Кристы, что письма Берты Хиннерку переписывались и мой отец зачитывал их мне вслух.

Берта переписывала свиней, которых покупала, и сестра Хиннерка Эмма разместила их у

себя во дворе. И как нарочно, из всех многочисленных свиней, которых имела её невестка,

умерла именно её свинья. Так глупо. Не то, чтобы Берта могла отличить свою свинью от

других. Нет, но она должна была так думать. Что ей оставалось. Потом бабушка написала

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT


Хиннерку. И зимой у неё был велосипед мужчины, которому отец Берты сделал одолжение.

Он привёз ему топор, потому что инструмент того сломался. Берта вкалывала, не покладая

рук, и смогла сохранить свою семью. У неё была Урсель — корова. В дом прибыли чужие

люди, беженцы из Восточной Пруссии, которые стали тут квартировать. "Это было трудно,

— писала Берта, — когда нужно было делиться кухней". После войны в доме также жили

английские солдаты. Они просто так устроили костёр в кухне на полу. Военные были ужасно

шумные, но дружелюбные к детям. Берта рассказывала о потоке беженцев, который

спускался по главной улице. Девочки стояли у ограды и смотрели, как ежедневно сотни

людей с лошадьми, сумками, ручными тележками и корзинами проходили мимо дома. Они

находила это очень волнующим. В течениё недели они загрузили всё, что смогли найти в

доме, в детскую коляску двухлетней Харриет, одели её в то, что смогла найти в шкафах, и

заковыляли гуськом по двору.

— Мы играем в беженцев, — говорили они своей матери, и "конвоировали" себя в

курятник.

Берта написала об этом своему мужу. Она проехала через всю Германию, чтобы

навестить его. Без детей.


А потом Хиннерк вернулся. Он не был расстроенным, злым или больным. Дедушка был

не таким, как раньше, не угрюмым и не мягким. Хиннерк был просто весёлый только дома.

Он хотел, чтобы всё было, как раньше, и взял себя в руки. Только самая младшая дочь

Харриет была ещё младенцем, когда Хиннерк уходил. И с тех пор он называл её Фёдор. "Кто

был этот Фёдор?" Криста и Инга расписывали себе, что Федор должен был быть маленьким

русским мальчиком с раскосыми светло-голубыми глазами и растрёпанными тёмными

волосами, который спас моему дедушке жизнь, потому что тайно держал его в доме на

дереве и сохранил ему жизнь коркой хлеба. Но Хиннерк не дошёл до России.

После возвращения Хиннерка домой, Берта без ропота отступила на второй план. Она

показала ему расчётную книжку, которую он проверил, и позволила ему принять решение,

будет ли Урсель оставаться или продаваться. Дедушка хотел оставить её, и корова осталась,

хотя с трудом давала молоко. Чужие люди всё ещё жили на верхнем этаже дома, что не

нравилось Хиннерку. Он ругал славную старую супружескую пару, когда они могли это

слышать. Всем вдруг стало слишком тесно. И Берта, которая до сих пор замечательно делила

кухню с чужой супружеской парой, должна была планировать: кто, когда и где будет иметь

право там находиться. Ей было стыдно, но она так делала.

Несмотря на то, что Хиннерк вышел из партии, он был вторым районным судьёй, и

занимал высокий пост во время нацистского режима, из-за чего потерял свой допуск

адвоката. Вскоре он был отправлен американцами в лагерь денацификации ( прим. пер.:

комплекс мероприятий, направленных на очищение послевоенного немецкого и австрийского

общества; проводилась по инициативе союзников по антигитлеровской коалиции после

победы над нацистской Германией и основывалась на решениях Потсдамской конференции).

Моя мать рассказывала мне, что она и её сестры несколько месяцев должны были аккуратно

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT


одеваться. Они поехали по железной дороге в Дармштадт, чтобы навестить своего отца.

Когда Инге было восемь, девочка спросила, что он делает здесь целый день, но Хиннерк

только посмотрел на неё и ничего не сказал.

На обратном пути после этого посещения Берта разъяснила своей дочери, что её отец

проверяется там ещё англичанами и американцами для того, чтобы снова работать. Моя мать

призналась мне, что много лет постоянно представляла что-то вроде юридического экзамена,

но только на английском.

