Помолчав, тот выпалил:

— Николас вернулся.

У Лиззи подпрыгнуло сердце.

— Вернулся?

— В Лондон. Приехал, кажется, только вчера.

— Понятно. — Голос у Лиззи был совершенно спокойный вопреки неистовому биению сердца и шуму крови в ушах. — Но ведь это в известной мере осложняет дело, не так ли?

Брат задумчиво сощурил глаза:

— Вот уж не знаю. Разве? Лиззи допила бренди.

— Да, если он полагает, что может вмешиваться в мою жизнь и сам заниматься моими делами.

— И это все?

— Конечно. А что еще может быть? Джонатон тяжело вздохнул:

— Кажется, я должен покаяться еще кое в чем.

— Так много за один день? — снова взвилась Лиззи. — Ты что, нарочно все это приурочил к кануну Рождества?

— Я знаю, что ты и он однажды открыли друг другу свои чувства, — тихо-тихо произнес Джонатон.

— Не говори вздор! — Лиззи мгновенно вскочила на ноги и нервно забегала по комнате. Ни один человек не знал и не знает, какие чувства она испытывала к Николасу — или думала, что испытывает. Замечание брата — чистая спекуляция на этот счет, ни на чем не основанная. — Между Николасом и мной не было ничего большего, чем обычная дружба. За все время его отсутствия я ни секунды не думала о нем.

Она говорила неправду и прекрасно это знала. Николас Коллингсуорт был очень близок к тому, чтобы завладеть ее сердцем. Однако он оскорбил и унизил ее. Она не позволит ему сделать это еще раз.

Круто развернувшись, она подошла к брату:

— Это, конечно, смешно, и все-таки объясни, почему ты думал, что между нами что-то было?

Джонатон встал и снова тяжело вздохнул.

— Потому что я тогда подслушал вас, тебя и Николаса.

— Что значит ты подслушал? — широко раскрыв глаза, спросила ошеломленная Лиззи.

— Я слышал весь ваш разговор вот в этой самой комнате. Накануне его отъезда из Англии.

— Ты подслушивал? — со свистом втянув в себя воздух, прошипела Элизабет. — Личный разговор? Как ты мог?

— Я не в прямом смысле слова подслушивал, я оказался в ловушке. Это вышло непреднамеренно, — с возмущением заявил Джонатон. — Не ты одна назначила свидание в этой комнате. Я вообще во время каждого рождественского бала встречался здесь с какой-нибудь девушкой.

— Но это не было свиданием!

— Было бы, если бы все вышло по-твоему, — с ухмылкой отрезал Джонатон.

— Мне следовало задушить тебя пять минут назад, когда у меня была такая возможность!

— Пустые угрозы ничего не значили, когда мы были детьми, они ничего не значат и теперь. Кроме того, я вне досягаемости и намерен оставаться вне досягаемости.

Он развернул кресло и поставил его перед собой, как делал мальчишкой, когда его дразнилки приводили Элизабет в бешенство. Она ничуть не удивилась бы, если бы Джонатон сейчас показал ей язык.

— Ну так вот, как я уже говорил, я назначил в библиотеке свидание очаровательной молодой особе. Я не назову ее имя, но она была мила. Просто очень мила.

—Ну и?

— Ну и когда я услышал шаги Николаса, то спрятался за диваном, потому что думал, что это пришла она, и хотел устроить ей сюрприз.

— За этим диваном? — спросила Элизабет, показывая на диван у дальней стены.

— За этим самым. Можешь себе представить, каким сюрпризом для меня было появление Николаса вместо прелестной юной леди…

— Имя которой ты позабыл, — не без яду вставила свое слово Лиззи.

— Оно тебе ни к чему. Так или иначе, Николас был в библиотеке, а я пытался придумать, как объяснить ему мое присутствие, но тут вошла ты. Я не имел представления, каким образом выпутаться из создавшегося положения без величайшего конфуза для всех заинтересованных лиц, и решил, что лучше всего сидеть молча.

Лиззи скрипнула зубами.

— Значит, ты сидел за диваном все время? Он кивнул.

— Но ты никогда не сказал мне об этом ни слова. — Лиззи скрестила руки на груди. — Почему?

— Потому что тогда я думал, что Николас прав. — Джонатон слегка приподнял плечи и посмотрел Лиззи в глаза — ни дать ни взять самый настоящий герцог, а не какой-то противный старший брат. — Я решил, что происходящее между вами гораздо менее значительно, чем то, что существует между тобой и Чарлзом. Однако оглядываясь назад, я начинаю думать, что был тогда не прав.

—Что?

— Я уверен, что вы с мужем любили друг друга, но далеко не убежден, что то была… — он сделал паузу, — …великая страсть.

— Великая страсть? — Лиззи повысила голос. — Ты спятил? Великая страсть? Не могу поверить, что ты смог сочинить нечто столь смешное. Явно начитался маминых романов и папиных стихов! Великие страсти существуют только в романах и стихах, в реальной жизни им нет места. — Она произносила эти слова без раздумья, а в глубине сознания дивилась тому, когда успела стать такой скучной ханжой.

— Хорошо, я скажу иначе, — очень спокойно заговорил Джонатон, взгляд которого при этом был полон скепсиса. — Я не уверен, что ты была такой счастливой, какой могла бы стать.

