Тирант приказал позвать пастухов, и к нему было доставлено пятеро, все дочерна загорелые, так что впору было принять их за мавров, и на редкость угрюмые, что, очевидно, служило у пастухов признаком хорошего воспитания.

Тирант смотрел на них как будто издали. Однако он понимал, что должен стать для этих людей ближе, и потому заговорил с ними дружески о том, что их беспокоило: о продовольствии, доставляемом из города, о благополучии жеребят, о новой теплой одежде для самих пастухов, а заодно рассказал о собаках, которых видел в Англии.

— Собаки эти весьма огромны и приучены сгонять в плотную стаю овец, — говорил Тирант. При выражении «стая овец» двое пастухов быстро блеснули глазами и столь же быстро опустили веки. — Я сам стал свидетелем презабавного случая, когда молодые рыцари играли в мяч и ради этого рассыпались по всему лугу, а затем решили бежать наперегонки и сильно растянулись по дороге: первыми бежали самые сильные, а последними — самые слабые. И тут поблизости оказались две такие собаки. Они приняли юношей за овец и начали кружить вокруг них, покусывая их за ноги и толкая их боками, пока наконец все молодые люди не сбились в плотную стаю и не остановились. Только тогда собаки успокоились. И, таким образом, по вине собак никто не сумел победить или проиграть в том состязании.

— Чрезвычайно забавная история! — воскликнул паж Сверчок, смеясь и хлопая в ладоши.

Пастухи немного смягчили лица, и Тирант понял, что завоевал их сердца. А он знал, что люди лучше подчиняются такому полководцу, которого они любят, и потому не считал уроном для своей чести установить дружеские отношения с людьми, пусть даже и с простолюдинами.

Один из пастухов сказал:

— Ежели ваша милость скажет, так мы все выполним в точности.

— Мне нужно, — произнес Тирант, — чтобы вы отобрали для меня кобыл и, связав их друг с другом, отправили в Константинополь. Ибо эти кобылы примут участие в сражении и, если Бог того захочет, помогут нам его выиграть. И если, перегоняя в Константинополь этих кобыл, вы заметите еще каких-либо кобыл, то и их забирайте и связывайте вместе с остальными.

Отдав такое распоряжение и увидев все, что ему нужно было увидеть, Тирант развернул коня и направился в сторону столицы. И его спутники поскакали за ними, а паж Сверчок начал умолять Тиранта поведать ему еще что-нибудь о собаках, которых Тирант видел в Англии, и Тирант вспомнил об огромном псе, коим владел принц Уэльский.

— Этот пес был обучен сражаться, как рыцарь, и вызвал меня на поединок на ристалище при большом скоплении народа. И там была одна девица по имени Прекрасная Агнесса, — сказал Тирант. — Она была хороша собой и очень любезна, и это стало причиной, почему я избрал ее на том турнире своей дамой. Говоря по правде, я сделал это ради того, чтобы позлить одного весьма надменного и глупого рыцаря.

— Но вы были влюблены в эту Агнессу? — спросил Сверчок.

— До встречи с одной благородной девицей здесь, в Греции, — торжественным тоном ответил Тирант, — я не был влюблен ни в одну женщину, ни в одну девицу, ни в одну вдову и ни в одну монахиню.

— Но что же пес? — не отставал Сверчок.

— Этот пес бросил мне вызов по всем правилам: он укусил меня и стал ждать, что я соглашусь с ним биться. И, видит Бог, я отбросил меч и копье, дабы не иметь перед этим псом никакого преимущества, и сражался с ним лишь тем оружием, которым наделила нас обоих природа, то есть крепостью мышц и зубами.

— И что же?

— Я жив, — коротко ответил Тирант.

— А пес?

— Он был побежден.

— Воистину, я много видел и собак, и людей, и лошадей, — сказал паж Сверчок, — но никогда не доводилось мне слышать о таких удивительных собаках, каких вы, ваша милость, повидали в Англии!

* * *

Огромная армия была готова выступить. Под стенами Константинополя был произведен грандиозный смотр всем войскам. Стены эти высились так внушительно, что казались воистину библейскими, словно были возведены по слову самого Господа. И войска, что шествовали рядом с этими стенами, казались сошедшими со страниц часослова, где тонкие рамки с трудом удерживают внутри миниатюры густую мешанину движущихся воинов. Ныне же как будто гремел с небес глас Божий, и все миниатюры, иллюстрирующие Книги

Царств, распахнули ворота и выпустили на волю воинов и героев.

На конях сидели рыцари, полностью вооруженные, в доспехах, готовые отбыть на поле боя в эту самую минуту. Везде колыхались штандарты с вышитыми гербами и девизами, и самым первым везли штандарт самого императора: Вавилонская башня, шитая серебром, на голубом поле, и рука в наручах, держащая меч, воткнутый в эту башню, а девиз, вышитый золотом, гласил: «Удача сопутствует мне».

