Однажды, когда она сидела одна наверху, увязывая травы в маленькие узелочки, в комнату бочком пробралась девочка и остановилась в ожидании. Это была светловолосая дочь Альдреды.

– Прошу вас, леди. Мой брат заболел.

– Десятки детей болеют, девочка. Как тебя зовут?

– Фрида, леди.

Мадлен взглянула на малышку. Была ли это первая трещинка? Ее начали признавать? Она улыбнулась ребенку, которому на вид было около восьми. Но ответной улыбки не последовало.

– Где твой брат? – спросила Мадлен.

– У нас в доме. Он между замком и деревней. Наш папа – лесник. Мама просила, чтобы вы пришли, но без ваших стражников, леди. Это нужно держать в секрете, а то папа выбросит лекарство.

Возможно, это ловушка, но Мадлен не допускала, что Альдреда открыто могла замыслить убийство нормандской леди. В таком случае наказание всей общине было бы ужасным. Неприязнь отца была более вероятна. Возможно, это ее шанс показать людям, что она им не враг. Девушка собрала снадобья и плотно завернулась в плащ.

Они потихоньку пробрались через двор. Земляные работы уже закончились, и теперь поверх земляного вала сооружали палисад[8]. Однако строительство укреплений продвигалось медленно; то тут, то там зияли огромные бреши. На дальней стороне, где предстояло подвести воду из речки для заполнения рва, через канаву были переброшены грубые мостки для проезда повозок с бревнами. Легкость, с которой им удалось проскользнуть незаметно, вызывала тревогу. Мадлен помолилась, чтобы враги не вздумали напасть на Баддерсли. Она сомневалась, что замок сможет устоять даже против банды мальчишек, вооруженных палками.

Вскоре Мадлен с девочкой уже стояли перед добротным, крытым тростником домиком, расположенным на опушке леса. К ним вышла Альдреда, стройная женщина с прекрасным волевым лицом.

– Он в доме, – холодно сказала женщина.

Мадлен, наклонив голову, проникла через низкую дверь и обнаружила, что находится в типичном жилище состоятельной семьи. В небольшом доме было по крайней мере еще две комнаты, помимо той, где она стояла. Деревянные стены были обмазаны глиной, а маленькое окошко, сейчас открытое солнцу, имело ставни. Тесаные полы чисто выметены, в каменном очаге посреди комнаты горел огонь. Поднимавшийся от очага дым в основном выходил через отверстие в крыше, но часть стелилась понизу и заволакивала комнату. Поэтому в жаркий летний день здесь было душно. Из обстановки в комнате находились только два больших сундука и простой ткацкий станок. Инструменты и посуда были развешаны по стенам.

Мадлен оглянулась в поисках больного ребенка и увидела мужчину. Отец? Он стоял и смотрел на нее, неясный силуэт в одежде цвета земли.

– Где же ребенок? – спросила она, слегка волнуясь.

– Здесь нет ребенка. – При звуке знакомого голоса ее сердце бешено забилось. – Тебя пригласили сюда, чтобы увидеться со мной.

– Ты заболел? – обеспокоено спросила она, двинувшись к нему.

Он отступил назад, прочь от нее. Смешанный свет от очага, из дыры в крыше и из маленького окошка осветил его. Как и прежде, он был в лохмотьях, испачканных грязью, капюшон прикрывал его лицо.

– Нет.

Она остановилась, осознав наконец его непривычную холодность. Угроза растекалась по комнате вместе с дымом, и у девушки перехватило дыхание. Рассудок говорил, что Эдвальд не мог причинить ей вреда. Но природное чутье не прислушивалось к нему.

– Значит, я зря трачу время, – сказала она и повернулась к выходу.

Он схватил ее за руку.

– Убери от меня руки! – Она боялась не столько его, сколько себя. – Только тронь меня, и гнев Божий падет на всю общину!

«О милостивый Боже! Он тоже меня ненавидит. Почему?»

– Это привычный для вас метод действия, не правда ли, леди? Наказание. Смерть.

Он притянул ее ближе, она порывалась оттолкнуть его.

– Что тебе нужно? – спросила она в отчаянии.

– Взглянуть, отметила ли уже тебя порочность своей печатью.

У Мадлен сжалось сердце.

– Я делаю все, что в моих силах! – воскликнула она. – Я пытаюсь их лечить, а они выбрасывают мои лекарства. Я стараюсь делать добро, но никто этого не замечает…

– Слишком мало, да и поздно, – усмехнулся он. – Почему ты дрожишь? Опасаешься за свою шкуру, Дороти?

Она перестала бороться и с мольбой протянула к нему руки.

– Разве я должна отвечать за все, что совершили нормандцы в Англии?

Он посмотрел на нее, и девушка могла бы поклясться, что его голова начала склоняться к ее лицу. Но тут он резко оттолкнул ее.

– О нет. Дважды тебе не поймать меня на ту же удочку.

Он с силой ударил кулаком по опорному столбу, словно удар предназначался ей. Весь домик содрогнулся. Мадлен с трудом сдерживала слезы. Она хранила образ этого мужчины в своих мечтах как надежную защиту против жестокости и страданий. Сейчас он нанес ей такой жестокий удар, что лучше бы опустил на нее свой кулак.

Он повернулся к ней:

– Ты действительно пробуешь лечить людей?

