Диана Машкова - Вкус неба

Пока там разберутся, что к чему, хозяин телефона сядет в самолет и улетит. А вместе с ним испарятся возможные доказательства и улики.

Все так и вышло. Не учли подельники одного: что сотрудник авиакомпании, против которой они организовали телефонный теракт, пожалеет семью Савина и повезет его жену с детками домой. А Павлик Морозов, то есть Вовка Савин, по неосторожности выдаст своего отца. Того снова, вместе с Раздрогиным, отловят и приведут в отделение милиции. Но лишь для того, чтобы через пару часов выпустить по причине отсутствия доказательств.

Михаил Вячеславович вздохнул с таким надрывом, что оба — и Михалыч, и Антонов — с опаской на него обернулись. Он сделал вид, что неудачно зевнул, и, прикрыв глаза, снова погрузился в свои тяжелые мысли.

У него даже духу не хватило ребятам рассказать, чем в результате дело обернулось. Стыдно признаться в беспомощности и в том, что всех их оставили в дураках. Два жалких алкаша, став на одну ночь повелителями неба и чужих судеб, держали в смертельном страхе весь экипаж и триста пятьдесят пассажиров. Не считая людей, в ужасе ожидавших рейс на земле. Неужели глупый телефонный звонок и минутное удовольствие — отомстили! — по мнению этих двоих, стоили того, чтобы подвергать опасности столько жизней?! А если бы кто-то не выдержал нервного напряжения? Скачок давления, остановка сердца — и все. Смерть.

Похоже, эти отморозки были пьяны настолько, что вообще ничего не соображали. Фадееву неожиданно пришла на ум статистика, которую совсем недавно слышал по телевизору: восемьдесят процентов убийств, сорок процентов самоубийств и шестьдесят процентов ДТП с тяжелым исходом в России совершаются в состоянии алкогольного опьянения.

Тогда он особого внимания на эти цифры не обратил, зато теперь вот получил наглядное подтверждение того, к чему приводит попустительство пьянству! Нет, надо срочно менять систему. Хотя бы из авиации они обязаны эту беду искоренить! Надо опять идти с обращением в Думу, в Минтранс, в Правительство — за пьянство, драки, беспорядки и неадекватное поведение на борту людей должны сурово наказывать! Взимать реальные штрафы и сажать в тюрьму, а не грозить формально пятнадцатью сутками и потом отпускать за взятку домой.

Фадеев вспомнил, как с месяц назад в кабинете Сергея Романовича наткнулся на целую полку с отчетами по сложным ситуациям на борту. Даты, рейсы, фамилии нарушителей в толстенных папках, которые он из любопытства полистал, были разными. А вот суть всех служебных записок одна: «Пассажир напился, начал нецензурно выражаться, устроил драку на борту». Подробности тоже оказались до боли похожими: «напал на сотрудника», «ударил бортпроводницу», «начал избивать жену», «провоцировал соседа по креслу». Большинство смутьянов сдавали в милицию: с потерей времени, с задержкой рейса, с необходимостью кому-то из сотрудников несколько часов провести в отделении. А какой результат? Результат такой, что их попросту отпускали за тысячу-другую рублей. Ситуацию надо менять! В корне!

— Михаил Вячеславович, — услышал он голос Михалыча, — ты как насчет обеда, не возражаешь?

— Да уж скорее ужин, — открыл он глаза и взглянул на часы, — а я, честно сказать, совсем о еде забыл.

— Так тебе, может, и не надо, — поддел Михалыч, — а вот молодой организм требует пищи! Нам…

— Ладно, — перебил его Фадеев, — не умничай! Пригласи бортпроводницу, посмотрим, что там дают.

— Ох ты, — весело хмыкнул Михалыч, — он еще выбирает! Слышал анекдот?

— Начало-ось…

— Летит самолет, стюардесса спрашивает пассажира: «Кушать будете?» Он к ней с вопросом: «А какой у меня выбор?», а она ему: «Да или нет!»

Михалыч с Антоновым разразились громким хохотом, а Фадеев только устало покачал головой. Спелись эти двое, с ума теперь с ними сойдешь.

У двери в кабину раздался звонок. Вошла все та же молоденькая бортпроводница, сияя от радости. И с чего она такая счастливая?! Сначала вернули рейс из-за бомбы, потом в Бангкоке ситуация обострилась, теперь вот они летят в дыру под названием Утапао, понятия не имея, что их там ждет. Все тридцать три несчастья на один-единственный экипаж. Чего уж тут веселиться?! Э-эх, молодежь! Пока она закрывала за собой дверь, Фадеев уловил в пассажирской кабине какие-то звуки. Словно нестройный хор.

— Что там у вас такое? — удивленно поднял он брови.

Вместо ответа девушка заулыбалась еще шире и снова открыла дверь, чтобы Фадеев послушал. Михаил Вячеславович напряг слух и начал улавливать мелодию, а заодно и с юности знакомые слова:

— Надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым, чтоб порой от жизни получать радости скупые телеграммы…

— Надо ж, — Фадеев опешил, — пассажиры, что ли, песни поют?

— Да! — радостно кивнула девушка. — У нас там актер один. Устроил настоящий концерт — второй час всем самолетом подпевают! Знаете, как настроение поднял: поначалу люди боялись лететь, а теперь вот все спокойные, счастливые!

