— Милая вы моя-а! — вдруг взвыла Раиса. — Правда это, правда! Я уж как переживаю! — Она якобы спохватилась и уже тихо сказала: — Мне Ритка не велела никому говорить. Да и Анатолий-то вроде как ничего не знает… Только он — не детный… Семя у него пустое. Врачи сказали, вот он и психует.

— Раиса Артемовна, — попросила Леля, — расскажите мне… Я ведь ваш друг, поверьте… Расскажите все. Клянусь вам — никто от меня ничего не узнает!

— А чего рассказывать-то? Ну, снюхалась она там, в этой Америке, с парнем, женатым… Любовь у них была. Уехала она сюда рожать, отослали. Анатолий потом приехал и начал скандалить! Я слышала. Квартирка-то у нас, сами видите… А потом съехал — не хочу, говорит, с такой-сякой жить и на чужую девку глядеть. Ритка плакала! Ой, как плакала!

Леля сама чуть не заплакала, пришлось платок вытаскивать.

— Тогда почему же он взял Риту с собой? — спросила Леля.

— А потому мне Риточка сказала, что неженатых в заграницу не пускают. Вот он ее и взял. Ну вот, а парень этот из Америки приехал и к нам пришел. Рита ему звонила, сказала, что дочка от него родилася. Красивенький, — хихикнула вдруг Раиса.

Леля покраснела.

А Раиса разливалась:

— Ну пришел, значит, этот Митька, так его зовут. Денег принес хорошо. Анечка ему сильно понравилась. Я ушла, а они с Ритой поигрались. Но не остался. Сказал, — приду еще, но не пришел. Ритка говорила, — не знаю, правда ли, нет, что он обратно в ту Америку поехал… А теперь вот вы… — и Раиса востреньким глазком зыркнула на Лелю, та сидела вся красная от слов Раисы. «Поигрались»… Ах, Митя, Митя, не упустит ни одной…

Она встрепенулась от вопроса Раисы:

— Вы, как я погляжу, мамаша ему будете? Молодой замуж вышли?

…Вот и решила ее вопрос Раиса Артемовна! Мама Мити!.. А что она думает? Что в свои под сорок она выглядит юной женщиной?.. Выглядит на сорок с хвостиком, а то и с хвостом: толстая, рожа накрашенная, шуба дорогущая — молодые таких не носят… Самое время заниматься тебе Митиными детьми, а он пусть «играется»! И вдруг ей стало невмоготу обидно. Захотелось — шапку в охапку и отсюда. И никогда не видеть Анночку и не лезть со своими заботами к Вере — молодые женщины! Без нее они разберутся! И пусть разбираются!..

Раиса заметила какое-то изменившееся выражение лица гостьи и не знала, что она такого сказала? Может, не мать она ему? И вообще, не Митькина родня?.. А от его жены кто? Теща? Обвела вкруг пальца ее, Раису, которая считала себя пронырой и умнейшей женщиной…

— Нет, — ответила Елена Николаевна, — я не мама, а тетка. Его матери — родная сестра. Мать у него далеко, не в Москве. Но я буду заботиться о девочке…

…Веру она больше трогать не будет. Как та сама захочет, — Леля ей поможет, нет — нет. Леля навязываться не станет.

Так она вдруг решила.

Раиса успокоилась. Тетка. Ну да, мать все-таки по-другому бы как-то, а эта вроде и по-родному, а вроде рассердилась на племянника… Конечно, мать все простит, а тетка — раздумает: чего простить, а за что и вломить. Вишь, Анечку жалеет.

А Леля вспоминала, сколько у нее денег с собой… Она их все отдаст, а в следующий раз, если он будет… подумала она, принесет что-нибудь дельное. А сейчас — домой. Сил нет. Ей этот визит дался с трудом. Хотя девочка — маленькое чудо.

Раиса не ждала, что тетка так быстро уйдет. Засуетилась, стала усаживать снова.

Но Леля стояла на своем:

— Нет-нет, муж придет с работы, я должна быть дома. Я же ему ничего не рассказываю. Я — родная, я — прощу, а он?

— Верно, верно, — соглашалась Раиска и спросила уже чуть не по-родственному: — А когда тебя, Николаевна, ждать-то?

Леля в шубе стояла на пороге и при «Николаевне» чуть не грохнулась! Вот теперь будешь знать, что ты — Николаевна…


Они расстались очень дружелюбно с Раисой — та была несказанно довольна деньгам и обещанной заботой, а Леля, несмотря ни на что, тихо радовалась, что увидела девочку и поняла, что та в принципе никому не нужна.

Вере она не скажет ничего.

Леля брела незнакомой улицей, шуба казалась ей невероятно тяжелой. Вот ты и оказалась бабушкой, думала она с горечью и насмешкой, все лезешь в любовницы, а по статусу уже — бабушка! Давай, давай, собирай всех Митиных бесхозных детей! Ей было горько и больно.

Однако поземка, секущая лицо, привела ее враз в другое состояние: да, она будет собирать их! — этих никому не нужных детей! А потом скажет их отцу когда-нибудь, в старости, когда ему станет очень нужно участие: вот они, твои дети, которые любят тебя, знают и понимают… Но это будет, — ей казалось, — так нескоро!

И вообще, будет ли?

Пришел срок, и две женщины, почти в одно и то же время, родили от Мити по мальчику.

