Митя в этот приезд не шастал одиноким волком по улицам, не смывался в запретные темные кабачки — он приходил домой, помогал Нэле по хозяйству, относился к ней с искренней нежностью и вниманием.
Он опять резался с парнями в канасту, и Мите, всегда ненавидевшему карты, вдруг понравилось играть.
Виктор Венедиктович, поговорив с Митей о текущих делах, предложил поужинать в китайском ресторане.
Митя понимал, что не просто так зовет его В.В., а на очередной, но на этот раз — главный и, скорее всего, последний разговор.
Так и было.
Насытившись и закурив, В.В. — толстую сигару, с которой он возился всегда, почти как с женщиной, Митя, — как субъект нервический, — тоненькую длинную сигарету, — они подошли к главному.
— Смотрю я на вас, Вадим Александрович, и думаю опять и опять, — как сильно вы изменились! В лучшую сторону. Солидный человек, отец многочисленного семейства!.. Уверен, что Нинэль Трофимовна родит вам очаровательную девчушку (все знали об их давней мечте)… Все у вас будет хорошо. Я вам говорил, что полгода максимум вы еще пробудете здесь… А потом вам придется жить одному в весьма экзотической стране… Нинэль Трофимовна останется на какое-то время в Москве… Думаю, со временем и это утрясется…
У вас была когда-то мечта: в сорок лет стать министром иностранных дел? — Митя кивнул. — Ну что ж, с министром пока подождете, а будет у вас сложное и почетное дело, и вы справитесь. Не то что справитесь, я неверно выразился: это — именно ваше дело. Для вас…
Ведь я за вами внимательно наблюдал! И понял, что вам нужно. Но сначала, пройдя весь угнетающий путь здесь, который вы с честью прошли… — В.В. с улыбкой, хитро посмотрел на Митю и продолжил: все равно вы ухитрялись успевать быть любителем и любимцем женщин! Это-то и замечательно. Это важно.
В.В. занялся своей потухшей сигарой — раскуривая ее, попыхивая, подпаливая зажигалкой…
А Митя тускло смотрел на него и думал пришедшее внезапно: «Поздно. Дорогой мой В.В., — поздно! Вы слишком долго держали меня в рассоле, и я помягчел, как неправильно изготовленный овощ. Меня нельзя употреблять, я — сдох, прокис. На вид — крепок и хорош, — все как надо: зеленые пупырышки, гладкий бочок настоянного цвета, а тронь…»
В.В. разобрался со своей сигарой, взглянул на Митю и натолкнулся на тусклый потухший взгляд смертельно уставшего человека.
В.В. испугался, и пронзительный звон тревоги наполнил его голову.
— Что с вами, Митя? — спросил он совсем неофициально, как заботливый отец. — Вам плохо?
Митя встрепенулся, собрал все свои силы и обаяние и сказал:
— Что вы, Вадим Венедиктович! Я просто подумал о том, что вначале мне будет грустновато…
И Митя улыбнулся своей обезоруживающей мальчишеской улыбкой, которая сделала его лицо прежним, Митиным, — тех давних уже лет.
У В.В. отлегло от сердца, но он все же сказал:
— Конечно, я понимаю, — ходить сейчас в присутствие уже неинтересно и скучно. Но что делать?!
И В.В. успокоено подумал: вовремя. Не поздно. В самый раз. Митя стал мужчиной.
А Митя, никогда почти не болевший, заболевал. И не понимал — чем. Вдруг среди дня на него наползала, наваливалась тоска. Она давила и жала, голова становилась пустой и гулкой. Поиздевавшись, тоска убиралась, и, сменяя ее, влетала тревога со своими бубнами, танцами, тряской. И тогда из глуби выныривало то словечко: ПОЗДНО.
И Митя не знал, что делать.
Он пил какие-то патентованные средства, транквилизаторы, — потихоньку от Нэли, чтобы она зря не волновалась. Они на короткое время помогали, но потом все приходило в той же последовательности.
Он боролся.
Всеми возможными средствами, уже сам, без лекарств. Стал болтливым и шутником. Потому что, когда он говорил, ТЕ притихали… Но не будешь же все время нести чушь, — вон и Нэля стала посматривать на него с боязливым интересом.
Тоска и тревога, побесившись и разрушив его устоявшийся было мир, как налетали внезапно, так внезапно и исчезали, а он оставался, опустошенный, мокрый от пота, без сил и мыслей. Но все равно группировался для следующего их удара — сжимался, гнал этих гостей внутренним с ними пренебрежительным монологом, уверяя, что силен и ему нечего и некого бояться. Боялся он только воспоминаний…
Митя похудел и стал похож на себя прежнего, только глаза его выдавали: странно опустошенные, как бы покрытые пеленой тягучей тоски.
Он заказал себе притемненные очки и стал носить их, почти не снимая. Так было легче.
Нэля переполошилась:
— Что с тобой? Ты что, стал плохо видеть?
— Да нет, — смеялся он, — интересничаю. Примериваюсь к новой обстановке. Как тут говорят — меняю имидж.
Нэля успокоилась, а В.В., увидев его в очках, одобрительно отметил:
— Очень верно. Вам идут очки.
