— А зачем Бату отпечатки пальцев Чандлера? — спросила Энджи.

Она достала из бара другую бутылку, налила в два стакана бербон. Джонас уже привык к ее маленьким хитростям. Энджи знала, что после такого разговора ему захочется выпить, и наливала ему меньше, чем он отмерил бы себе сам.

— Он не сказал, а я не спросил. Но на месте Морриса Чандлера я бы почаще оглядывался. Бат нарисовал на него зуб.

— Чего ты так и не сделал, — рассмеялась Энджи.

2

Новое шоу Гленда открыла выступлением в отеле «Насьональ» в Гаване. Сэм Стайн попытался устроить ей «Ривьеру», но Мейер Лански ему отказал.

— У Кордов длинные руки, — жаловался Сэм.

Гленда сказала Сэму, что она устала от телевидения и хочет немного порезвиться, выступить в костюме, который она надевала раньше, побаловать зрителей солеными шуточками, с которыми ее и близко не подпустили бы к телекамере. Сэм сомневался, хорошо ли это, но она настояла на своем, сама написала текст и сценарий выступления.

— Это будет сенсация, — пообещала она Сэму.

В первой половине шоу она вернулась к фирменному костюму Гленды Грейсон, в котором выступала много лет: черное балетное трико, черные чулки, алые подвязки и черная шляпа. При этом верхняя часть ног оставалась открытой и черный костюм еще больше подчеркивал белизну кожи.

Станцевав и спев, Гленда уселась на высокий стул, сняла шляпу, тряхнула белокурыми волосами и вновь надела шляпу, уже на самую макушку.

— Господи, у меня такое чувство, будто я вернулась домой! — воскликнула она. — Кто-нибудь из вас представляет себе, какое занудство это телевизионное шоу? Первый из вас, кто крикнет: «И смотреть его такое же занудство», получит пинка под зад. Так или иначе, теперь я точно знаю, что мое призвание — выступать перед живыми зрителями. Эй, вы живые?! Вот и ладушки.

Зал зааплодировал.

— Телевидение считается семейным развлечением. Но семейную жизнь там знают исключительно по сценариям. Согласны? Телевизионный муженек чуть не падает в обморок от изумления, когда жена говорит, что она беременна. «Неужели? Неужели, дорогая? О, как прекрасно! Я не могу в это поверить!» А разве результат мог быть иным, если последние шесть месяцев он долбил женушку по три раза за ночь?

Ей ответил общий смех, который заглушили аплодисменты.

— Маргарет Мид, вы знаете, антрополог, пишет, что некоторые примитивные племена никак не связывают это самое дело и беременность. Но… Американцы-то в двадцатом столетии должны знать, что второе невозможно без первого. Телевидение. Боже ты мой!

Пока Гленда отдыхала, зрителей развлекали дрессированные шимпанзе.

На второе отделение она вышла в наряде из пятидесяти веревочек с нанизанными на них черными бусинами, закрывающими ее от шеи до щиколоток. Под этими бесчисленными бусинами на ней было прямое прозрачное черное платье. При движениях веревочки разлетались, и зрителям казалось, что под платьем у нее ничего нет. А под падающими на нее лучами прожекторов у зрителей создавалось впечатление что она выступает перед ними абсолютно голая. Шквал аплодисментов обрушился на сцену еще до того, как Гленда спела первую песню.

Во втором отделении она не танцевала. Не веселила зрителей миниатюрами. Лишь ходила по сцене и пела, а за ее спиной извивались четверо молодых мужчин в обтягивающих трико телесного цвета.

По окончании шоу зрители вызывали ее шесть раз.

— Я выступаю лучше, чем прежде! — потом кричала она в гримерной. — Мне тридцать восемь лет, а я выступаю лучше, чем прежде!

— На телевидении ты можешь поставить крест, — мрачно пробурчал Сэм. — Теперь путь туда тебе закрыт. Ни одна телекомпания и близко не подойдет к тебе. Слишком уж ты фривольна.

— Слишком уж я хороша!

— И это тоже. Но телевидение на такое не решится. Теперь там царствуют Билли Грэхем, Норман Винсент Пил и президент Эйзенхауэр, который думает, что Америка «богобоязненная страна». Когда Пресли появился в «Шоу Салливана», камеры не показывали его ниже пояса. А ты вышла на сцену голая. И чуть ли не ругалась со сцены. Неужели ты думаешь, что кто-то позволит тебе вытворять такое перед камерами?

— Да там никто об этом и не узнает, — отмахнулась Гленда. — За исключением людей, которые могут позволить себе цены клуба, а уж им-то я понравилась.

— Будем надеяться, что ты права. Но в сценарий все равно придется внести коррективы до того, как мы вернемся в Штаты.

3

— Ты должен понимать, что инициатива исходила не от меня, — втолковывал Джонас Бену Парришу. — Но мы обязаны принимать ответные меры. И твое дело позаботиться о том, чтобы Джо-Энн оказывала полное содействие тем парням, которых я к ней приставил. Пока все не образуется.

Бен кивнул. Его левая рука все еще была в гипсе. Вести машину он не мог. Джо-Энн доставила его в аэропорт Лос-Анджелеса, а Энджи привезла из аэропорта Лас-Вегаса в отель «Семь путешествий». Он прибыл в легком пиджаке в синюю и белую клетку, рубашке с отложным воротничком, серых брюках. В подавленном настроении.