Что за невероятная чушь! — Лиззи вздернула подбородок. — Мы с Чарлзом любили друг друга, и это была и в самом деле величайшая страсть. Мы были счастливы друг другом. Слова «блаженство» недостаточно, чтобы определить нашу жизнь. Если бы Чарлз не умер, то, смею сказать, мы пребывали бы по отношению друг к другу в состоянии экстаза до самой смерти.

— Именно поэтому ты считаешь должным объявить мне об этом во всю силу твоих легких, — произнес он самым кротким тоном.

Ей снова захотелось его отколотить.

— Ты выводишь меня из себя, Джонатон. С меня достаточно.

Она схватила свою шляпу и плащ и направилась к двери. Останься она еще хоть на минуту, она бы задушила братца, и вообще у нее не было ни времени, ни терпения, которые она могла бы сейчас потратить на него. Нет, Элизабет и так уже потратила много и того, и другого, чтобы изгнать Николаса — сэра Николаса — из своей жизни, и она не может позволить ему вернуться в эту жизнь без борьбы. И если она собирается вступить в бой с человеком, который так многого добился, она должна использовать все оружие, какое есть в ее распоряжении, не теряя ни минуты времени.

Леди Лэнгли, Элизабет Лэнгли, — взрослая женщина, она далеко ушла от легкомысленной Лиззи Эффингтон. Она более чем достойный противник для Николаса Коллингсуорта.

— Куда ты идешь?

— Первым долгом я отправляюсь уведомить моего поверенного, эту продажную мерзкую крысу, что в его услугах более не нуждаются. Затем я намерена нанести визит поверенному отца, который защищал интересы моей семьи — не Чарлза, и не Коллингсуорта — бессчетное количество лет, и попробую выяснить, что можно предпринять в связи со всем этим делом.

Она снова повернулась к брату резким движением.

— Независимо от того, какую жизнь мы вели с Чарлзом, я не позволю ему дотянуться до меня из могилы и поместить меня в милую, уютную, не требующую умственных усилий нишу, в которой мне, по его мнению, место, словно я — фарфоровая куколка. И я не позволю самоуверенному, высокомерному чужаку, заинтересованному только в том, чтобы увеличить свое состояние, контролировать мою жизнь и будущее моих сыновей.

— Желаю тебе успеха, Лиззи! — В голосе Джонатона прозвучало искреннее восхищение. — Можешь рассчитывать на мою помощь, если она тебе понадобится.

Лиззи посмотрела на него с едкой иронией во взгляде:

— Это самое меньшее из того, что ты можешь сделать.

— Я готов это сделать в любой подходящий момент. Но ты вполне можешь положиться на милосердие Николаса.

— Никогда!

— Вероятно, милосердие — не совсем удачно выбранное слово. Но Николас — очень умный человек и весьма опытный делец. Если ты, вернее, мы просто покажем ему, насколько хорошо ты управлялась с деньгами Чарлза, то есть, извини, с твоими деньгами, он, может, согласится оставить все как есть. Пожалуй, даже лучше будет, если ты пришлешь свои счетные книги, а я передам их ему самолично.

— Я пришлю их немедленно. Ты в самом деле полагаешь, что есть хотя бы отдаленная возможность, что он оставит все как есть?

Не знаю, Лиззи, но ты не забывай, что он не только друг Чарлза, но и мой. Раньше он был человеком вполне добропорядочным, и я не думаю, что он существенно изменился.

— Ты веришь, что хоть кто-то, сделавший состояние на торговле, может остаться добрым и порядочным?

Джонатон сделал всего лишь мгновенную паузу, потом кивнул и произнес уверенно: —Да. Лиззи недоверчиво хмыкнула:

— Ну а я — нет. И я не намерена рисковать всем из-за предполагаемой возможности, что Николас Коллингсуорт остался добрым и порядочным человеком.

Она снова было направилась к двери — и снова повернулась к брату:

— Ну, теперь уже все наконец? Джонатон сдвинул брови.

— Что все?

— Ты больше ничего от меня не скрываешь? Такого, что мне следовало бы знать?

Джонатон отрицательно помотал головой:

— Абсолютно ничего.

— Что-то мне не верится. Джонатон рассердился по-настоящему:

— Ты глубоко ранишь меня, сестрица!

— Этого я и хотела, — раздраженно бросила Лиззи. — Если твоя способность хорошо хранить секреты свидетельствует о том, что ты справишься со своими обязанностями, когда унаследуешь титул отца, то из тебя получится отличный герцог. — Она рывком распахнула дверь. — Но до этого еще надо дожить.

Джонатон проводил сестру взрывом смеха и словами:

— Интересное у нас будет Рождество, леди Лэнгли.

Меньше всего Элизабет хотелось думать сейчас о Рождестве. Оно будет четвертым со времени ее вдовства, а после смерти Чарлза каждое последующее было для нее тяжелее предыдущего.

В прихожей Элизабет окликнула свою горничную, попросила, чтобы карету подали поскорее, и старалась по мере возможности изображать полное удовлетворение окружающей действительностью, но в голове царила такая сумятица от массы неприятных и беспокойных мыслей, что задача оказалась почти непосильной.