– И уверен, что она их родит, – ехидно прошипела я.

– У него два страстных желания, – повторила графиня, – жениться на Анне и иметь сыновей.

– А если, предположим, она этого не сможет? – не унималась я.

– Тогда, – сказала графиня, – все будет зависеть…

– От чего?

– От того, насколько глубоки его чувства. Если это – любовь… Но мы об этом вряд ли узнаем. Как бы там ни было, у меня ощущение, что вся эта история затянется надолго.

– А я хочу одного – чтобы она умерла, – упрямо твердила я, – и мы бы избавились от всех наших несчастий.

Графиня молчала. Мне казалось, что в глубине души она была согласна со мной.

* * *

Во время болезни Анны король не находил себе места. Видно было, как он ее любит. Это приводило меня в отчаяние. Сжигаемая ненавистью к ней, я ни о чем больше не могла думать. Я постоянно напоминала себе, что от этой болезни почти все умирали. Говорили же в народе, что это – Божия кара. Но если кто-то и достоин ее, то в первую очередь Анна Болейн! Я молилась, чтобы она умерла. Всем бы сразу стало легче!

А отец писал в Хивер и каждый день ждал новостей. Им овладела глубокая меланхолия. Я тоже ждала… известия о ее смерти.

Но она выжила! К великой радости моего отца. Мы с матерью тем временем переезжали с места на место в сопровождении придворных.

– Бог не на нашей стороне, – заметила я с грустью, на что мать ответила:

– Что бы ни случилось, мы должны терпеть, веря в промысел Божий.

В общем, когда закончилась эпидемия, все осталось по-старому.

Тот год казался мне самым тяжелым. К счастью для меня, я тогда не могла предвидеть, что это всего лишь начало – нас ждали куда худшие времена. Я благодарила Бога, что жила в окружении любимых людей – со мной была моя мать, моя графиня и даже лучшая подруга моей матери – леди Уиллоубай, Мария де Салинас, которая приехала из Испании и вышла здесь замуж, но осталась верна своей дружбе.

И Реджинальд тоже был с нами. Как мне помогало его доброе участие в те тревожные дни! Хоть он и сказал, что не останется в Англии, но изменил свое решение, видимо, поняв, как был нужен мне. Он очень любил мою мать и разделял ее страдания вместе с нами.

В будущем году в феврале мне должно было исполниться тринадцать. Но я ощущала себя гораздо старше, по крайней мере, года на четыре, если не больше. Во-первых, я получила неплохое образование, а во-вторых, с детства привыкла к мысли, что на мне лежит большая ответственность как на будущей королеве или супруге короля.

Мы с Реджинальдом были почти неразлучны. Мне кажется, что и ему это доставляло удовольствие. Помимо того, что мне с ним просто было легко и весело, я благодаря ему имела более ясное представление обо всем, что происходило вокруг. Мой отец любил Реджинальда и высоко ценил его ученость. Он часто подзывал его, и они подолгу беседовали, прогуливаясь по галерее замка, о том, что так волновало отца – о религии и его страхе перед Богом за свой греховный брак. Мне кажется, отец пытался завоевать симпатии Реджинальда, склонить его на свою сторону, поскольку очень дорожил его мнением.

Реджинальду, наверное, нелегко было находить нужные слова, потому что он любил мою мать, а любое неосторожное замечание могло вызвать гнев короля. Но он был умен, начитан и отлично изучил нрав моего отца во время их продолжительных прогулок. Тем не менее меня всякий раз охватывал страх, когда я видела их вдвоем.

Отец мой при всей сложности характера был человеком, любившим иногда снять с себя великодержавные доспехи и попросту поговорить, пошутить, повеселиться. С Реджинальдом он вел себя как с близким другом, стараясь не дать ему почувствовать, что перед ним – Его Величество король. Но где-то в тайниках души он, должно быть, хранил память о том, что его отец убил дядю Реджинальда, графа Уорвика. Может быть, он так благоволил к юному Плантагенету потому, что хотел умилостивить Всевышнего за убийство, совершенное его отцом?

В те дни мы все находились в тревожном ожидании чего-то, но не могли понять, чего именно. Реджинальд был для меня отдушиной в этой напряженной атмосфере всеобщей неуверенности и тревоги.

Он-то и сообщил мне, что Папа на свободе и находится сейчас в Орвьето, где хочет временно обосноваться.

– Папа поставлен перед выбором – с одной стороны, ему трудно отказать королю, требующему решения в свою пользу, а с другой – нельзя пойти против императора, – объяснял мне Реджинальд.

– Пусть он поступит так, как считает справедливым, – пробурчала я.

– Вы слишком многого от него требуете, – усмехнулся он.

– Но как христианин…

Реджинальд покачал головой.

– Пока он все еще во власти императора, но никто не знает, что будет через неделю. Его позиции настолько слабы, что он не может задеть ни того, ни другого.

– И что же он будет делать?

– Думаю, будет тянуть как можно дольше. Это – самый надежный способ.

– Ему это удастся?

– Посмотрим.

Прошло немного времени, и Реджинальд сказал, что Папа посылает в Англию кардинала Кампеджо.

