Будучи приспешником и наперсником Уика, Эллингем получал массу удовольствий и развлечений, и он, конечно же, не будет защищать Весталку, раз это угрожает его дружбе с Уиком.

В конечном счете всему есть пределы.

Но видеть Уика таким возбужденным в высшей степени забавно. И он сможет шантажировать его в любое время, когда захочет взять верх над ним.

– Не горячись, Уик. Еще не время идти на баррикады. Ты ведь не знаешь наверняка, что она ушла. Давай сначала посмотрим, позавтракаем, успокоимся, а уж потом, если потребуется, схватимся со львицей в ее логове.

– Он целовал тебя?

Теперь пришло время ей искать прибежище в грустной голубой комнате. Хотя грусть – это не то, что она чувствовала тем утром, когда она добралась до дома, полураздетая, раздираемая угрызениями совести.

Боже, как она осмелилась бежать из владений Уика? И даже тогда ее удача зависела от какого-то чудака, который решил, что побег не вызовет гнева Уика.

Она поспала, позавтракала, еще поспала, и вот теперь, в этот предвечерний час дня, когда она покинула Уика, у нее было ощущение, словно прошло не меньше месяца.

Да к тому же была Джулия, такая заботливая, которая знала Уика и просто умирала от любопытства, желая узнать подробности кровопролития.

Ладно, уж по крайней мере от них она ее оградит.

– Нет, не целовал. Поцелуй лучше ты меня. Лгунья… ведь он же целовал ее, но разве слизывание спермы с языка можно назвать настоящим поцелуем? А его пальцы, требовательные, тонко чувствующие… не думать об этом… не позволять себе вспоминать…

– Он ласкал тебя? – с дрожью в голосе задала ей вопрос Джулия.

Дьявольщина! Но ведь ей же следовало ожидать этого вопроса, подумала Дженис растерянно.

– Мне не понравилось, – ответила она как можно более равнодушно. Ни малейшего намека на то, как страстно желала она этих его ласк. – Не стоило терпеть мучения, которым он подверг нас, чтобы обнаружить, что пятьдесят тысяч годовых окажутся недостаточной компенсацией за замужество.

– Значит, он ласкал тебя, – произнесла Джулия погасшим голосом.

– А чего ты ожидала? – потеряла вдруг терпение Дженис. – Он ищет себе жену, женщину, которой он предложит руку. Которую он будет ласкать, целовать и…

«…ему будет наплевать, кто она, лишь бы она без устали и с удовольствием раздвигала для него ноги…

…и эта женщина – я.

и я никогда не смогу сказать об этом…»

Он даже не снял вуаль с ее лица. И не хотел от нее ничего, кроме полного и неограниченного доступа к самым интимным местам ее обнаженного тела. Даже сейчас, день спустя после возвращения, ее тело хранило его запах.

Ей не хотелось забывать его. Но она не желала признаваться в этом даже себе самой.

– О, – чуть слышно произнесла Джулия. – О-о-о.

– Ты же сказала… – начала Дженис.

– Да, я сама сказала. Прости меня. Я только хочу… знать, – закончила за нее Джулия.

– Конечно, ты желаешь знать, поскольку он едва не уничтожил тебя. Он несет в себе смертельную опасность и зло, он обольстителен, он безнадежно развращен и испорчен. И я-то как раз довольна тем, что смогла избежать несчастной судьбы – оказаться той, кого он выберет в жены.

– И кто же тогда стала его избранницей? – просияла Джулия. Это была новость, свежая сплетня, и, возможно, она первая узнает ее.

О Господи. Опять ловушка… На этот вопрос не было ответа. Перед ней разверзлась непроходимая трясина, и ей нужно было найти обходной путь, чтобы достичь другого берега.

– Знаешь, он держал нас в уединенном месте, изолированно. Мы не знали имен друг друга. Он общался с нами поодиночке. Это был самый разумный и мудрый способ, потому что неизбранные могли вернуться в свет с незапятнанной репутацией. Это был единственный положительный момент во всей этой затее… – Дженис уводила разговор в сторону. Такая ложь… Даже сейчас ее тело сгорало от желания. В тот раз, той ночью перед зеркалом, она, голая, лежала в его постели, став рабыней его волшебных рук, и это было все, что она собиралась помнить всегда.

Проклятие! Ее тело жаждало его рук и настойчивых, требовательных толчков его члена, и никакая правда о нем ничего не изменит и никогда не заставит ее забыть это. И он хорошо знал это.

Как она могла сотворить такое с собой? Храбрая, отчаянная авантюристка Дженис отважилась замахнуться на чудовище лишь для того, чтобы самой оказаться безвозвратно соблазненной им.

Как глупо! Как это невыразимо наивно с ее стороны!

– Дженис?..

А теперь она была потеряна для любого другого мужчины, навсегда…

– Да, Джулия? – Это был ее голос? В мыслях она слышала только его, ее соски заранее затвердевали в ожидании, все ее тело млело.

– Хочешь чаю?

Реальность напоминает о себе. Она поступила как самая безрассудная женщина во всей Англии, сбежав из его постели, отвергнув его секс и отбросив шанс, который, возможно, был предоставлен ей единственный раз в жизни.

– Мой дорогой Уик, будем называть ее Весталкой до тех пор, пока не узнаем, чего ей хочется, чтобы обращаться к ней как-то иначе.

