Аманда Скотт - Властитель островов

В четырнадцатом столетии придворный титул стюарда (иногда называемого также должностью сенешаля, стольника или гофмейстера) постепенно превратился для его носителей в родовое имя. Изменения претерпела только последняя буква.

Роберт Стюарт вступил на трон в 1371 году и стал известен как Роберт II, родоначальник династии Стюартов Шотландских и Английских. Дочь Роберта, принцесса Маргарет, прославилась в истории под именем леди Маргариты Стюарт.

В тексте романа упоминаются канонические часы католического богослужения: нона (зимой этот чин молитвы за родных и близких приходился на половину второго пополудни, и в два часа за ним следовал обед) и геспер (эта молитва совершалась в половине пятого и предшествовала ужину).

Шотландия

Северное нагорье и Западные острова, весна 1370 года

Неспокойные сумерки внезапно превратились в сущий кошмар, когда мрачное небо прорезала первая молния и раздался сокрушительный раскат грома, почти заглушивший шум ливня. Набиравшая силу буря ворчала, стонала и рыдала над головой одинокого незадачливого всадника весь день, а к вечеру напустилась на него с такой яростью, что перепуганная лошадь едва не сбросила седока.

Он пытался скрыть свой страх и успокоить бедное животное, но тут новая молния простерла в вышине свои громадные руки, за ней последовали другие вспышки, и вскоре все небо, казалось, с ужасающим грохотом распалось на куски. Всаднику чудилось, будто все боги мира собрались и бьют в бубны у него над головой.

Обезумевшая лошадь то вставала на дыбы, то бросалась вперед, грозя убить наездника. Узкая дорога, такая удобная днем, когда дождь только накрапывал, теперь бурлила под ногами, как река в половодье. Понимая всю опасность положения, мужчина старался сдерживать испуганное животное, однако преуспел в этом лишь тогда, когда неожиданно разразившаяся гроза так же внезапно прекратилась. Дождь стал тише.

Зная, что гроза вполне может вернуться, всадник решил, что оставаться на открытом пространстве небезопасно. За последние четыре часа он неоднократно бранил себя за то, что выехал из Глен-Шила, несмотря на приближение непогоды. В тот день уже к полудню облака теснились над холмами так низко, что он готов был поверить, что, встав на седло, сможет коснуться их хлыстом. Потом небо потемнело и стало свинцово-серым, а ветер усилился, предупреждая о грядущей буре. Но он собирался добраться в Кайл-Ри и дальше на пароме – на остров Скай до наступления ночи, чтобы вернуть взятую там лошадь и отплыть домой в Лохбуи.

Однако, как бы ему ни хотелось скорее ступить на борт собственного судна, никто не стал бы в такую погоду рисковать собой, гребцами и кораблем в безумном стремлении пересечь на пароме или баркасе бурное море. Необходимо было найти ночлег, и как можно скорее.

…После недолгого затишья штормовой ветер вновь дал о себе знать, и дождь снова натянул поперек дороги свои колышущиеся простыни, угрожая смыть коня вместе с человеком. Молнии возобновились, но, судя по грому, долетавшему с задержкой, они удалялись. Пик грозы – или по крайней мере этой ее части – миновал.

Всадник сочувствовал лошади. Золотые стрелы, пронзавшие небеса, с самого детства внушали ему не меньший страх. Мальчиком он верил, что когда-нибудь такая трещина расколет небесную твердь пополам и сам Господь упадет вниз головой на землю или в океан. И хотя этого до сих пор не произошло, кто мог знать наверняка…

Став старше, он понял, что всемогущему Богу молнии нипочем, зато о себе он никак не мог сказать того же. Он пытался побороть свой страх и никогда в нем не признавался: это бы погубило его репутацию. Суровый, закаленный в боях воин ростом шесть футов пять дюймов[1] не мог смириться со своей детской боязнью грозы.

Изматывающий дождь с ветром налетал, пытаясь сорвать с него одежду, и дорога впереди освещалась уже только удалявшимися молниями. Мужчина все чаще возвращался к мысли об укрытии. Он знал поблизости только одного помещика, у которого можно было бы переночевать, и, хотя ночлег где-нибудь на ферме найти удалось бы быстрее, богатый дом был удобнее и для него, и для усталого коня. Поэтому, хотя и с некоторым сомнением, он решил заехать к Мердоку Маклауду из Гленелга.

В темноте было трудно ориентироваться, но всадник знал, что нужный ему замок располагался неподалеку, скорее всего сразу за крутым перевалом слева от дороги. Из-за грозы преодолеть это препятствие было непросто, но необходимость заставила мужчину направить лошадь вверх по склону. Во время подъема он вполголоса просил Господа воздержаться от метания молний, пока вершина не останется позади.

Пока всадник с лошадью поднимались, дождь прекратился, и вскоре после того, как они перевалили на ту сторону, среди мчащихся черных тучек мелькнула полная луна. Она осветила растрепанный бурей пейзаж и длинное узкое озеро, мерцавшее в долине. С северной стороны в него врезался мыс, на котором горделиво возвышался большой замок.

