Когда они пообещали провести с ней День Благодарения, Стиви облегченно вздохнула. Вчера по телефону мамин голос показался ей усталым, что было совсем не похоже на Блер. Мама сказала, что Дерек совершенно измучен после трех месяцев съемок в Аризоне, а затем монтажа в Лос-Анджелесе. Этот фильм последовал сразу за постановкой пьесы Беккета на Бродвее. И сейчас ему просто необходим отдых.

«Никакой работы хотя бы короткое время, – сказала Блер. – Дерек мечтает провести уик-энд у тебя, Стиви, прежде чем мы улетим в Лондон на следующей неделе».

И Стиви решила, что сделает все, что от нее зависит, чтобы они хорошо отдохнули. Чтобы мама и Дерек получили мир и покой, заботу и вкусную еду. И никаких тревог и волнений.

Неожиданно Стиви подумала о Хлое. Она поговорит с дочерью позже и попросит не беспокоить Дерека их новой проблемой. Хлоя всегда выкладывает ему все заботы и огорчения, и это понятно, ведь именно Дерек занял в ее жизни место отца, которого девочка никогда не знала.

А вот Брюс Джардин больше подходит на роль дедушки. Он намного старше Дерека, не такой активный и постоянно брюзжит. Ничего удивительного, что Хлоя и Майлс зовут его старым Брюсом. Он действительно стал стариком, годы не пощадили его.

Стиви знала, что Хлоя любит Брюса, несмотря на все жалобы, на его ворчание и придирки. Что касалось Брюса, не могло быть никаких сомнений, он обожал девочку. Он всегда был так добр к ней, так нежен и заботлив, что нельзя было сомневаться в его чувствах. Иногда это просто изумляло Стиви, которая не ожидала такого поведения от своего черствого холодного свекра. Конечно же, это ей было приятно. Брюс с самого начала относился к Хлое как к члену семьи Джардин, и Стиви была ему за это благодарна.

Брюс принадлежал к тому типу людей, которые обычно не вызывают симпатий, их трудно любить. Но Стиви все-таки привязалась к нему за эти годы. Они много лет проработали вместе, помогая друг другу, и за это время, несмотря на тяжелый характер Брюса, вспышки гнева с его стороны бывали довольно редко. В основном они вполне ладили, подвела итог Стиви.

Неожиданно она решила, что стоит поговорить о Найгеле с Брюсом. Стиви собиралась поехать с Хлоей в Лондон на Рождество, вот и удобное время, чтобы сбросить эту тяжесть.

«Сбросить тяжесть, – повторила она про себя. – Неужели я так серьезно отношусь к этим подозрениям насчет Найгела?»

Стиви вздохнула, признавая это. Она не только горячо любила своего старшего сына, она восхищалась им, и он, безусловно, во многих отношениях заслуживал восхищения. Умный, даже блестящий молодой человек, талантливый и с головой на плечах. Но у него был недостаток, и недостаток очень серьезный. Найгел, всегда уверенный, что знает все лучше других, убежденный в непогрешимости своих суждений и планов, никогда не слушал возражений. Он был слишком упрям и вредил себе этим. Его позиция вызывала естественное сопротивление у окружающих. Стиви огорчала его неспособность к компромиссам, его упрямство.

Совсем как его дед. Нет, еще хуже, подумала она и невесело улыбнулась. Да, он весь в Брюса. Таким был свекор в молодости.

Нелегко будет говорить с Брюсом о его молодой копии. Эта мысль заставила Стиви снова улыбнуться. Нет, она не станет обсуждать со свекром характер внука, она лишь скажет ему о своих подозрениях. О том, что сын хочет оттеснить ее от фирмы. И если это окажется правдой, Брюс положит этому конец.

Но ведь это она может сделать и сама. Она может уволить Найгела.

В конце концов он ее подчиненный.

Он работает на нее.

Это она генеральный директор фирмы «Джардин» в Лондоне и президент «Джардин» в Нью-Йорке, в то время как Брюс – только председатель правления. Найгел – один из директоров фирмы, как и его братья, и они всегда будут директорами, это их наследственное право.

Но Стиви в любую минуту может лишить Найгела его работы, если захочет. Это так же просто, как щелкнуть пальцами.

Нет, это совсем не так просто, напомнила она себе. Он мой сын, мой первенец, я не хочу причинять ему боль и разрушать его жизнь. Найгел прекрасно справляется со своими обязанностями, никто на его месте не работал бы лучше.

Я должна только напомнить ему о том, кто кому подчиняется, объяснить, что ему придется на некоторое время смирить свое честолюбие. Пусть подождет, пока я сама не отойду от дел.

Стиви рассмеялась вслух. Легче сказать, чем сделать, пока она по другую сторону Атлантики, за тысячи миль.

Ее мысли перешли к Гидеону. У него как раз ни капли честолюбия. По крайней мере, когда дело касается власти. Все, что он хочет, – создавать прекрасные бриллианты из грубых камней, творить. Ее отношения с Гидеоном не давали повода для беспокойства, но все-таки, когда Стиви думала о нем, на сердце становилось тревожно. В сентябре она видела его на выставке в Лондоне: он выглядел измученным, нервным, был бледен и раздражителен. Он так и не пришел в себя после разрыва с Марго Сондерс. Может быть, эта девушка на самом деле значила для него больше, чем он сам предполагал? Стиви собиралась поговорить с Майлсом о его брате-близнеце в эти праздники.