– Конечно, – поспешно ответила она.

И ей тут же стало противно, что она все еще заискивает перед ним. Разве у неё нет гордости? Кто он такой, в конце концов? Оборванный лесной разбойник. Она сердито посмотрела на него, пытаясь под гневом скрыть свое разбитое сердце.

Он зачерпнул воды в глиняный горшочек и сунул его Мадлен.

– Готовь свою настойку.

Она оттолкнула его руку.

– Пошел к черту.

Вода расплескалась и потекла у него по руке, но в горшке все еще оставалась половина, когда он выплеснул его содержимое девушке в лицо. Она задохнулась, вода стекала с нее ручьями, а он снова наполнил горшок.

– Готовь свою настойку, – сказал он точно тем же тоном, что и раньше.

Мадлен взяла горшок. Ей не раз приходилось терпеть и худшие испытания, чем получить пригоршню воды в лицо, и страдания не сломили ее отваги. Но здесь… здесь шла игра без правил. Он мог напугать ее до смерти, выколоть ей глаза, искалечить.

Дрожащей от страха рукой она поставила горшочек возле огня, высыпала в воду один из своих пакетиков с травами и, воспользовавшись щипцами, бросила туда горячий камень. Вода с шипением нагрелась, Мадлен перемешала снадобье. В воздухе начал распространяться терпкий аромат. Она украдкой посмотрела на своего мучителя. Прислонившись к одному из опорных столбов, он стоял, скрестив на груди руки, и наблюдал за ней.

– Нужно, чтобы немного настоялось, – сказала она несмело.

– Я подожду.

Молчание било по ее напряженным нервам, словно удары кулака по струнам виолы. Она не могла этого вынести.

– Почему ты так изменился?

– Когда мы встречались прежде, ты соблазнила меня обещанием своего тела и любовных утех, – сказал он грубо. – Ты солгала.

– И поэтому ты отвернулся от меня? Настроил людей против меня?

– О, ты сама настроила их против.

Она пришла в ярость. Так вот каков ее герой – невежа, разозлившийся из-за того, что она отказалась отдать ему свою девственность.

Вспышка огня в очаге на миг ярко осветила его. На его правой руке, покоившейся поверх левого локтя, Мадлен успела разглядеть изображение головы, возможно, с рогами. Татуировка. Знаки отличия английских аристократов. Она не ошиблась насчет его высокого происхождения.

– Не тот ли ты, кого называют Золотым Оленем? – спросила она.

Она увидела, как он напрягся.

– А если и так?

Она не отказала себе в злорадном удовольствии сказать:

– Мой дядя собирается искалечить тебя, лишить мужского достоинства и бросить в деревенской грязи.

– Мои намерения в отношении твоего дяди не многим отличаются. Для этого ты изучаешь наш язык? Чтобы издеваться над побежденными?

– Я изучаю язык, потому что это моя земля.

Он отделился от столба, чтобы приблизиться к ней.

– Тогда, может, тебе следовало бы позаботиться о земле вместо того, чтобы загонять в нее людей?

– Что я могу сделать? – возразила она. – Я стараюсь вылечить их от болезни.

– Даже самый жестокий хозяин понимает, что следует заботиться о своей тягловой скотине, – мрачно усмехнулся он.

Мадлен отступилась и продолжала присматривать за своим зельем в молчании. Наконец она сказала:

– Думаю, уже готово.

– Разве ты точно не знаешь? – спросил он с презрительной усмешкой.

– Готово, – подтвердила она.

Взяв деревянную чашку, Мадлен зачерпнула немного снадобья и разбавила холодной водой из кувшина.

– Где больной?

– Выпей это.

– Я? Зачем?

Он только посмотрел на нее. Ей хотелось выплеснуть отвар ему в лицо, но она не осмелилась. Решительно подняв горшочек, Мадлен выпила без остатка все зелье, имевшее отвратительный вкус.

– Это расточительство, – холодно сказала она. – Мои запасы трав не бесконечны.

Он в молчании смотрел на нее.

– Я не собираюсь свалиться замертво, сакс.

Какое-то мгновение она думала, что он ее ударит. Она была бы даже рада почувствовать боль, которая помогла бы смягчить муки ее сердца.

– Я скажу им, что они могут принимать твои снадобья.

Он прошел мимо нее к двери. «Я скажу им…» Это были ее люди. Какое он имел право изображать из себя хозяина?

– Если я все еще захочу давать их им.

Он резко повернулся к ней лицом.

– Ты захочешь, леди, или почувствуешь всю силу моего гнева.

– Ты не осмелишься даже прикоснуться ко мне. Король сравняет Баддерсли с землей и убьет всех, кто находится здесь!

– Есть и другие пути, – ухмыльнулся он. – Я достану тебе много трав, если нужно. Скажи Альдреде.

– Как можешь ты достать травы из Турции и Греции?

– Только скажи ей. – С этими словами он ушел.

Мадлен проглотила слезы. Она не станет плакать из-за мужчины, который оказался ничтожеством. Все, что ему было нужно от нее, – это ее тело. Монахини предупреждали: это всегда так. Горький урок. Она выпрямилась, собрала свои травы и вышла наружу, на солнечный свет, оказавшись под враждебными взглядами полдюжины пар глаз, которые, впрочем, сразу же опустились к земле. Скоро она поняла почему.