— Остановитесь!

Начальник стражи взялся за стремя Диафебовой лошади.

— Это кольцо государя, — сказал он. — Его величество отменяет свой приговор?

— Да. — Диафеб чуть задыхался, однако отвечал отчетливо и громко.

— Как же нам, в таком случае, следует поступить с этим Алби? — снова спросил начальник стражи.

— Отдайте его мне, — произнес Диафеб. — В последний момент его величество смягчился и исполнил мою просьбу. Он отдает жизнь этого ничтожного Алби в мои руки.

— Да свершится воля императора! — провозгласил начальник стражи и отошел от Диафеба.

Он приказал снять с Алби цепи, но веревку оставил и бросил оруженосца под ноги коня, на котором восседал Диафеб.

— Забирайте же его, сеньор рыцарь, и прощайте!

Диафеб подобрал конец веревки и медленно поехал прочь, а Алби, спотыкаясь, пошел за ним следом.

Так двинулись они вдоль городских стен, но в Константинополь входить не стали, и ворота скоро остались позади.

Когда они скрылись из глаз разочарованной толпы, Диафеб остановился. Алби задрал к нему голову. Лицо оруженосца почти совершенно очистилось от грязи, а прозрачные слезы все текли и текли из его глаз.

— Вот тебе деньги. — Диафеб вручил ему кошелек. — Ступай. Поблизости есть монастырь Святого Франциска, о чем мне достоверно известно, хоть я и чужестранец в этой земле. Отдай им деньги и стань нищим, если хочешь, а если это тебе не по душе — сохрани деньги для себя. Прощай же.

Он развернул коня и поскакал прочь. А Алби сунул кошелек е рукав и побрел дальше — к монастырю. И больше никто никогда не видел оруженосца Алби.

* * *

— Принесли? — спросила принцесса, бросаясь к Диафебу, едва только он вошел в ее покои.

Диафеб молча снял с пальца кольцо и вручил ей.

Из-за сильной жары Кармезина была сейчас одета лишь в рубашку и юбку из белого дамаста; ее волосы свободно падали на спину и даже не были расчесаны. Увидев, как рассматривает ее Диафеб, она чуть улыбнулась и склонила голову набок.

— Думаете своими разглядываниями смутить меня? — проговорила она. — Знаете, что я вам скажу? Я считаю вас своим братом, вот что! Вы не заставите меня покраснеть, даже если я предстану перед вами совершенно раздетой. А теперь — ждите; я должна навестить императора.

И она выскользнула из комнаты. Император лег отдыхать. После удара, который он перенес от сильных волнений, чувствительность его рук уменьшилась, поэтому Кармезине и удалось незаметно снять кольцо с его пальца, — а проделала она это, пока целовала его руку, — и теперь принцесса собиралась так же незаметно вернуть кольцо на место.

Диафеб, оставленный в одиночестве, развлекался в покоях принцессы тем, что вертелся перед зеркалом и принимал различные позы, то задирая плечи, то подбочениваясь.

И тут в покои вошла Эстефания.

Диафеб немедленно бросился к ней, чтобы обнять, но она отстранилась.

— Что это вы отстраняетесь от меня? — удивился Диафеб.

— А почему бы и нет? Мне не хочется обнимать вас, — ответила Эстефания насмешливо. Такое у нее нынче было настроение.

— Это напрасно, — сказал Диафеб.

— Почему же?

— Потому что если бы будете жестоки, то я предам огласке все мои мольбы и все ваши отказы, и все истинные дамы и рыцари вас осудят.

— Что мне с того? Сегодня я желаю быть жестокой, и вам не уговорить меня на иное.

— Все равно это напрасно.

— Почему?

— Приведу понятный вам пример. Положим, всякий рыцарь должен тренироваться. И если он не будет всякий день размахивать мечом, то и в бою оплошает.

— Это мне понятно.

— Так и вы, прекрасная Эстефания, должны тренировать ваши руки для объятий и ласк, чтобы в настоящем деле не дать маху.

— Хорошо, — сказала Эстефания и принялась сгибать и разгибать руки в локтях, сжимать и разжимать пальцы, а также сцеплять их в замок над головой. — Смотрите, мои руки готовы для любой работы!

— Никогда я не видывал рук, более приспособленных для ласки! — восхитился Диафеб. — Не желаете ли теперь показать мне свое умение?

— Пожалуй, — сказала Эстефания и обняла его.

В этот момент в покои принцессы вошел постельничий императора.

Эстефания тотчас выпустила Диафеба из объятий и с досадой уселась на кровать. А постельничий обратился к ним как ни в чем не бывало:

— Хорошо, что я застал вас здесь, Диафеб Мунтальский, потому что император просит вас явиться к нему.

Диафеб чуть побледнел, боясь, что стала известна их проделка с кольцом. Однако спокойным тоном ответил, что немедленно придет, если государь этого хочет.

Эстефания же сказала, что подождет в покоях принцессы, пока Диафеб не освободится.