И множество владетельных сеньоров выступали под своими знаменами. Тирант был вооружен не полностью; в блестящей кольчуге, похожей на рыбью чешую, в наручах и поножах, в тунике с императорскими знаками, он не участвовал в шествии, шагая в каком-то определенном месте, но разъезжал повсюду и следил за тем, чтобы все развивалось своим чередом, в правильном порядке. И когда шествие уже заканчивалось, севастократор задержался, наблюдая за теми, кто проходил перед императором в последних рядах. Принцесса, стоявшая рядом с отцом, сделала севастократору знак, чтобы он задержался.

Тирант с охотой остался стоять на месте. Он обтер платком лицо, потому что весь был покрыт потом от множества забот этого великолепного дня, и бросил платок в траву, а затем отъехал чуть в сторону. Ему хотелось предстать перед принцессой безупречным.

Она вышла к нему одна, без всякого сопровождения. Он смотрел, как она идет. Прежде он никогда не видел ее вот так, издалека; она всегда находилась где-то поблизости, так что в поле его зрения попадали преимущественно ее лицо или руки, а иногда ножки и наполовину открывшаяся грудь.

Сейчас же он охватывал взором большой кусок пейзажа и заключенную в нем женскую фигурку. Принцесса казалась маленькой и хрупкой. Тирант поднял руку, сгибая ладонь лодочкой, и поднес к глазам, и ему стало казаться, что он держит принцессу на ладони, как куколку.

И если бы он мог, он усадил бы ее в красивый ларец и повсюду возил с собой. Он дарил бы ей прехорошенькие крошечные платьица и украшения из бисера и жемчужинок, ибо драгоценные камни были бы слишком тяжелыми для нее. И искусные кузнецы ковали бы для нее золотые ниточки.

«Боже, — подумал Тирант, чувствуя, что пот снова выступает на его лице, — теперь я понимаю, отчего иные великаны так стремятся взять себе в жены обычных смертных дев и с такой любовью о них заботятся!»

И еще несколько минут он ощущал себя великаном, вроде злополучного бедняги по имени Господибожемой, который зачем-то вызвал на поединок непобедимого Тиранта Белого и был им убит. А затем Кармезина подошла к нему вплотную, и Тирант тотчас спешился и склонился перед ней в поклоне.

— Судя по всему, севастократор, ваш отъезд уже решен, — сказала принцесса своим мелодичным голосом.

Тирант поднял голову и встретился с ней глазами:

— Да.

— Красивый был смотр.

— Это был мой первый смотр, ваше высочество, и потому прошу не судить строго.

— Я же сказала, что это было красивейшее зрелище, — повторила она с некоторой досадой.

— Я счастлив, что угодил вам.

— Вы еще больше угодите мне, когда вернетесь с победой.

— Вам нужно лишь подождать, — ответил Тирант. — Я непременно вернусь с победой.

Кармезина прикусила губу, а потом сказала:

— Ведь и Александр Великий был очень молод в пору своей величайшей воинской славы.

— И Ахиллес тоже, — добавил Тирант. — Я вижу доброе предзнаменование в названии города, который нам предстоит освободить.

— Молодость — это большое достоинство, — заметила принцесса.

— Несомненно, — кивнул Тирант. — Молодые люди легче умирают.

Она очень побледнела и пошатнулась, как будто испытала вдруг необоримую боль.

Тирант испугался:

— Что с вами?

— Ничего… Я не хочу говорить о смерти. Поговорим лучше о вас. Есть ли у вас какое-нибудь желание? Сейчас вы можете попросить меня о чем угодно, и вы тотчас все получите, так что ни в чем не будете испытывать недостатка.

— Есть у меня одно сильное желание, — медленно произнес Тирант. — И если бы это желание было исполнено, я не стал бы помышлять больше ни о каких земных благах. Но я не решаюсь высказать его, потому что вы мне откажете. Поэтому прикажите мне говорить, иначе я буду нем, как рыба.

— Вы бестолковы нынче, — рассердилась Кармезина. — Военные приготовления заполнили все ваши мысли, так что вы не в состоянии выражаться ясно! Я ничего не поняла из того, что вы сказали.

— Я лишь сказал, что не желаю говорить до тех пор, пока вы сами не выскажете пожелание услышать то, что я не хотел бы выражать словами.

— По-вашему, мы здесь, в Греции, не умеем разобрать, где право, а где лево? — возмутилась принцесса. — О, нет, севастократор, вам не сбить меня с толку! Уж я-то понимаю ваш язык не хуже любой француженки, хоть и не была во Франции! Чего вам угодно?

— Моя богиня — Доблесть, и я молюсь ей об удаче, — пробормотал Тирант.

— Что ж, а моя богиня — Любовь, и я молюсь ей о свободе! — воскликнула принцесса. — И если бы вы читали Аристотеля, то знали бы, что существуют три вида любви: добродетельная, корыстная и плотская. И те, кто любит добродетельно, довольствуются тем, что обожают предмет своей страсти издалека и ради своей любви стараются стать лучше всех, но никогда своего сердца не открывают. Корыстная любовь начинается с подарков и заканчивается пустым кошельком. А плотская любовь существует ради наслаждения, и для нее ничего лучше нет, чем кровать с надушенными простынями. Лично я нахожу достойными лишь первый и третий вид любви. И потому если вы чего-то от меня хотите, то просите, и я уважу вашу просьбу!