Энджи протянула ему «мартини» с водкой.

— Ты занимаешься контактами с прессой? — перешел к делу Джонас. — У тебя есть связи? Ты можешь организовать публикацию кое-каких материалов?

— Да, сэр.

Джонас вспыхнул:

— Не называй меня «сэр». Или «мистер Корд» Или, не дай Бог, «папа». Моя дочь зовет меня по имени, и я жду от тебя того же. Далее… У меня есть фотографии. И магнитофонная запись. Не нужно быть гением, чтобы понять, как я хочу их использовать. Посмотри сам.

Инфракрасная вспышка проникла под смелый наряд Гленды Грейсон глубже, чем яркие лучи прожекторов. На шести фотографиях размером восемь на десять дюймов, что протянул Бену Джонас, весь наряд Гленды состоял из нанизанных на нитки бусинок, которые, развеваясь, оставляли ее абсолютно голой.

— Боже мой… — ахнул Бен.

— Это она, не так ли? — спросил Джонас. — Ты-то должен знать.

— Она, она. Что это на нее нашло?

— Спроси Энджи.

Энджи пожала плечами:

— А как по-твоему, что на нее нашло? Она думала, Корды ее использовали. Теперь-то ты видишь, к чему это привело.

— Послушай запись, — предложил Джонас.

Энджи нажала клавишу, и бобина с пленкой начала вращаться. Из динамиков раздался голос Гленды. «Итак, парень говорит: «У меня, что бита для бейсбола». А жена качает головой: «Нет. Скорее бита для софтбола[47]». «Старик предлагает молоденькой девчушке встретиться с ним. «Нет, — отказывается она. — Уж больно ты лысый». Он ей отвечает: «Не волосы же должны у меня вставать дыбом…»

Энджи выключила магнитофон.

— Анекдоты, как в тридцатых годах. — Джонас отпил бербона. — Говорят, она в свое время работала стриптизершей. Полагаю, так оно и было.

Бен кивнул:

— Вы хотите, чтобы эти материалы попали в прессу?

— Именно так.

— Хорошо, Джонас. Мне это под силу.

— Только будь осторожен, Бен. Породнившись с нашей семьей, ты вступил в армию, для которой война никогда не кончается.

4

— Черт побери! Черт побери!

Джимми Хоффа лупил кулаком по столу в ресторане клуба частного аэродрома. В зале они сидели втроем, Хоффа, Джон Стефано и Моррис Чандлер, так что взрыв эмоций Хоффы не привлек чьего-либо внимания. За исключением разве что проститутки, в одиночестве коротающей время у стойки.

— Ты же знал, что Корды мерзавцы, — заметил Чандлер.

— А я кто? Тоже не ангел. Или выдумаете, что у меня растут крылышки?

— Едва ли, — сухо ответил Стефано.

— Так почему я должен бояться этих мерзавцев? Клянусь Богом, я вырос на улице! И сам пробивался наверх. Мой папашка не оставил мне ни цента. Не мог оставить. Мне ничего не приносили на блюдечке с голубой каемкой. А вам?

Чандлер покачал головой:

— Я не съел и крошки хлеба, не заработанной собственными руками.

Настроение Хоффы круто переменилось. Он заулыбался:

— Работал ты не столько руками, сколько головой. Знаю я, чем ты занимался.

— Достаточно, парни, — вмешался Стефано. — Самолет только что приземлился. Возможно, прилетел тот человек, которого мы ждем. Сваливай, Мори. Я хочу сказать, тебе пора идти. Ты не должен его видеть.

Чандлер пожал плечами. Допил содержимое стакана и встал.

— Я уже ушел. Удачи вам.

Пять минут спустя в зал вошел мужчина, на лице которого читалась вселенская грусть.

— Это Мальдитеста. — Стефано кивнул в сторону двери. — Выбирай слова, когда будешь с ним говорить.

Никто, за исключением одного или двух донов, не знал настоящего имени Мальдитесты. На уличном жаргоне «вызвать головную боль» означало убийство выстрелом в голову. На итальянском словосочетание «головная боль» писалось как «mal di testa». Эти три слова и образовали псевдоним, закрепившийся за этим человеком после того, как он убил троих или четверых выстрелом в голову. В пятьдесят с небольшим лет Мальдитеста остался стройным, подтянутым, широкоплечим, а седина лишь тронула виски его густых волос. Из-под тяжелых век смотрели грустные карие глаза. Длинный плащ помялся, словно Мальдитеста просидел в нем от взлета до посадки. Войдя в ресторан, не снял он и коричневую шляпу.

По пути к столику, за которым сидели Стефано и Хоффа, он остановился у стойки, выслушал обратившуюся к нему проститутку. По ее улыбке Хоффа и Стефано поняли, что он согласился пообщаться с ней в удобное ему время.

Мужчины встали, чтобы пожать руку наемному убийце.

— Я рад, что вы здесь, — начал Хоффа. — Вы говорили с доном Карло?

— Не спрашивайте, с кем я говорил, — ответил Мальдитеста. — Я никому не скажу и о нашем разговоре.