Беверли Кендалл - Вкус желания

— Я дам тебе то, чего ты хочешь.

Будь она в здравом уме, ее бы ужаснули его слова. Ужаснуло бы то, что она оказалась столь непристойно и бесстыдно обнаженной. Но сейчас она ничего не соображала. Сейчас ничто не имело значения, кроме пламени, бушевавшего между ее бедрами.

Последний рывок — и он отпустил этот розовый бутон, и отголоски этого наслаждения распространились по всему её телу — от соска прямо к сердцу. Томас продолжал свой путь вниз, осыпая медленными поцелуями ее трепещущий живот. Из ее рта вырвался вздох. Веки затрепетали и опустились, руки все еще лежали на его затылке.

Он достиг мягких, как пух, волос между ее бедрами и опустился ниже, раздвигая их и предоставляя себе возможность самого интимного созерцания. Затем облизнул свою верхнюю губу.

Амелия поняла его намерение и тотчас же попыталась оттолкнуть его голову. Лицо ее вспыхнуло от смущения.

— Нет, нет… Не надо! Ты не должен…

Первое прикосновение его языка к разбухшим складкам ее интимных частей вызвало у нее головокружение. Потрясение и смущение быстро уступили место самому утонченному, самому восхитительному наслаждению, поразившему ее, как удар молнии. Ее руки упали вдоль тела, а он принялся ласкать ее ртом.

Долгие и медлительные движения его языка по ее влажной, гладкой плоти все продолжались. Быть любимой таким образом было постыдно… и восхитительно. Пока он наслаждался ее телом, ее бедра рвались ему навстречу, предлагая ему больше. Ощущение нерушимой связи с ним притягивало ее к нему все ближе и крепче и не отпускало ни на секунду. Тело ее взвилось вверх, будто в поисках чего-то еще. Потом он раздвинул ее розовую плоть и скользнул по самому чувствительному участку ее женского тела. Амелия испустила громкий пронзительный крик и заметалась под его весом. Но он удержал ее, и его язык заглушил ее крик, перешедший в долгий сладострастный стон. Она испытала пароксизм наслаждения, и ей хотелось только бездумно и беспомощно отдаваться ему. Испытывая изнеможение после первого в своей жизни пика наслаждения, Амелия не воспринимала больше ничего — пока не ощутила прикосновение ею мужского естества у входа внутрь своего тела. И он вошел в нее. Она вздрогнула, и у нее перехватило дыхание, как от ожога, когда он овладел ею. Это произошло так неожиданно. У нее не было времени подготовиться к острой обжигающей боли.

Если бы Томас не оказался во власти сладостного и почти непереносимого сжатия ее плоти, он бы замедлил свои движения или по крайней мере приостановился, когда на его пути возникла преграда ее девственности, не бросился бы в атаку, как бешеный бык. Но даже осознав, что он лишил ее невинности, он не смог обуздать себя и остановиться и сдержать натиск своих бедер, когда проник в нее. Все, что он мог сделать, — это постараться доставить ей максимум наслаждения.

Он нашел ее губы и поймал ртом ее отчаянное рыдание, а его язык машинально начал повторять движения их тел. Сначала она окаменела от боли, вызванной его проникновением, но, подчиняясь его жадным движениям, тело ее начало расслабляться. Вскоре Томас оторвался от ее губ, наклонил голову, нашел ее сосок, втянул его в рот и принялся посасывать. Амелия испустила хриплый стон и позволила своим ногам обхватить его бедра, втягивая его все глубже.

Томас ускорил свои движения, и теперь удары его становились такими яростными, что он не сомневался: он причиняет ей боль. Однако осознание этого не остановило его. И к своему изумлению, он почувствовал, как она замерла и вцепилась в его плечи, вновь достигнув пика наслаждения. И тут по его телу прошла сокрушительная дрожь, и он ощутил столь сильную разрядку, что издал гортанный крик — знак его беспредельного и подлинного удовлетворения.

Потребовалось некоторое время, пока он смог управиться от умопомрачительного наслаждения, какого не испытывал еще никогда в жизни. Во всяком случае, до сих пор. И только тут он понял, что лежит на нежном и хрупком теле Амелии и что рот его ласкает ее сосок. Он удивился тому, что не испытывает желания вскочить с постели, как это было обычно, и отправить женщину в ее спальню. И разумеется, это было ужасно.

«Господи, что я наделала?»

Амелия в оцепенении лежала под тяжестью тела Томаса; пока он был все еще внутри ее. Господи! Не могло быть и речи о будущем, не было обещания жениться — было только одно неописуемое наслаждение, испытанное ею, какого ее тело до сих пор не ведало.

Он медленно соскользнул с нее, волосы на его груди прошлись по ее соскам, царапая их, его влажный от пота живот скользнул по ней в неком чувственном танце. И снова Амелия почувствовала, что ее окутывает дымка страсти, низменной и постыдной страсти.

— Девственница…

По его тону она угадала, что он потрясен и сбит с толку. Но это слово вернуло ее к суровой реальности.

«Нет, больше уже не девственница!» — мысленно отозвалась она, и вскоре жар страсти сменился чувством унижения. Амелия была не в силах посмотреть на него и тем более ответить ему. Она скорее услышала, чем увидела, как он выбрался из постели, забрав с собой весь жар. Тогда она ухватилась за край покрывала и задрапировалась в него.