Так шли дни, недели, месяцы, — в постоянной тревоге. И однажды Митя, встав утром, понял, что непонятная болезнь ушла.
Он победил ее.
А днем позвонил В.В. и сообщил, что из Москвы прилетает «важная птица» и Митя во второй половине дня завтра должен прийти на прием к той «птице».
До этого может заниматься, чем хочет, «хоть бежать на свидание, — засмеялся В.В. и уже серьезно добавил: — Отдохните, подумайте, как будете говорить с ним… Удачи. Я буду поблизости, так что не волнуйтесь, Митя…»
Митя вдруг ощутил силу и радость. Все закончилось. Заканчивался еще один этап его жизни, и тоска и тревога вполне объяснимы и естественны. И ничуть не поздно!
Он почувствовал себя победителем!
Счастливый день перемен выпал на буйную сказочную весеннюю погоду.
Небо было голубым, как глаза незнакомки, ветерки, ласковые и шаловливые, перелетали с листка на листок, — все в мире было гармоничным и прекрасным.
Настроение у Мити было «поющим и танцующим», и только Нэля со своими домашними заботами несколько омрачила его: надо было купить множество всего и она не успевала.
Митя рассчитал, что как раз после этих походов прямиком попадает к «важной птице», где и произойдет поворот в его судьбе. Чтобы мотаться по хозяйственным делам, не надо официоза в одежде — Митя накинул легкую куртку, джинсы и отправился.
На улице он невольно остановился — так прямо и откровенно било в глаза солнце, и воздух казался напоенным ароматами райских садов, хотя это был всего-навсего Нью-Йорк.
Митя решил пройтись, теперь неизвестно когда… Защемило сердце, сжалось, нашла какая-то неведомая туча, и все померкло вокруг в предчувствии беды. Но он отогнал это ощущение — уже умел.
Первым делом он направился в бывшую лавку грека — того нет, но может, племянник напоит кофе и это как-то сгладит грусть.
Лавка была закрыта, и унылый племянник подметал плитчатый тротуар перед ней. Видимо узнав Митю, он поднес руку к старой полисменской фуражке без эмблем, Митя ответил молчаливым поклоном и вдруг почувствовал свою загадочность, раздвоенность и появившуюся внезапно рысью настороженную повадку.
Куртку он скинул и повесил на плечо — жарить стало неимоверно.
В заднем кармане джинсов ощутил какую-то тяжесть… Оказалось, нож-наваха. Когда он засунул сюда нож?.. Не упомнить.
Однако присутствие навахи возбудило его и взбодрило.
Еще вкрадчивее стала его походка, бледнело и юнело лицо с высокими скулами и раскосыми глазами, трепетали тонкие ноздри, будто предвосхищали добычу. А улицы вели его и кружили, и он отдался их хитросплетениям и тайным замыслам.
Дома становились старее, беднее, вот промелькнула афиша стриптиз-бара, где когда-то, — тысячелетие назад! — выступала Анна Шимон…
Митя шел не торопясь, — у него была уйма времени до встречи с «птицей».
А Нэля подождет, дела можно перенести и на завтра.
Из подъезда, зазвенев стеклянно-металлической дверью, вышла девочка лет пятнадцати. Она бесстрашно и открыто посмотрела на Митю круглыми черными глазами со стрельчатыми ресницами. На мочках ее ушей топорщились и цвели белые эмалевые хризантемы. Очаровательная девочка-цветок с пружинистой косой на прямой узкой спинке.
Митя пошел за ней, непроизвольно улыбаясь, а она изредка оборачивалась и строила смешные гримаски. Они как будто затеяли какую-то игру между собой…
Девочка неожиданно исчезла за углом.
Митя пропустил этот момент.
Он помчался за угол, но там никого не было. Ему стало невыносимо грустно, и он поклялся себе, что найдет эту девочку и спросит, как ее зовут. Это имя и станет именем его дочки, решил он.
Улица заканчивалась тупиком. В конце его Митя увидел вывеску «БАР» и ступеньки, ведущие вниз. Сюда она и зашла!
Митя незамедлительно спустился по битым ступеням и очутился в подвальном кафе, чистом, пустом и обычном, даже обыденном, и ничуть не загадочном.
За стойкой бара появился высокий худой человек, похожий скорее на пастора, чем на владельца увеселительного заведения.
— Что будет угодно, сэр? — спросил бармен постно.
Митя заказал яичницу с беконом, он уже проголодался, шастая по улицам, виски и почувствовал себя великолепно. Он снова подозвал хозяина и спросил, не его ли юная прелестная дочка забежала сюда? Хозяин помрачнел и отрицательно покачал головой: у него нет детей и никто сюда не заходил, кроме господина. И ушел во внутренние помещения, а на смену ему вышел здоровенный малый с мрачной рожей и направился к Мите.
Это становилось интересным!
Амбал сказал довольно дружелюбно:
— Сэр, кафе закрывается. Вам пора уходить.
"Вкус греха. Долгое прощание" отзывы
Отзывы читателей о книге "Вкус греха. Долгое прощание". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Вкус греха. Долгое прощание" друзьям в соцсетях.