Когда Хиннерк вернулся, то получил назад адвокатский пропуск и не тратил пустых

слов в течение полутора лет. И не о прошедших до этого годах.


Инга рассказывала, что Хиннерк дал указание составить завещание, чтобы после

смерти его дневники были сожжены. И что сёстры так бы и сделали.

— И ты раньше их не видела? — недоверчиво спросила Розмари.

— Нет, — сказала Инга, посмотрев на Розмари.


Хиннерк любил горящее пламя. Я часто видела его, разжигающим огонь в саду в

течение многих дней. Он стоял там и шевелил жар вилами. Когда Розмари, Мира и я

присоединялись к нему, он говорил:

— Вы знаете, имеются три вещи, на которые можно смотреть, не уставая. Первое —

вода, второе — огонь, и третье — несчастье других людей.


Пятно от пожара на кухонном полу, где английские солдаты разожгли огонь, всё-таки

ещё было видно. Но красная надпись на курятнике тем временем была скрыта под белой

краской. Ну, почти. Если только знать, что она там была, тогда она действительно была

заметной. Всё-таки я решила, что можно оставить и так. Я зашла за угол, чтобы увидеть

Макса. Он приложил большой малярный ролик к стене и теперь красил кистью.

— Ну, как, ты ещё долго?

Макс не смотрел на меня вверх и сосредоточенно красил дальше.

— Привет, Макс! Это я. С тобой всё хорошо? Ты придумываешь злую шутку? У тебя

судороги? Я должна тебе помочь?

Макс стремительно красил в середине стены.

— Нет, всё в порядке.

Я подошла ближе, но он встал у меня на пути и сказал:

— Ах, ты уже закончила со своей стеной? Пятно проявляется. Слово можно ещё

прочитать?

Ещё раз подвинув меня своим туловищем в сторону, он внимательно посмотрел на

меня и сказал:

— Стало уже хорошо.

— Его ещё видно.

— Да, но только если хочется увидеть.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT


Я пристально смотрела на белую стену.

— Боже мой, сейчас эта стена курятника представляет собой картину со смыслом или

что-то ещё?

Но Макс уже не слышал. Он снова скрылся позади дома. Наступили сумерки.

Окрашенная стена белоснежно светилась. "Почему он так смешно себя ведёт?" Я встала

рядом с ним, но адвокат всё ещё не смотрел вверх. Я видела, что Макс покрасил стену

неравномерно, не так, как с другой стороны. Нет, он что-то нарисовал сверху. Я мгновенно

подумала, что тут была ещё красная надпись, которую я пропустила взглядом, а Макс хотел

её от меня скрыть. Возможно, чтобы пощадить. Но потом я увидела, что он что-то убрал и

сам написал. Моё имя. Примерно дюжину раз.

— Ирис, я...

— Мне нравится стена.

Мы стояли вдвоём перед стеной и долгое время её разглядывали.

— Давай, уже хватит, Макс. Слишком темно для покраски.

— Ты иди. Я доделаю и будет готово.

— Не глупи.

— Нет, действительно, мне будет приятно. Кроме того, это была моя идея начать ещё

сегодня вечером.

— Пожалуйста.

Я повернулась и начала убирать свои малярные принадлежности.

— Оставь. Я всё уберу.

Я пожала плечами и долго шла через сад к входной двери. Когда я проходила мимо роз,

то точно установила, что вечером они пахнут тоскливее, чем в течение дня.

Я выпила большой стакан молока и взяла с собой в кровать книгу стихотворений

Хиннерка. Они были написаны шрифтом Зюттерлина ( прим. пер. — последняя широко

используемая форма куррента — немецкого готического курсива). "Но для чего я, в конце

концов, была библиотекарь?" Но сначала я должна была привыкнуть к его почерку. Первое

стихотворение было восьмистрочием о толстых и худых женщинах. Потом попалось

длинное о крестьянине, которого с притворной неуклюжестью разоблачил хитрый адвокат.

Также давался рифмованный рецепт предупреждения против болезни, который начинался

так: "Буковый орешек, белокопытник, вероника, дягиль и можжевельник, горчавка голубая,