— Ишь ты, чуть-чуть. А когда успела?

— У бабушки гостила прошлым летом. Она в деревне живет. Там считается, что это город, а на самом деле самая настоящая деревня. У нее конюшня за домом была. Мы с парнем одним целый месяц коров верхом пасли.

Марина ожила от этих воспоминаний, щеки ее порозовели, глаза заблестели. Как многие, улыбаясь, Марина хорошела. Валерьян смотрел на нее, и она ему сейчас очень нравилась, он даже почти забыл о том, что было для него главным: что он был дома, у себя, у своих. Впрочем, чего это он? Бог даст, и Марина станет здесь своей. И тогда этой нежности не нужно будет стыдиться. Ни перед другими, ни перед собой. В сущности, она ведь совсем неплохая девочка, эта Марина. Куда лучше многих.

«Здесь есть лошади, — думала Марина. — Убиться можно, лошади, настоящие, с копытами! Нет, дура буду, если уеду отсюда, не поездив верхом хоть капельку, не потрепав лошадей по холкам. Потерять единственную в жизни уникальную возможность пожить в доме, где есть лошади! Нет уж, дудки! Пусть тут хоть поедом едят, никуда не уеду».

— Валь, а Валь, — запинаясь и краснея, начала Марина. — А можно… Сейчас… пошли сейчас к лошадям, — выговорила она наконец.

— Завтра, мышь. Мы их уже покормили и конюшню заперли. Пойдем сейчас, свет надо зажигать, они нервничать будут. Потерпи до завтра, хорошо?

— Хорошо, — покорно согласилась Марина, заметно сникая. Навалилась вдруг усталость, захотелось спать. Поскорее бы завтра! Марина зевнула.

— Ты чего это? Опять спать пойдешь раньше всех? До ужина еще жить и жить, а она уже зевает.

— Устала я что-то, людей тут у вас много очень.

— Это правда. Чего-чего, а людей хватает.

И снова, неслышно, как в прошлый раз, словно пройдя сквозь стену, перед ними возникла Алена.

— Валя, — сказала она, даже не взглянув на Марину. — Ты что же это? Вода уже нагрелась, все собрались, одного тебя ждем.

— Ах, черт, совсем из головы вон! — Валерьян поспешно вскочил.

— Вы куда? — спросила Марина.

— Детей купать, — равнодушно, уже вся в предстоящих хлопотах, бросила ей Алена. Но тут же, словно спохватившись, обернулась. — А то приходи, может, тоже поможешь.

— Можно? — рванулась Марина. Ей хотелось снова к людям, куда-нибудь в сутолоку, в толчею. Усталости как не бывало. Марина вдруг поняла, чего ей здесь не хватает. Тут все что-нибудь делали, у всех было свое место, занятие. Здесь мало было быть просто беременной, чтобы стать своей, здесь надо быть полезной.

Ванна, куда они с Валерьяном даже не зашли, а только заглянули с порога, была полна пара, плеска и многоголосого смеха. У края ванны стояла Ольга в длинном клеенчатом фартуке и намыливала бело-розового белобрысого Ванечку. Мокрая крыса перебегала у нее с плеча на плечо, тщетно пытаясь увернуться от мыльных хлопьев. У другого конца ванны с душем в руках стояла Женька и смывала с одного из близнецов мыло. За спиной ее в облаке пара высился Денис с большим махровым полотенцем на изготовку. Слева от двери, в уголке, Алена раздевала Никиту, а абсолютно голая Сонька дергала ее за руку и вопила: «Я, я первая буду мыться! Я уже разделась!»

— Готово! — выкрикнула Женя.

Денис подхватил свежевымытого близнеца в полотенце и, вытирая его на ходу, понес к дверям. Пацан визжал и брыкался. Денис замотал его поплотнее. При виде Валерьяна на Денисовом лице отразилось явное облегчение.

— А, явился не запылился! Лучше поздно, чем никогда! А то мне и вытирать, и в кровать таскать, и спать укладывать. На вот, тащи его живо и бегом за следующим!

Денис сунул Валерьяну в руки брыкающийся махровый сверток и тут же снова исчез в облаке пара, плотно прикрыв за собою дверь ванны. Валерьян осторожно размотал с одного края полотенце. Показались рыжий мокрый чуб и два зеленых глаза.

— Ты кто у нас? — спросил Валерьян. — Сема или Степа?

— Степа, — пацан захихикал.

— Врет он все, Степку я только что отнес, — снова вынырнул из ванны Денис, на сей раз на руках у него был Ванечка. — Чего это ты лясы вздумал точить? Мало того, что опоздал. Вот кто теперь Ивана спать понесет? Сызнова я, что ли?

— Мне можно? — несмело вызвалась Марина.

— Конечно, можно! — не скрывая радости, выдохнули в один голос Денис с Валерьяном.

— А куда его нести? — спросила Марина, осторожно принимая у Дениса малыша, туго запеленутого в полотенце.

— Валька покажет, — торопливо бросил Денис. — Я пошел Кита вылавливать.

— Пошли, — сказал Марине Валерьян, двигаясь куда-то в сторону столовой.