Томас направился к туалетному столику и оказался в поле ее зрения. Амелия понимала, что ей следует отвести глаза, но вид его ягодиц, этой плоти и мускулов, этого великолепно вылепленного тела очаровал ее. Он открыл верхний ящик столика и вынул оттуда небольшое полотенце, вместе с которым на ковёр выпало несколько писем.

Не выпуская покрывала, она перевела взгляд на пол, к письмам. Томас бросил на нее быстрый взгляд, тихонько выругался и принялся собирать конверты.

— Нет!

Не обращая внимания на свою наготу, Амелия спрыгнула с кровати, потеряв в спешке покрывало. Она вцепилась в его запястье, удержав его руку в воздухе, и теперь не сводила глаз с двух измятых, скомканных бумажек в его руке и третьей — на ковре.

— Это мои письма, — сказала она тихо.

Голова у нее закружилась, она слышала, как сердце глухо бьется где-то в ухе. На бледно-желтом конверте четко выделялись адрес и имя лорда Клейборо, выведенные черными чернилами. Ее почерком. Значит, он не солгал, сказав, что не получал ее писем. Томас перехватил их все.

— Амелия…

Амелия выпустила его запястье, будто держала в руке нечто гадкое и отвратительное. Она повернулась, будто слепая, только теперь осознав свою наготу. Ее взгляд лихорадочно шарил по полу в поисках разбросанной одежды. Несколькими судорожными движениями она надела платье, подхватила нижние юбки и невесомое белье — здравый смысл твердил ей, что она должна немедленно бежать из его спальни. Но прежде чем она сумела сделать какое-либо движение, Томас схватил ее за плечо. Амелия остановилась, но наклонила голову так, чтобы не видеть его. Она понимала, что бесполезно бороться с ним: перевес в физической силе был на его стороне.

— Амелия, послушайте меня. Я был…

— Избавьте меня от извинений, милорд.

Ее учтивый тон скрывал нарастающую панику и приступ истерии. Все, чего она сейчас хотела бы, — это бросить в него что-нибудь, закричать, завопить… Он продолжал крепко удерживать ее за руку. Амелия повернулась к нему лицом и посмотрела прямо в глаза.

Он не выглядел «виноватым — раздражённым, разгневанным, но не виноватым. Такое же выражение лица было у ее отца, когда через несколько недель после ее неудавшегося побега с Джозефом Кромуэллом она узнала, что он перехватывал ее письма.

— Я так понимаю, что вы делали это по указанию моего отца?

Томас ответил не сразу, и это сказало ей все. Она высвободила руку. Он отпустил ее, а потом схватил полотенце, упавшее на пол, и обвязал его вокруг талии.

Теперь он стоял надменный и уверенный в своей непогрешимости.

— Отец будет горд, узнав, что вы во всех отношениях неукоснительно следовали по его стопам.

— Можете вы честно сказать, что были бы счастливы с Клейборо? — Он недоверчиво фыркнул. — Разве вы пожертвовали бы своей девственностью, если бы по-настоящему любили его? Сейчас вам самое время поблагодарить меня за то, что я предотвратил трагическую ошибку в вашей жизни.

Амелия стремительно повернулась и посмотрела на него.

— Вы надутый самодовольный подонок! Я совершила величайшую в своей жизни ошибку, а вы, вместо того чтобы предотвратить ее, подталкивали меня к ней и получали огромное удовольствие, делая это.

— Не только я, — заметил он мрачно.

Полная негодования, она ответила с яростью:

— Пока это останется между нами двумя, мы в безопасности. Не могу даже сказать, как бы я хотела забыть о случившемся. Больше никогда не произнесем об этом ни слова. Согласны?

Несколько мгновений Томас смотрел на нее не отвечая. Лицо его было непроницаемым. Наконец он коротко кивнул:

— Да. Думаю, это самое лучшее. Никто не хочет, чтобы ему напоминали о его ошибках.

Ей показалось, что ее ударили дубиной, сразу высвободив из невидимых пут, привязывавших ее к нему. Амелия поспешно выбежала из комнаты, позволив себе вздохнуть, только когда оказалась за толстыми стенами своей спальни.

Когда Элен разбудила ее в ужасный час — семь часов! — Амелия подумывала, не остаться ли ей в постели. Едва ли Томас поставил бы ей это в вину, принимая во внимание ее недавнюю болезнь, но она знала, что он припишет ее отсутствие тому, что произошло прошлой ночью, а именно — совращению невинной девушки.

И это была единственная причина, почему она заставила себя встать.

Ей принесли на подносе завтрак, но она не притронулась ни к чему, кроме чашки чая. И теперь, сидя в одиночестве за секретером и чувствуя бурчание в животе, она думала, что это утро никогда не кончится. Но это не имело отношения к ее аппетиту: ни время, ни сон не могли вытеснить воспоминаний о минутах, проведенных в постели Томаса… и в его объятиях. Когда сон наконец предъявил свои права, ее грезы были пронизаны воспоминаниями о его поцелуях, прикосновениях, о том, что она чувствовала, когда он был внутри ее, и, как она ни гнала их, они продолжали упорно осаждать ее.