Майлс! Ее лицо смягчилось, исчезла морщинка между бровями, глаза заблестели. Майлс – это ее гордость и радость, она признавалась в этом… но только самой себе.

И Майлс поможет ей справиться с фантазиями Хлои. Они всегда были очень близки, он любил маленькую сестричку. Не так, как Гидеон, которому она часто казалась помехой. А теперь Хлоя собирается учиться у него ювелирному делу. Стиви задумчиво покачала головой. Поступки даже близких людей часто бывают непредсказуемыми.

Она очень часто задумывалась о том, что Майлс и Гидеон – близнецы, похожие друг на друга как две капли воды и получившие одинаковое воспитание и образование, отличаются, как небо и земля.

Майлс намного мягче, деликатнее, тоньше. У него приятные манеры, необыкновенное обаяние и уравновешенный характер. А Гидеон, наоборот, интроверт, очень упрям – почти как Найгел, но на свой лад – и отличается скрупулезностью, стремлением к совершенству, до смешного брезглив, как старая дева. И в то же время он может быть неумеренно великодушен и щедр. У него душа художника. Все прекрасное неудержимо привлекает его, будь это женщина, картина или цветок. У него очень точный глаз и тонкий вкус.

Взяв наконец ручку, Стиви посмотрела в свой дневник и поняла, что еще не написала ничего, кроме даты и места.

Она медленно начала писать и, заполнив две страницы, завинтила колпачок ручки, взяла в руки дневник и принялась перечитывать.


День Благодарения, 1996 год Коннектикут


Когда я думаю о своих детях и их делах, они иногда кажутся мне чужими и незнакомыми людьми. Только не Майлс. Но Майлс – дитя моего сердца, он так похож на меня. Конечно, я люблю их всех, но к нему у меня всегда было особое отношение, с самого его рождения. Хотелось бы мне знать, все ли матери чувствуют так же, как и я? Любят ли они одного ребенка больше других? Я уверена, что это так, но такие вопросы очень трудно задавать. А знают ли об этом дети? Чувствуют ли они это? Знают ли дети, что среди них есть тот, которого их мать любит больше других?

Все мои дети не похожи друг на друга. Но в каждом есть что-то мое. И что-то от Ральфа. Какие-то черты они унаследовали и от Брюса. Но, к счастью, ни один из них ничего не взял от Алфреды, и я благодарна за это Небу. Ее трудно было бы назвать приятной женщиной. Резкая, холодная, самоуверенная. Ни разу Алфреда не сказала доброго слова ни мне, ни кому-нибудь еще, кого она считала ниже себя. А вот от другой своей бабушки – моей матери – дети получили очень много. Хлоя унаследовала ее красоту, ее гибкую фигуру, ее обаяние и ее желание делать людям приятное. А Майлс – чувство юмора и ум.

Я люблю их. Я люблю всех своих детей. Это святая правда. Может быть, даже слишком люблю. И все-таки, наверное, в процессе общения я невольно огорчаю их, причиняю им боль, сама не замечая этого. Но ведь все люди делают другим зло. Жизнь ломает нас, люди заставляют страдать друг друга, порой и мы сами разрушаем себя. Наверное, я тоже принесла своим детям много огорчений и душевной боли. Мы часто делаем это ненамеренно. И, наверное, я недодавала чего-то своим детям, когда путешествовала или бывала занята работой. Но я всегда любила их.

Я привыкла думать о них прежде всего как о своих детях. Но они больше не дети. Они уже взрослые люди. Другие люди, а не мои дети. Они такие разные. Незнакомцы. Даже малышка Хлоя уже стала взрослой, у нее свои идеи, свои планы, стремление самостоятельно выбирать себе дорогу в жизни.

Скоро я перестану быть матерью, не буду больше думать о себе в первую очередь как об их матери. Я просто буду существовать на периферии их жизней в ожидании того момента, когда вдруг понадоблюсь им. Возможно ли это? Разве можно перестать быть матерью? Перестать постоянно беспокоиться о своих детях? Любить их? По-моему, это невозможно. Как можно перестать быть матерью? Кто мне расскажет об этом?

Может быть, у меня не будет таких проблем с внуками? Я задавала себе этот вопрос, когда внезапно проснулась сегодня среди ночи. Я буду хорошей бабушкой для Натали и Арно. Бабушки всегда лучше матерей, по крайней мере так всегда говорят. Они менее эгоистичны, у них нет чувства собственности. Мои внуки такие славные, Найгелу очень повезло, что у него есть они, есть Тамара. Она прекрасная жена, преданная мать. И очень хороший человек.

Меня начинает раздражать, что Гидеон дразнит ее, называет «иностранкой». Ее отец – француз, а мать – русская, и Гидеон постоянно напоминает об этом непонятно зачем. Это невеликодушно. Он говорит, что всего-навсего шутит, но я чувствую, что Тамаре это неприятно. К тому же я сама не люблю снобов. Гидеон, конечно, не лукавит, когда говорит, что верит в превосходство англичан над всеми другими народами. Но неужели он не понимает, что это глупо? Я-то поняла это давным-давно.