На нее с возмущением и недоверием смотрели матроны и дебютантки. Джентльмены прятали улыбки. И ни одна музыкальная нота не нарушила тишины и не смягчила ее слов.

Господи! Когда же перестала играть музыка?

Взгляд Амелии лихорадочно метался по залу.

И когда окружавшие ее люди замолчали?

Вновь зазвучал вальс, но даже эта сладостная мелодия не пришла Амелии на помощь. Она не могла припомнить, когда в последний раз чувствовала себя такой беззащитной, окруженной недоброжелательными людьми, такой уничтоженной и униженной.

Никогда!

И тут, будто для того, чтобы окончательно усугубить ее унижение, толпа гостей расступилась и она увидела: сквозь море черных фраков и платьев, усыпанных драгоценностями, двигалась высокая представительная фигура того самого человека, чьи достоинства и доблесть она только что подвергла сомнению и сокрушительной критике.

Глава 4

Убийство карается повешением, но Томас понимал: бывают случаи, когда такой кары заслуживает и гражданское правонарушение. Будь он проклят, если позволит этой чертовой девчонке ущемлять его мужскую гордость, сохраняя при этом самообладание и трезвую голову.

Он шагал сквозь толпу, не отводя взгляда от источника своего гнева, облаченного в бальное платье персикового цвета, с головой, увенчанной массой темных шелковистых кудрей, уложенных в высокую замысловатую прическу. Она замерла, лицо ее стало розовым, как цветок вишни, а глаза походили на глаза лани, готовой к бегству. Какая жалость, что столь ослепительная красота скрывала каменное сердце и что их обладательнице был к тому же дарован ядовитый язык.

Толпа онемела и, как зачарованная, наблюдала за происходящим. Рэндольф, Смит и Гренвилл даже не пытались скрыть того, что их это забавляет. Их хихиканье долетало до его горящих от возмущения ушей. Эссекс и Картрайт громко покашливали, и все гости понимали причину этого.

Леди Кэмден, леди Далтон и вдова Рэмзи были потрясены, на их лицах явно читалось неодобрение. Уж они-то знали, что все это клевета: они сами испытали ни с чем не сравнимое наслаждение в объятиях этого якобы сексуально несостоятельного субъекта.

Томас представлял, что по меньшей мере половина присутствующих на балу с нетерпением ожидает сцены, которая непременно должна перерасти в волнующую, приятно щекочущую нервы мелодраму.

— Леди Амелия.

Ему удалось произнести приветствие любезным тоном и отдать короткий поклон. Но улыбка далась ему отчаянным напряжением.

Кобальтово-синие глаза смотрели на него с таким неприкрытым ужасом, что ему захотелось рассмеяться. Но он не рассмеялся. Она сглотнула, а потом, будто задернули занавес, лицо ее стало замкнутым.

— Добрый вечер, лорд Армстронг, — ответила она холодно, высоко вскинув изящный подбородок, и присела в скромном реверансе.

Но голос ее дрожал, выдавая то ли нервозность… то ли страх.

Да, у нее были все основания быть напуганной. И он надеялся, что она дрожит в своих кружевных французских панталонах.

— Не окажете ли мне честь потанцевать со мной? — спросил он сердечным тоном, предлагая ей руку.

Жест, который ничем не выдавал, что в этот момент, со скоростью и яростью внезапно налетевшей бури, в его мозгу пронеслись соблазнительные сцены расправы с ней: ну, например, как он сворачивает ей шею.

Он кожей почувствовал, как в потрясенном изумлении застыли те из гостей, что стояли достаточно близко и слышали его предложение. Подобно тому как толпа зевак, глазеющая на боксеров на ринге, жаждет крови, — хотя едва ли они признались бы в этом, — так и эта изысканная публика жаждала зрелища. Они мечтали увидеть шумный и бурный скандал, который бы украсил их сонную, серую неделю.

Воздух в зале сгустился, когда все собравшиеся затаили дыхание, ожидая ее ответа. Они даже не пытались спрятать свое любопытство — возможная стычка должна была стать гвоздем программы и главной темой сплетен в гостиных и салонах всего города.

Амелия подумала было, что теряет разум или по крайней мере у нее произошло сотрясение мозга — он просто не мог пригласить ее танцевать.

Сердце ее только-только пришло в норму, и вот, пожалуйста: этот субъект стоит совсем близко, и ее обоняние опять воспринимает его особый аромат. И зачем она отправилась на этот чертов бал? До чего же ей было славно в своей спальне, в четырех стенах, обтянутых шелком! В эту минуту она была бы рада обществу Сократа, Платона и Аристотеля. Пусть кого угодно!

Но он стоял здесь с плотно сжатыми челюстями и являл собой картину наивысшей учтивости. Да, это было как раз в его стиле: уничтожить ее великодушием. Смотреть, как она ерзает и извивается; сделать шоу из своего мнимого сострадания. И в тот момент, когда они окажутся на танцевальной площадке… Амелия содрогнулась. Она хорошо представляла, какую кару он для нее приготовил.