Диафеб отправился вслед за постельничим и нашел императора лежащим на кровати, ибо минувший день утомил его. Кольцо было на пальце императора, и, судя по всему, император даже не думал об этом кольце. Завидев Диафеба, он приветливо произнес:

— Я попросил вас прийти, потому что хочу отправить вас в казначейство. Возьмите там деньги за пленных. Подсчитайте их количество и оцените каждого по справедливости.

Диафеб глубоко вздохнул:

— Умоляю вас, ваше величество, поручите это дело капитану моих солдат! Ибо я, к моему великому стыду, чрезвычайно слаб в подсчетах. Мне не хотелось бы обнаруживать это при моих людях. Если они прознают о том, что я не умею считать, они совершенно перестанут со мной считаться.

— Это разумный довод, — согласился император. — Что ж, так мы и поступим. Ваш капитан заберет из казначейства необходимую сумму, которую затем севастократор употребит на нужды армии. Завтра утром вы уезжаете из столицы. Мне приятно видеть вас, сеньор, однако все ваши дела в Константинополе закончены, а я не хотел бы оставлять Тиранта без вашей помощи.

Диафеб еще раз поклонился императору и вернулся в покои принцессы. Эстефания бросилась к нему и прижала обе руки к его груди:

— Что сказал государь?

— Приказал мне завтра же уезжать.

— Я знала, что так все и будет! — И Эстефания залилась слезами.

Диафеб взялся перецеловывать каждую слезинку, но в конце концов их стало так много, что он едва не захлебнулся, и тогда он поцеловал ее в губы — трижды, в честь Пресвятой Троицы. А затем отодвинул от себя на длину вытянутой руки и стал любоваться ею.

Эстефания была не так хороша, как принцесса Кармезина, зато, по мнению Диафеба, сильно выигрывала в другом, ибо обладала мягкими чертами, круглыми плечами и очень ласковыми губами. А такие качества Диафеб ценил в женщине превыше красоты.

— Если бы я не страшилась позора, — прошептала Эстефания, — то отправилась бы с вами в лагерь и переносила бы там все тяготы военного похода!

— В этом нет необходимости, — сказал Диафеб. — Ведь я ношу вас в моем сердце, как если бы вы, прекрасная дама, были хорошеньким жучком и обитали в коробочке. И таким образом вы уже побывали во множестве сражений и участвовали в опасных переправах, а однажды даже сожгли мост.

— Сожгла мост?

— Да, и вместе с этим мостом, моя госпожа, вы сожгли великое множество самых свирепых на свете турок, и ни одного из них вы не убоялись.

— Как я погляжу, не слишком-то безопасное место — эта ваша коробочка для жучков, — заметила Эстефания.

— Напротив, любовь моя, это весьма безопасное место. И пока в него не попала турецкая стрела, можете обитать там без страха.

— А если турецкая стрела пронзит его, я умру? — спросила Эстефания, и ее глаза опять наполнились слезами.

Диафеб солнечно улыбнулся ей:

— Это уж как вам будет угодно, моя сеньора, потому что немало найдется других достойных рыцарей, готовых носить вас в своем сердце. И если вы захотите умереть вместе со мной, то умрете, а если не захотите, то не умрете.

— Я умру, — повторила Эстефания.

Тут занавеси покоя раздвинулись, и перед беседующими предстал сам император. Казалось, он был очень удивлен тем, что застал в комнатах своей дочери Эстефанию и Диафеба, да еще занятых разговором.

— Странно мне видеть, что вы еще не заняты сборами в дорогу, — сказал император Диафебу. — Ведь, насколько мне известно, завтра на рассвете вы покидаете Константинополь.

— Мой господин, — ответил Диафеб с поклоном и ничуть не смутившись, — я только что побывал у себя в апартаментах, так что все необходимое уже собрано и я готов выехать хоть сейчас.

— В таком случае я прошу вас пойти со мной и осмотреть лошадей, которых я намерен дать вам для армии, — сказал император.

Диафеб вышел вместе с государем, и они направились к конюшням, а Эстефания побежала к себе в комнаты.

* * *

Когда Диафеб подошел к конюшням, то увидел возле стены прислоненные щиты, общим числом сорок. На этих щитах были изображены те самые знатные рыцари, которые переметнулись на сторону врагов и были публично лишены рыцарской чести. По приказанию императора их нарисовали перевернутыми вниз головой, чтобы всякий, кто взглянет на эти щиты, сразу понял: вот предатели и презренные трусы! А чтобы избежать ошибки, каждый щит был подписан.

Художник постарался и выполнил свою работу как можно лучше, для чего он долго рассматривал лица пленников и проводил в башне очень много времени. Волосы всех подвешенных вниз головой свисали по направлению к земле, так что, если такой щит перевернуть. то казалось, будто волосы стоят дыбом.

И только у графа Бурженского волосы были приглажены. Диафеб обратил внимание на эту особенность и спросил императора, для чего так сделано. Император не знал, как ответить, и призвал художника, а тот, прибежав и упав на колени, признался, что изобразил графа Бурженского, как и всех, с торчащими дыбом волосами, но поскольку граф сей обладал нравом неукротимым и во всех своих желаниях был непреклонен, то и волосы его на картине пригладились сами собой.