– Это хорошо или плохо?

Реджинальд пожал плечами.

– Пока неясно. Он послан, чтобы участвовать в судебном процессе вместе с кардиналом Уолси.

– Но ведь Уолси на стороне короля!

– Вопрос так не будет стоять – кто за, а кто против, речь пойдет о справедливом решении.

– Боюсь, что моя мать будет очень огорчена. Она и так безумно переживает – ведь она борется не столько за свое положение, сколько за мое.

– Она – святая. Конечно, ее волнует ваша судьба. Вы – ее единственная надежда. Народ любит вас. А это очень важно, так как укрепляет позиции королевы. Народ называет вас своей принцессой, то есть видит именно в вас наследницу престола и не примет никого другого.

– Кто бы мог подумать, что такое случится…

– Нам не дано знать, что нас ждет в будущем.

– Реджинальд, – воскликнула я, – вы не уедете?

Он с нежностью взглянул на меня.

– Пока меня не прогонят, я буду здесь, – ответил он и поцеловал мне руку.

– Хорошо бы, чтобы вы вообще не уезжали.

Он крепко сжал мою руку, потом отпустил и быстро ушел.

Я чувствовала, что между нами были не просто дружеские отношения. И радовалась, что брак с императором не состоялся. Помолвка с французским принцем была не в счет – она все равно ничем не кончится.

Я с нежностью думала о Реджинальде.

* * *

Кардинал Кампеджо приехал в Англию только в октябре, хотя выехал из Рима три месяца назад. Он был стар, страдал подагрой и во время путешествия вынужден был подолгу останавливаться, иногда на несколько недель, пока не утихала боль.

Со свойственной ему проницательностью Реджинальд понял замысел Кампеджо – постараться вообще не принимать решения. Да и какое решение он может принять, говорил мне Реджинальд, когда императору далеко не безразличен исход дела. Не может же он вынести вердикт в пользу короля, если этого не хочет император, но и против короля идти было ни к чему.

– Бедный старик, ему не позавидуешь! – заметил Реджинальд. – Но я понимаю, почему Папа послал именно его, слабого и немощного, – наверняка он поручил ему как можно дольше тянуть это дело.

Реджинальд недаром поездил по континенту и повидал многих политических деятелей, – подобные интриги были ему хорошо известны.

Он оказался прав.

Король кипел от возмущения.

– Зачем приехал этот болван? – неистовствовал он. – Чтобы решать дело или заниматься болтовней? Как будто мне не с кем поговорить, кроме него! Привел мне в пример свою сестрицу, которая развелась со вторым мужем, графом Анжуйским, – ну и что?! Еще рассказал, будто я этого сам не знаю, о Людовике ХII, разошедшемся без лишнего шума с Жанной де Валуа! К чему это он клонит? Когда всем ясно как Божий день, что король Англии, заботясь об интересах своей страны, хочет иметь сына – наследника престола и просит предоставить ему такую возможность!

Я очень испугалась за Реджинальда, потому что король был с ним слишком откровенен и мог спросить его мнение, но тогда… гнев короля был страшен.

– Не бойтесь, принцесса, – Реджинальд будто прочел мои мысли, – я веду себя осторожно. Но меня в беседе с королем очень обеспокоила одна вещь, о которой считаю своим долгом вам рассказать, поскольку это касается и вас. Король пришел в ярость, когда кардинал намекнул ему, что Папа может признать его брак с королевой законным.

– Еще бы! – воскликнула я. – Он же ослеплен страстью.

– И желанием иметь сына, – добавил Реджинальд.

– Но он не знает, кого она родит – сына или дочь!

– Он идет на риск, но отступать не собирается.

Хорошо, что я была подготовлена. И когда Кампеджо и Уолси явились к моей матери, я уже представляла себе, о чем пойдет речь.

Я была у нее и, увидев кардиналов, поднялась, чтобы выйти, но мать остановила меня.

– Останьтесь, дочь моя, – сказала она, – дело касается вас не менее, чем меня.

Они выглядели устрашающе в своих красных мантиях. На непроницаемых лицах застыло выражение святости и всемогущества. Всем своим видом кардиналы показывали, что пришли от имени самого Папы Римского.

Решительность, с какой мать велела мне остаться, казалось, привела их в некоторое замешательство, но, видимо, сочтя, что с моим присутствием можно смириться, они не стали возражать.

Уолси начал с того, что напомнил о нескольких случаях, когда королевские браки были аннулированы в интересах государства – о чем мой отец рассказывал Реджинальду. Жанна де Валуа после развода с Людовиком ХII, например, удалилась в монастырь.

– Она до конца своих дней прожила в святости, – заметил он.

– Я этого не сделаю, – ответила моя мать. – Я – королева, и моя дочь – престолонаследница. Если я соглашусь уйти в монастырь, тем самым я дам повод думать, что замаливаю свой грех сожительства с королем в незаконном браке. Но это – ложь. Более того, моя дочь, принцесса Мария, – законная дочь короля, и до тех пор, пока у нас не будет сына, она останется наследницей престола.