Но если он рассчитывал, что она начнет смущенно заикаться или извиняться, то ему придется дожидаться этого целую вечность. Ясно было, что он решил сгладить этот инцидент, замять его, используя свою джентльменскую галантность. Она и сама могла бы так поступить: разыграть настоящую леди, когда обстоятельства того требовали. А сейчас они не только требовали, но громко взывали.

— Добрый вечер, лорд Армстронг. Как бы мне ни хотелось…

Кто-то с силой потянул ее за кружевной воротник, остановив прежде, чем она успела решительно отказаться. Испуганный взгляд, обращенный налево, сказал ей: ее компаньонка выглядит еще более суровой, чем предписывало ей коричневое поплиновое платье с высоким воротником, облекавшее ёе слишком тощую фигуру.

Как восхитительно! Наконец-то она вернулась. Если бы эта чертова женщина пришла на несколько минут раньше, Амелия могла бы пить какой-нибудь сладкий напиток, а не созерцать этого презренного субъекта в бальном зале, полном сливок общества.

Мисс Кроуфорд метнула в нее суровый взгляд, смысл которого заключался в следующем: «Посмей отказаться — и пожалеешь, что родилась на свет». Она издала пронзительный смех, чтобы прервать молчание, охватившее зачарованных зрителей.

— Она будет в восторге, милорд.

По толпе гостей пронесся ропот.

— Что она сказала? — громко полюбопытствовала какая-то женщина.

— Она велела этой девице Бертрам потанцевать с ним? — спросил один пожилой джентльмен другого дородного лысеющего джентльмена.

— Подойди поближе, Генри, я ничего не слышу, — отдала своему мужу распоряжение хозяйка бала леди Стэнтон.

Амелия оглядела зал. Глаза окружающих горели почти адским пламенем любопытства и предвкушения, все взгляды были направлены на нее. Она поняла: всем хотелось, чтобы она отказалась. Похоже было, что вкус приближающегося скандала разбудил их голод, а ее возможный отказ еще больше подстегнул аппетиты.

И что еще оставалось делать, кроме как согласиться? Она пошла бы на что угодно, лишь бы предотвратить надвигающийся скандал. Если кто-нибудь — мисс Кроуфорд или даже лорд Армстронг — сообщит о ее промахе отцу, он ближайшим поездом отправит ее в какой-нибудь захолустный монастырь, и она целый год проведет в согбенной позе на коленях, прижимая к себе крест и твердя «Аве Мария» и «Отче наш».

— Я буду в восторге.

Она в точности повторила сказанное компаньонкой, стараясь, чтобы на лице ее не отразилось отвращение.

Положив руку в перчатке на протянутую им и тотчас это невинное соприкосновение вызвало в ней бурю ощущений — от кончиков пальцев по всей руке, Амелия последовала за ним.

Они проделали путешествие к танцевальной площадке, показавшееся ей длиной в милю, пробираясь сквозь толпу глазеющих на них гостей, спешивших пропустить их. Амелия не знала, что хуже: пристальные взгляды и шепот или то, что она чувствовала его ладони на своем теле, когда оказалась в кольце его рук. Желание вырваться, не чувствовать больше его прикосновений было настолько велико, что это ее встревожило… Оно потрясло все ее тело, коснулось всех нервных окончаний.

Инстинкты убеждали ее бежать, но гордость удерживала, заставляя распрямить плечи и спину и вскинуть подбородок. Амелию не трогало, если ее называли холодной и бесчувственной, но она никогда никому не давала повода называть ее трусихой. Поэтому, вместо того чтобы обратиться в бегство, она положила руки ему на плечи, не обращая внимания на то, как вибрирует ее плоть в тех местах, которые соприкасались с его телом: в руках, талии и спине.

Лорд Армстронг предпочитал такие требующие мужества и силы виды спорта, как регби или гребля, но оказался также искусным и умелым танцором; он двигался с изяществом и грацией, ловко кружил ее по площадке. Не произнося ни единого слова, он смотрел на нее сверху вниз полузакрытыми зелеными глазами. Но его сонный взгляд не мог скрыть пронзительного блеска угольно-черных зрачков, что свидетельствовало о непрерывной работе ума: он, без сомнения, строил планы и готовил ее… гибель. Ну и что? Она его не боится.

И все же Амелия невольно вздрогнула и поспешила отвести взгляд от его жаркого взгляда, изучающего ее лицо. Наверное, температура в бальном зале поднялась на несколько градусов, когда заиграли вальс…

Несколько бесчисленных ударов сердца спустя, когда в воздухе замерли последние ноты вальса, Амелия не смогла поверить, что наказание окончено. Неужели она расплатилась за нанесенное ему оскорбление всего одним танцем? Значит, ей не грозила нотация, умаляющая ее достоинство леди?

В смущении, не поднимая на него глаза — как бы он не прочел в них слишком явное облегчение, — она позволила ему отвести ее на место, но, держа ее за локоть, лорд Армстронг неожиданно увлек ее в сторону, противоположную той, где стояла мисс Кроуфорд рядом с папоротником в большом горшке.

— Идемте со мной. Было бы глупо не воспользоваться случаем узнать друг друга получше.