– Я предложил ей мое имя, – буркнул Уик. – И она примет его, даже если мне придется связать ее по рукам и ногам и в таком виде доставить к алтарю. Я оправдаю все ожидания и не стану посмешищем. Я исполню свой долг. А она уже наверняка забеременела. Черт побери ее глаза – кто же эта женщина, да кто она такая, что посмела бросить мне вызов?

Был ранний вечер, а они уже проехали добрых два часа и только что добрались до лондонского городского дома Уика. Всю дорогу он бранился не переставая.

Эллингем еще не знал, говорило ли в нем оскорбленное чувство собственника, потерявшего приглянувшуюся ему вещь, которую он уже считал своею, или эта женщина на самом деле затронула его душу. Что бы это ни было, Уик не скучал, а это уже было нечто, что говорило в пользу эксперимента.

– Мы прямо сейчас заскочим в дом ее отца, – заявил Уик, когда они вышли из экипажа и вслед за кучером сделали несколько шагов к дому.

– Ну уж нет, – бурно запротестовал Эллингем. – Мы проведем здесь ночь, а я посмотрю, действительно ли ты хочешь связать себя узами брака с этой женщиной. В конце концов, что может случиться за одну ночь? Не удерет же она к чертовой матери с кем-нибудь?

– Не удерет? – прорычал Уик. – Она сбежала от меня…

– А наутро, – продолжал невозмутимо Эллингем, – мы пошлем записку, и уж тогда, если она соизволит, мы посетим ее.

– Если… – взревел Уик. – А если не мы, то кто посетит ее…

– Ну конечно. А тем временем ты спокойно переберешь в уме все ее дурные качества, дабы быть готовым бросить ее в любой момент. Или же, наоборот, ты вспомнишь все ее достоинства и настроишься должным образом, чтобы повести ее под венец.

– Если ты мне не скажешь, кто она, – произнес Уик, и в его голосе прозвучала опасная нотка, – те хотя бы приставь кого-нибудь следить за ее домом, чтобы быть уверенным, что она не сбежит с кучером.

Эллингем выглядел несколько растерянным, словно эта просьба застала его врасплох.

– Как пожелаешь, мой дорогой Уик. Поручим это Максу. Он ни разу не подводил меня в таких делах. Давай я пошлю ему срочную записку, чтобы моя леди ни на минуту не оставалась без надзора.

– Моя леди? – Уик ухватился за это замечание, пока Эллингем нацарапал записку, позвал дворецкого Уика и отправил ее.

– Она настоящая леди, Уик. Иначе и быть не могло.

– Меня хотели заставить в это поверить. Но леди не ударяются в бега среди ночи.

Именно бегство убивает его. Эллингем задавался вопросом, что больше оскорбило Уика – предательство или то, что его отвергли. А может, и то и другое. На его памяти еще не было женщины, у которой хватило бы духа отвергнуть графа. Все они падали к его ногам. Черт побери, даже эта невинная штучка таяла, как воск, в его руках.

И все же она проявила характер. Она не последовала примеру двух других девиц. Она осмелилась высказать свое мнение. А когда что-то ее не устроило, приняла меры. Может, она оказалась именно той, у кого хватит ума и силы, чтобы укротить распутника? Уик на поводке, о Господи…

Уик мерил комнату большими шагами. Пылал камин, дворецкий принес портвейн, который оставался на столе нетронутым. А Эллингем сидел перед камином и ликующе смотрел на огонь.

– Ты ужасно доволен, верно ведь? Боже, если узнаю, что это твои проделки, я вытащу тебя и оторву тебе кое-что внизу. Это ведь была твоя идея, да и осуществление тоже.

– Причем блестящая идея, – буркнул Эллингем. – Я, пожалуй, выпью портвейна. И вообще я испытываю чувство азарта, глядя на твое волнение.

– Мое… что? – Уик остановился как вкопанный. – Я не просто взволнован, я в ярости оттого, что эта штучка взяла все, не оставив мне ничего взамен, отказав даже в возможности стать моей женой. А ведь у меня самое большое состояние во всей Англии. Так кто же она такая, чтобы пренебречь подобной честью? Кто? Выставить меня на посмешище публике… Клянусь Богом, Эллингем, если ты не скажешь мне…

– Уика публично унизили тем, что отвергли? Да ты можешь исправить это в мгновение ока. Стоит лишь послать за Инночентой. Она не доставит никаких хлопот, она все отлично поймет, и ни одна душа ничего не узнает. Уж она-то точно никому не расскажет. Да и Виртуоза достаточно умна, чтобы понять, какому она подвергнется остракизму, если будет распускать сплетни.

– Я – не хочу – Инноченту. Я – хочу – Весталку.

Эти слова эхом разнеслись по дому. Вопреки всем правилам, по которым жил Уик. Они вырвались из глубины души, потому что ему претила сама мысль о том, что кто-то иной окажется в его постели.

«…Я хочу Весталку…»

Ему никогда и в голову не могло прийти, что он скажет такое вслух о какой-либо женщине. И в тот момент, когда он произнес эти слова, он вдруг испытал настоящий шок. Ему немедленно захотелось взять их назад. Ибо, прозвучав, они обрели реальность. Да к тому же при свидетеле.

«…Я хочу Весталку…»