Марина едва поспевала за ним, изо всех сил стараясь не отставать, осторожно прижимая к груди тяжелую теплую ношу. Малыш засопел. Марина на ходу чуть приоткрыла полотенце. На нее уставились темно-синие глазищи. Пунцовые губки плотно сжаты, соболиные бровки нахмурены. «До чего ж тут красивые детки!» — с умилением подумала Марина и невольно потянулась поцеловать. Из размотавшегося в ее руках полотенца немедленно вынырнула пухлая ручонка и довольно сильно толкнула Марину в грудь. Марина ойкнула и чуть не выронила сверток.

— Осторожней! — не оборачиваясь, проговорил Валерьян, и Марина неловким, судорожным движением так крепко притиснула малыша к груди, что тот только охнул. — Говорю тебе, осторожней! — На сей раз Валерьян обернулся и резким жестом закинул Марине на плечо волочившийся по полу хвост полотенца. — Не дрова ведь несешь!

Да уж какие дрова! Разве дрова могут так изумительно пахнуть, так тепло шевелиться в руках, так сопеть и так сердито смотреть!

Тем временем они миновали дверь в столовую, повернули налево и оказались в неизвестном еще Марине ответвлении коридора. Стены здесь были выкрашены голубыми и розовыми разводами, пол завален вывалившимися из стенного шкафа игрушками. Марина споткнулась о трехколесный велосипед. Заканчивался этот коридор темно-вишневой дверью, которую Валерьян ловко распахнул ударом ноги.

За дверью находилась детская. Это было ясно сразу, хотя такой детской Марина никогда не видела, даже не представляла себе. По стенам, от пола до потолка, на светло-сером, почти прозрачном, как воздух, фоне, был нарисован райский сад. Во всю противоположную от двери стену высилось и ширилось гигантское древо, обвитое снизу доверху змием и густо увешанное сине-красными яблоками. Слева стояла Ева, высокая, обнаженная, розовая, в желтых и белых солнечных бликах. Она протягивала яблоко Адаму, занимавшему стену справа и с жадностью тянувшему к Еве сильные, узловатые, ярко-розовые руки с синеватыми бицепсами. Казалось, что эти двое так и рвутся друг к другу, а древо и змий не дают им соединиться, и из-за этого им приходится обмениваться чем-нибудь на расстоянии, яблоками, например.

Вдоль этих удивительных стен, совсем теряясь на их фоне, были расставлены кровати: много узких детских коечек, не подходящих друг другу, разноцветных, разнотипных и разнокалиберных.

— Клади его вон туда! — скомандовал Валерьян, указывая Марине на одиноко стоящую в углу младенческую кроватку, такую старую, Бог мой, еще довоенную, с опускающейся веревочной сеткой вместо привычных деревянных прутьев.

Кроватка была уже постелена. На подушке лежала пестрая байковая пижама с розовыми и зелеными слониками. У Марины была когда-то такая. Марина развернула полотенце и осторожно, как дорогую куклу, одела малыша, флегматично протягивавшего ручки-ножки. Покончив с этим, Марина уложила Ванечку на подушку, укрыла одеялом и повернулась было уходить, но уже на пороге ее догнал басовитый требовательный голос:

— СОсу!

Марина беспомощно обернулась к Валерьяну.

— Под подушкой должна быть! — крикнул он, стремительно исчезая в дверном проеме. Дверь за ним закрылась. Под подушкой соски не было. Ванечка начал подвывать. Близнецы из своего угла захихикали одинаковыми голосами.

В отчаянии Марина перевернула всю кроватку, с трудом перегнувшись через высоченный бортик, потом опустилась на четвереньки и облазила все вокруг, — ни намека на соску. Ванечка уже откровенно ревел во все горло.

— Ну что тут у тебя? — спросил вернувшийся с Китом Валерьян. — Что он орет-то?

— Соски нету! — В Марининых глазах стояли слезы.

Наскоро уложив Кита, Валерьян сам принялся искать, бросив перед этим на Марину уничтожающий взгляд. Однако он тоже не нашел. Близнецы просто стонали от смеха, Кит с готовностью присоединился к ним. Валерьян высунулся из детской и громко, на весь дом, рявкнул:

— Ольга! Ты куда соску задевала, мать твою так!

Марина невольно поежилась. Крепких выражений она не любила, ни дома, ни в школе она к ним не привыкла. Так громко, да еще при детях! Дети, правда, и глазом не моргнули, продолжая отчаянно веселиться. Вот цирк, да еще перед сном, небось не каждый день бывает!

Валерьян же, взглянув на Марину, смутился.

— Извини, пожалуйста, — неловко пробормотал он. Дальнейшее потонуло в истошном вопле доведенного до ручки Ванечки:

— Сосу дать!!!

Наконец появилась Ольга, неся в руках вожделенный предмет. Она так спешила, что крыса не смогла удержаться на ее плече, сползла на шею и царапала теперь белоснежное Ольгино горло острыми коготками передних лапок. Хвост ее в тщетных попытках удержать равновесие ходил ходуном. Ловко, как затычку, Ольга сунула соску в широко разинутую вопящую пасть, и в комнате сразу же воцарилась благодатная тишина.

— Надо же! — пробормотала в наступившей тишине Ольга. — Совсем забыла, что он после обеда спал у меня, а не здесь.

Марина, у которой с непривычки еще стоял в ушах детский вопль, потрясла головой, медленно приходя в себя. Все трое, не сговариваясь, резко повернулись и поспешно вышли, не глядя друг на друга и на детей, и в дверях едва не застряли.

12