь инстинкту самосохранения, сознательно создала серенький вариант своей личности, надежно упрятав от посторонних глаз другую Джесс — бесшабашную и виноватую.

Роб весь обратился в слух.

— Нормальная жизнь, — резюмировал он по окончании ее рассказа.

— Да. Я бы сказала — безопасная. Без приключений.

— Для тех, кто хочет избежать опасности, приключения таят угрозу. Обычный выходной становится событием, особенно если ты под кайфом. Мы с Дэном постоянно меняли бары.

— Ты не чувствовал себя в безопасности?

Он ощетинился.

— Не помню.

«Или не скажу», — отметила она.

Разговор завершился заполночь, точнее в час ночи. Рождество осталось в прошлом.

— Пойду, пожалуй, — нехотя сказал Роб.

Не глядя на него, Джесс предложила:

— Можешь остаться на ночь. В комнате моей дочери. (Только не в спальне Дэнни.)

* * *

Роб лежал на спине на кровати Бетт. В горле пересохло: он слишком много говорил. Уж и не припомнить, когда он столько молол языком. Ему понравилась манера Джесс слушать, не переводя разговор на себя. Она не нуждалась в самоутверждении, как девушки его возраста, — просто была собой. Ее сочувствие было искренним, но сдержанным. Она не играла в «видишь-как-мне-тебя-жалко».

Грязь на кухне действовала ему на нервы, потому что вызывала непрошеные ассоциации. Так что его первым побуждением было убраться. Позднее он понял, что беспорядок вовсе не в духе Джесс и говорит лишь о силе ее страдания, причиной которого послужил он сам. Никакая хлорка не поможет.

У Джесс были красноватые руки с коротко подстриженными ногтями. Волосы того же цвета, что у Дэнни. Выразительные темные брови придавали женщине строгий вид.

В комнате ее дочери были розовато-кремовые занавески. На стене — аккуратно расположенные фотографии в рамках. На этажерке у окна — коллекция фарфоровых зверюшек. На кровати — покрывало в розовую и кремовую полоску.