Вериного назвали Митя, а Нэлиного — Трофим, в честь дедушки, хотя Митя был в ужасе от такого имени и стал звать мальчика Терри, на английский лад. Нэля посопротивлялась, но привыкла. Они так ждали девочку, что Терри оказался как бы нелюбимым ребенком. И так и пошло: внимание к нему было совсем иным, чем к Митеньке. Только Митенька полюбил братца своей любовью, которою наделял почти всех. Такой уж он был.


Вера в порядке обмена переехала в отдельную квартиру, рядом с Лелей, ушла из Радио и после рождения маленького Мити устроилась на Телевидение, вела передачи об искусстве. Все говорили, что она классно смотрится на экране. Митю она не забыла, но… Шли недели, месяцы — шло время…

Все-таки острые чувства как-то незаметно стираются, струятся куда-то, и однажды ты ощущаешь, что ничего нет, — вольное место, уже зарастающее молодой травкой и ждущее деревьев и цветов. Место вполне здоровенькое.


Леля резко взялась за Митю-маленького, и Вера забот не знала. Вначале она и сердилась, и пыталась делать все сама, но это настолько утомляло ее, и потом, ей, одинокой, надо думать о работе, о пропитании, о карьере, в конце концов!

И Леля тут пригодилась! Она взяла на себя и к себе Митю-маленького и была счастлива. А Анночка? Она тревожила Лелю, и она время от времени наезжала туда с деньгами и подарками для девочки.

Познакомилась Леля и с Анночкой, которая из милого ребенка, безмятежно спящего в кроватке в первый ее приход, во второй… — как, впрочем, и во все остальные, — была бесененком, злым, подозрительным и исподтишка пакостным. Она звала Лелю только «баба» — откуда у нее это взялось? Видимо, Раиса сказала, и когда Леля хотела переиначить все же в «тетю», ничего не получилось: баба или даже — бабка, если Анночка сердилась.

Но красоты девочка была необыкновенной — Митя в лучшем и женском исполнении. Леля даже всплакивала от нее, — но что она могла сделать? Она же не могла взять и Анночку к себе? И так Володька ворчал из-за Мити-маленького! И Алешка был недоволен. Но Вера этого не знала.


Когда Митя прибыл из своей «командировки», — трудной и вместе с тем безумно, необыкновенно интересной, — увидел Нэлю дома и узнал, что у них опять родился мальчик.

Он без сил плюхнулся в кресло, Нэля стояла перед ним, как виноватая горничная, не угодившая хозяину.

Митя сначала в горестях не замечал этой позы, потом увидел и раздраженно сказал:

— Садись, что ты стоишь? Никто не виноват!

Нэля села и заплакала, и как бы в ответ на ее плач раздался писк младенца.

— Митя, ну что делать? Ведь он — наш, родной, нельзя так расстраиваться. И я плачу, а это грех. Ребеночек невиновный будет несчастлив, — говорила Нэля.

Она принесла его покормить, и Митя впервые увидел своего второго сына: непонятно в кого. Сам по себе. А вот Анна — копия он, Митя! В чем тут дело? К Нале он относится в сто раз лучше, чем к Риточке! К той он просто никак не относится! И вот вам! Дочка — копия он, а парни…

— Папа так счастлив! — между тем говорила Нэля, направляя сосок в ротик мальчика. — Они тоже ждали девочку, это я им голову заморочила. А папа сказал, что все равно — парень лучше! Назовем его в честь папы?.. — робко спросила Нэля. — Он столько для нас делает! И ведь словом не обмолвился, что хотел бы внука со своим именем… Я знаю, мне мама говорила… Но, мол, твой Митя никогда не пойдет на это… а мы возьмем и назовем. А?

Митя чуть не сорвался, но подавил в себе этот порыв и ответил:

— Как хочешь, ты его носила, ты его родила. Пусть будет Трофим. Ничего страшного. Будем звать… — он подумал. — Я лично буду звать его — Терри.

Нэля поморщилась, помолчала и сказала:

— Позвоню сегодня папе, обрадую.

А в Москве у Веры родился Митя, рыжий как огонь, но с характерными Митиными носом и тонкими губами, а глаза — светлые как у Веры.


И пошла их привычная жизнь в Нью-Йорке. К Мите стали относиться по-другому — дружелюбнее и уважительнее. То ли оттого, что поняли — Митя высоко метит, вернее его метят, то ли оттого, что сам Митя изменился. Он вдруг внутренне устал, посолиднел, даже несколько пополнел…

Это его напугало, и он стал заниматься гантелями, пробежками и посещать бассейн.

Парни почти все поменялись, но образ жизни здесь был одинаков, кто бы ни прибывал вновь.

Митя полюбил, как ни странно, карты и вечерами играл допоздна, а дамы шушукались и хихикали в уголке под торшером.

Приехала молодая очень пара.

Он — возраста бывшего Мити в первый его приезд: веселый беззаботный блондин, с каким-то сановным папой. Она — еще моложе, тоже блондинка, высокая, бледненькая, с прямыми негустыми волосами и невинными светлыми глазками.

Митя как-то по-прежнему вздрогнул, как старый конь на выезде, и пустился в новомодные танцы с блондинкой, которую звали Алена.

Он кокетничал с ней, как старый ас, рассказывал байки, порекомендовал интересное зрелище, но на разок — стриптиз.