Луна снова спряталась за облака, и на некоторое время все вокруг поглотила тьма. Но тут серебристый луч снова прорезал завесу мглы. Ветер все еще выл, проносясь по узкой горной долине, едва не срывая всадника с лошади и поднимая на темном озере пенистые волны. По отблескам лунного света на неровной поверхности воды и по огонькам, теплившимся в окнах верхних этажей замка, уже можно было найти дорогу. Мужчина с наслаждением представлял себе жаркий камин и ужин, которые ожидал найти в замке.

Но он и представить не мог, что встретит там любовь всей своей жизни…

В стены замка Халамин бился ветер, вокруг сверкали молнии и гремел гром, вызывая вопли ужаса у четырех младших обитательниц замка. Это только усугубляло хаос, вызванный задержкой ужина.

– Кристина, мы хотим есть! – в третий раз выкрикнула десятилетняя Сидони.

Сорча, младше ее на год, добавила:

– Уже очень поздно, разве нет?

Две младшие сестры Маклауд, с одинаковыми пепельными волосами и светло-голубыми глазами, казались близняшками. Они были почти одного роста и очень похоже хмурились, глядя на старшую сестру.

– Ужин скоро подадут, – ответила им восемнадцатилетняя Кристина Маклауд. – Я послала Аделу поторопить поваров. Мариота, дорогая, – добавила она, – прошу тебя, не стой так близко к огню. Твоя юбка вот-вот загорится.

– Но я замерзла! Скажи кому-нибудь, чтобы подбросили дров в огонь!

Прежде чем Кристина успела ответить, что дров и так достаточно, семнадцатилетняя Мариота недовольно поинтересовалась:

– И где папа?

Хозяин замка ответил на вопрос сам. Появившись в двери кладовой в северном конце большого зала, он закричал:

– Черт бы побрал этих слуг, Кристина! Я приказывал им не пускать собак в кухню, а теперь Адела заявляет, что я не могу поужинать, потому что двое этих друзей устроили грызню из-за ростбифа, который собирались нести к столу.

Изумленная Кристина повернулась к нему, стремясь разрядить обстановку:

– Двое друзей кухарки устроили грызню из-за ростбифа, отец?

– Да не друзей кухарки! Я же сказал, в кухню снова пустили проклятых псов! Я не знаю, как ты тут ведешь хозяйство, но…

– Ваша правда, и вы вправе сердиться на меня, ибо я уверена, что вы действительно сразу сказали мне о собаках, но, поскольку все говорили одновременно и еще гремел гром, я вас просто не расслышала. Что-то случилось, Тэм? – спросила она, повернувшись к долговязому слуге, появившемуся на лестнице.

– Не то чтоб случилось, госпожа. Просто приехал джентльмен и просит пустить переночевать.

– Разрази меня гром, Кристина, – завопил Маклауд. – Что за идиот выехал из дома в такую бурю?

– Возможно, гроза застала его врасплох.

– Нуда, как же! И он совсем не заметил, что небо весь день темнеет, как перед потопом? Истинный идиот, говорю я вам!

– Вы хотите, чтобы мы отказали ему в ночлеге, отец? Разумеется, мы поступим так, как вы скажете. Тэм ждет ваших указаний.

– Вот еще, отказывать ему! Разве я говорил что-либо подобное, дочь? Нет, и ты прекрасно об этом знаешь. Разве я варвар?

– Разумеется, нет, отец.

– Это противоречит закону и обычаю гор. Мы должны принять любого, кто просит о пристанище, и защищать его, пока он пользуется нашим гостеприимством.

– Вы совершенно правы, отец, как всегда, – согласилась Кристина, делая знак слуге пригласить гостя. – О, Тэм! И проследи, чтобы позаботились о его бедной лошади. Гроза наверняка напугала ее.

– Ага, миледи, прослежу.

– Подожди, парень, – гаркнул Маклауд. – Наш гость назвал свое имя?

– Ага, хозяин. Назвался Гектором Рейганохом, лэрдом замка Лохбуи.

У Кристины перехватило дыхание.

– Черт возьми! – воскликнул Маклауд. – Это же Гектор Свирепый! Впрочем, все равно. Он Маклейн – выскочка, как и все они.

Слуга замешкался, но пришедшая в себя Кристина снова дала ему знак идти и привести гостя в зал.

После ухода Тэма она быстро огляделась вокруг. Три ее младшие сестры развлекались, бегая друг за другом из конца в конец зала, снося все на своем пути. Все бы ничего, но ее отец разложил на большом столе документы, хотя стол уже давно следовало накрыть к ужину.

– Изобел, – обратилась она к двенадцатилетней зачинщице игры, – прошу тебя…

Но в этот момент от двери во внутренние покои за перегородкой раздался резкий голос, спрашивавший, когда же подадут ужин.

– Я умираю от голода, и, если не ошибаюсь, время трапезы наступило более часа назад. Поэтому, если ты не собираешься кормить меня, ослабевшую, с ложечки, а то и вовсе похоронить, погибшую от истощения, прошу тебя, дорогая, пошли за пищей для меня.

Леди Юфимия Маклауд действительно выглядела изможденной, ибо была худа как палка. Зрелая и даже, пожалуй, уже стареющая женщина, она так и не познала уз брака. Юфимия жила в доме своего младшего брата, Мак-лауда из Гленелга, с момента его свадьбы, то есть уже около двадцати лет. Поначалу она мало что делала по дому, но за восемь лет до описываемых событий леди Анна Маклауд скончалась во время родов девятой дочери.