— Пойду посмотрю, — не выдержал Фадеев, — сколько летаю, а такого на рейсе не видел!

Михаил Вячеславович вышел из кабины, спустился на первый этаж. Почти все пассажиры сидели на своих местах и подпевали — кто только шевелил губами, а кто — в голос. На лицах блуждали загадочные улыбки и такое добродушие, какого Фадеев, облетевший за свою жизнь восемьдесят семь стран, повидавший разных людей в разных частях света, никогда еще не видел. Осторожно, чтобы никого не потревожить, он прошел в носовую часть самолета, в первый класс. Огляделся. Людмила, заметив его, улыбнулась мужу и прижала палец к губам. Фадеев в ответ только удивленно развел рукими — «да я что, я ничего».

Песня в салоне первого класса звучала не так громко, как в экономе, и все же он видел, что большинство пассажиров присоединились к общему хору. Даже Воронов, с наслаждением прикрыв глаза, произносил слова одними губами: «Снова между нами города. Жизнь нас разлучает, как и прежде. В небе незнакомая звезда светит, словно памятник надежде».

Михаил Вячеславович дождался, когда песня затихнет, рассыпавшись бурными аплодисментами, и только после этого подошел к креслу министра. Заметив Фадеева, Воронов поднялся ему навстречу.

— Как вам, — улыбнулся Фадеев, оценив его маневр, — наше музыкальное сопровождение?

— Выше всяких похвал, — министр улыбнулся в ответ, — таких рейсов у меня еще не было.

— Вы уж, — Михаил Вячеславович опустил глаза, уловив в словах министра второй смысл, — простите, что с первого раза вас доставить не удалось. Спасибо, что от полета не отказались.

— Не смог, — хитрый огонек блеснул в его глазах, — ваши сотрудники так старались, что не решился их подвести.

— Спасибо!

— Да, собственно, это я вас должен благодарить. Раньше думал, что в России только одна авиакомпания. Теперь вижу — и вы расправили крылья! Только вот… — министр глубокомысленно замолчал.

— Что-то не так? — Фадеев забеспокоился. — Вы только скажите, мы все исправим!

— Что же вы на иностранной технике-то летаете? Нехорошо-о-о.

— Да я, — глаза Фадеева заблестели, — я полжизни на «Ил-86» отлетал! Отличный самолет, огромный, красивый. Он мне до сих пор снится.

— Вот, — министр согласно кивнул.

— Но только модернизацию-то его остановили, — сокрушенно сообщил Михаил Вячеславович, — по расходу топлива вопрос не стали решать. А ведь эта машина в Советском Союзе, да и во всем мире, лучшей была!

— Что ж, — Воронов на секунду замолчал, — сейчас снова за дело взялись. Сначала малой вместимости самолеты введем, потом настанет очередь больших машин. Думаю, завершим работу над Superjet и вернем вам «Ил» в лучшем виде!

— Вашими бы устами, — Фадеев застыл, не веря в то, что счастье возможно.

— Работаем, — кивнул министр.

— А я, — решился Фадеев, — я-то еще успею на новом «Иле» полетать? Так хочется отечественный самолет, родной. А то мне уж до пенсии…

— Успеете, — Воронов протянул Михаилу Вячеславовичу руку, и, увидев выражение лица командира, задержал его жилистую ладонь в своей, — я вам обещаю. Вы мне позвоните, как из Таиланда вернетесь. Обменяемся соображениями.

Фадеев не шел по салону самолета, а парил. Обиду, усталость, чувство беспомощности — все как рукой сняло! Радовался, как ребенок: есть у российской авиации великое будущее, о котором мечтал он всю свою жизнь. Есть вера, с которой он пролетел многие мили! А ошибки, недоразумения — все это пройдет, были бы только энтузиасты своего дела. Нужны авиации настоящие герои, люди с широкой душой!

— Командир, — удивился Михалыч, когда Фадеев, словно свежий ветер, ворвался в кабину, — где это ты молодильных яблок наелся?! Надо ж, как светишься! Ты только, это, остановись! Зачем нам ребенок в кабине?! Нянькайся тут с тобой!

— Уймись ты, Михалыч, — улыбнулся Фадеев во весь рот, — попроси лучше, чтобы мне воды горячей с медом и лимоном принесли.

— А есть что, не будешь? — подозрительно поинтересовался он.

— Не буду, — Фадеев вздохнул, — буду питаться мечтами. О новой жизни!

Михалыч с Антоновым весело перемигнулись, а Фадеев, не обращая на них внимания, вытянулся в кресле и погрузился в самые сладкие грезы.

Кирилл почувствовал, что еще немного — и он охрипнет. Никогда еще так не выкладывался: до дрожи в коленях, до легкого и, черт возьми, приятного головокружения. Никогда его зрители не были такими чувствительными и благодарными: наверное, всему виной высота десять тысяч метров и пьянящий вкус неба. Николаев прислонился спиной к двери и хотел было вернуть Евгению микрофон, но публика настойчиво требовала продолжения банкета.

Особенной популярностью на рейсе 777 отчего-то пользовались песни Пахмутовой на стихи Добронравова. Кто бы мог подумать?! Видимо, надежды и добрых чувств многим людям в жизни не хватало, только не все спешили себе в этом признаться. Николаев и сам за последние сутки успел по-новому взглянуть на жизнь, понять, что и ему многого недоставало. Добра, надежды, искренности… Даши.